трёхбуквенный мой тотем

— Я просто хотел остаться с тобой

Проще самому разорвать свое сердце в клочья,
чем разжать руки, обнимающие мертвое тело брата.

На этот раз Сэм не задерживал дыхание.

Перед твоими глазами - лишь уцелевшая память прежней меня. Самое главное, что было во мне, уже давно умерло, и я лишь поступаю, как велит мне та память

«Разрежь меня, и польётся свет.

Зашей меня, и свет станет струиться между стежками.»

вы видите это?

Protecting your heart, I broke my own

Вселенная вырвалась изпод контроля, стала безумной и непредсказуемой. Дин все еще верил в то, что этот мир — его, лишь потому, что в центре урагана — Сэм.

Вы знаете, что между сном и бодрствованием есть место,
где еще можно мечтать, знаешь?

Вот, где я всегда буду любить тебя. Вот, где я буду ждать.

с опозданием на день, опережая завтра.

«в Моем аду тебя бы не было.»

Сколько еще раз тебе скажут, что ты должен убить своего брата?

Отец
Михаил
Каин

Сколько тебе еще будет необходимо говорить n e v e r,
истекая кровью за двоих?

"Я собираюсь пойти и проспать около четырех дней. "
Улыбка не надежды. Улыбка Старшего Брата.

Один длинный — два коротких - -
Неоновая вывеска "Пукипси"

я хочу просыпаться и слышать ворчание под ухо, какие труды за ночь пришлось приложить, чтобы не скинуть меня с кровати. Придется задвинуть кое-какую мысль на полгода, не пытаться ее обдумать и плевать, что ее сообщили специально для того, чтобы не было ударом. "я говорю это только тебе, тихо" К черту. Я оркестр, он под моим руководством

Человек, которого ты любишь, —
он же человек, с которым ты вынужден сражаться

"еще одно воспоминание на будущее и я вернусь домой" -
я готова смириться с этим.
Теперь время заново воздвигать руины. Не все подлежит восстановлению и это не пройдет для меня гладко, но я готова к переменам. Начну с малого, проведу ночь с близким и единственным человеком, который оставался поблизости и не важно, что он только и делал, что скалился на расстоянии, связанный моими словами о пространстве.

Время собирать камни

Что-то огромное как смерть заполняет пространство между ними.

Его брат проявляет шизофренические наклонности и совершенно не хочет поговорить об этом и создать хотя бы видимость того, что всё немного в порядке. Сэм не умеет и не хочет держать всё под контролем, более того, он даже не пытается, зная, что если он попробует, всё развалится куда с большей вероятностью, нежели, если он останется в стороне.

В день стекла и света, когда Сэм пробует поговорить с братом, чинящим развороченный скелет машины, он становится свидетелем таинства, в которое до этого времени никогда не бывал посвящён. Он видит ярость Дина. Неприкрытую и постыдную. В ней есть что-то, от чего Сэм сжимает вспотевшие руки в кулаки. Что-то, что заставляет его чувствовать беспомощность, будто ему снова шесть и он расшиб колено. Динова ярость выплёскивается, ломкая, повисает в воздухе, и если бы Сэм мог ощутить её, то она бы уже битым витринным стеклом пробороздила его горло. Сэм знает, что Дин теряет контроль над собой, ситуацией и временем. Всем. Дин теряет контроль надо всем и именно сейчас не стремится к тому, чтобы кто-то понимал его. Или жалел его. Ничто из перечисленного ему не нужно, он крутой охотник, он старший. Это неоспоримо. Птицы не падают с небес. Дин Винчестер не рыдает на плече своего младшего брата. Но Сэм знает, Дин хотел бы, чтобы сейчас он оказался на горячем, поцарапанном капоте, хотел бы почувствовать его кровь снаружи близко к его, кипящей, почти проступающей через поры.

И это не имеет никакого отношения к насилию.
Или гневу.
Это имеет отношение к разделению боли.

Но Дин предпочитает уродовать машину. Она ведь тоже вышла из-под контроля. Как и всё остальное. И, как и всё остальное, она заслужила его гнев. Сэм примерно знает, как выглядело бы всё сейчас, если бы они были нормальными. Много тонких и смятых как бумажные пакеты слов и размокающий стакан кофе из больничного кафетерия. Скрип пододвигаемых кушеток. Мелодраматичное «всё будет» и надёжное, но лживое «хорошо». Однако всё иначе. И может быть, даже честнее до определённого момента.

Хотя, Сэм полагает, что было бы честнее кататься в пыли и осыпать друг друга ударами. Он знает, что никто из них не виноват, но потребность винить кого-то естественна как презумпция невиновности для убийцы. Сэм отворачивается от брата, вокруг которого свет, стекло и ярость.