Freedom

Здравствуй, Алиса. Пишу тебе из апреля.
Мои соседи - большие фанаты дрели.
Вчера почитал газету… Они смотрели
почти минуту. И стали намного тише.
По телеку все орут о большом, высоком.
Слушал о нас. Давился кофейным соком.
Пулю загнать бы, прямо туда, в висок им…
Я, к несчастью, очень от них завишу.

Тут я не делаю шляп, - их уже не носят.
Тут я не сумасшедший, а просто осень.
Не пью никакого чая. Сплошное prozit.
Садовая соня в сахарнице живёт.
Прочие наши как-то поразбежались.
Король с Королевой здорово издержались,
Карты-гвардейцы долго еще сражались,
справился только опытный банкомёт.

Мартовский заяц сидит у себя, в марте.
Помешан. Теперь - на типа-винтажном арте
прошлого века, ну да, при его-то фарте…
Впрочем, и это дело довольно зыбко.
Кот заходил недавно. Принес чаю.
Правда, не весь, и я его понимаю.
Чешик еще подержится. Но отчаян,
осталась одна приклеенная улыбка.

Кролик прижился в цирке. Ушами машет.
Гусеница - содержит притон, и даже
все говорят, чего-то свое бодяжит.
В общем, блекджек и шлюхи. Еще стихи.
Птица До-до пропала. Уже искали
повсюду, - горизонтали и вертикали,
диагонали обшарили, но снискали
Только угрюмое авторское "хи-хи".

Знаешь, Алиса… Я по тебе скучаю.
Письма пишу. Ответа не получаю.
Чаю не пью - ну да, он остался чаем,
только его не хочется. Даже чай.

Ты, наверное, выросла. Очень мило.
Ты о нас забыла? И разлюбила?

Это письмо - последнее. Нет чернил, а
если ты не вернешься, то все…

Прощай.

—————-
Шляпник

(с) Арчет

человеку свойственно самокопание а вот самопознание не возможнор так как человек сущность бесконечная и непостижимая именно поэтому мы не можем рассууждать о своем собственном восприятии себя как прекрасного или не очень

Френсису несколько лет за двадцать, он симпатичен и вечно пьян. Любит с иголочки одеваться, жаждет уехать за океан. Френсис не знает ни в чем границы: девочки, покер и алкоголь… Френсис оказывается в больнице: недомоганье, одышка, боль. Доктор оценивает цвет кожи, меряет пульс на запястье руки, слушает легкие, сердце тоже, смотрит на ногти и на белки. Доктор вздыхает: «Какая жалость!». Френсису ясно, он не дурак, в общем, недолго ему осталось – там то ли сифилис, то ли рак. Месяца три, может, пять – не боле. Если на море – возможно, шесть. Скоро придется ему от боли что-нибудь вкалывать или есть. Френсис кивает, берет бумажку с мелко расписанною бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко – жаль пациента, такой молодой! Вот и начало житейской драме. Лишь заплатив за визит врачу, Френсис с улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир увидать хочу. Лоск городской надоел мне слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам, Непал… Мам, ты же помнишь, еще мальчишкой о путешествиях я мечтал». Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит на Френсиса сквозь лорнет: «Милый, конечно же, все в порядке, ну, поезжай, почему бы нет! Я ежедневно молиться буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не забывай мне писать оттуда, и возвращайся скорей домой». Дав обещание старой маме письма писать много-много лет, Френсис берет саквояж с вещами и на корабль берет билет. Матушка пусть не узнает горя, думает Френсис, на борт взойдя. Время уходит. Корабль в море, над головой пелена дождя. За океаном – навеки лето. Чтоб избежать суеты мирской, Френсис себе дом снимает где-то, где шум прибоя и бриз морской. Вот, вытирая виски от влаги, сев на веранде за стол-бюро, он достает чистый лист бумаги, также чернильницу и перо. Приступы боли скрутили снова. Ночью, видать, не заснет совсем. «Матушка, здравствуй. Жива? Здорова? Я как обычно – доволен всем». Ночью от боли и впрямь не спится. Френсис, накинув халат, встает, снова пьет воду – и пишет письма, пишет на множество лет вперед. Про путешествия, горы, страны, встречи, разлуки и города, вкус молока, аромат шафрана… Просто и весело. Как всегда. Матушка, письма читая, плачет, слезы по белым текут листам: «Френсис, родной, мой любимый мальчик, как хорошо, что ты счастлив там». Он от инъекций давно зависим, адская боль – покидать постель. Но ежедневно – по десять писем, десять историй на пять недель. Почерк неровный – от боли жуткой: «Мама, прости, нас трясет в пути!». Письма заканчивать нужно шуткой; «я здесь женился опять почти»! На берегу океана волны ловят с текущий с небес муссон. Френсису больше не будет больно, Френсис глядит свой последний сон, в саван укутан, обряжен в робу… Пахнет сандал за его спиной. Местный священник читает гробу тихо напутствие в мир иной. Смуглый слуга-азиат по средам, также по пятницам в два часа носит на почту конверты с бредом, сотни рассказов от мертвеца. А через год – никуда не деться, старость не радость, как говорят, мать умерла – прихватило сердце. Годы идут. Много лет подряд письма плывут из-за океана, словно надежда еще жива. В сумке несет почтальон исправно от никого никому слова. © Kladbische

На счет три встали и улыбнулись!!! Быстро мать вашу!!!

Боль ощущается не так остро, если имеешь твердое решение выстоять. Александр Зиновьев, "Русская судьба, исповедь отщепенца".

Я все больше убеждаюсь, что быть сумасшедшим легче. Стоит только почувствовать всю нормальность свою, как наваливается тяжесть, словно атланты дали подержать кусочек неба. И ты совершенно раздавлен… Да ты находишь силы, идешь, сражаешься, но тяжесть то остается.и это сводит с ума. Именно поэтому мы специально сходим с ума.чтобы сбросить тяжесть. Так дай мне сойти с ума, ведь с безумцев и спроса нет))) )

Я вернулся. Вы пропали.

задолбала реклама…

– Что мы здесь вообще делаем?
– Ждем, когда в моей башке прояснится.
– Вот черт! Так ведь и знал, что надо захватить с собой побольше сигарет.

Отрывок#1
Иногда любимая музыка играет очень громко, так громко, что даже уши болят, но ты делаешь еще громче – на полную, так, что уже становится почти ничего и не разобрать, но, вот проклятье, хочется еще, и так хочется, что в груди ноет, хочется громче, хотя бы еще каплю, чтобы стать ближе и коснуться, но опять она лишь где-то совсем рядом, где-товсем, чтовсем один идолжает вдруг поцапаться. рядом. Тогда понимаешь снова и вдруг, что эта музыка столь велика и бесконечна, что тебе ее никогда не расцеловать взасос и тем более не трахнуть, понимаешь, что, наверное, нужно разбить голову об стенку, чтобы почувствовать немного больше. Но, конечно, не делаешь этого, потому что нравится та боль в груди, потому что нравится стоять на краю, потому что знаешь, что терять ее нельзя, только ощущать вновь и вновь, и петь, отрывая глотку, и танцевать, ломая ноги. А потом, как всегда, ни хрена не слышишь полчаса.

раз за разом в тебе неуверенность

а у меня сплошная бессонница…

а хочется просто – верить

а не страдать головными болями

не будет больше нервов, я обещаю

я буду спокоен, даже наедине с прошлым

хотя в моем понимании,

оно немого отдает пошлым

я выглядел глупо. Очень, я сейчас понимаю это. Этого больше не будет. Даю зарок. Отныне и в последующие дни. Общайся с прошлым, с настоящим…пусть будут секреты. Это больше не мое дело как ты дала мне понять. Не удивляцйся. Нет я не изменился. Я так же люблю.но иначе

Смерть - это состояние, в которое впадают некоторые пациенты, с целью унизить своего лечащего врача.

Скоро будет тепло, И мы снова будем гулять. Вдоль дороги, в аллеях, в дворе.. От дождя укрываясь рядом стоять… Обнимать тебя за плечо, Целовать, упиваясь тобой, взгляд на себе ощущать И запах волшебный твой

Сессия…страшное словцо…