@pyrelord
PYRELORD
OFFLINE

Ланцелот

Дата регистрации: 07 сентября 2014 года

Персональный блог PYRELORD — Ланцелот

Милый Кристофер.

Я нашла имя и повод начать писать тебе.
Этот путь от тебя будет таким же долгим, как и наше сближение.

И все таки точка невозврата не так уж страшна, если не хочешь никуда возвращаться. Ночь перед экзаменом - самое время для самоанализа. Все эти мысли об уходе, об отстранении, об уединении должны найти свое объяснение и решение, в конце концов, но я только глубже погружаюсь в себя, не желая слушать никаких доводов разума. Игнорирую реакцию тела и то, что срывается с языка последние недели. Последние недели за мной ходит товарищ из университета, наклоняет голову-изучает-расплываясь в широкой ухмылке и что-то шепчет, что вызывает желание свернуть листочек трубочкой и направить в его сторону. Я пытаюсь не сказать ему, что не бывает одинаковых шрамов на запястьях, но ощущение тех шрамов на кончиках пальцев давно притупились, что вызывает нестерпимое желание дотронуться, проверить, не морок ли это. Жажду исследователя не притупишь, ее можно только утолить или рехнуться.

Подбросишь? – хрипло спрашиваешь, обнимая себя за плечи.

Я думал, ты на колесах? – неуверенно, с тоской.

Вот теперь это точно тоска.

Подбросишь? – повторяешь ты, игнорируя его вопрос.

Куда, Сэм? И все таки точка невозврата не так уж страшна, если не хочешь никуда возвращаться. Домой. Просто потому что если долго биться головой о потолок, то можно пробить в нем дыру. Можно поднять голову и увидеть звезды. Дин закрывает окно и тут же распахивает дверь. Ты забираешься внутрь, вдыхая давно забытый аромат. Печку включи, я чертовски замерз. И ты знаешь, что Дин поймет тебя правильно. Всегда понимал.

Это странно, и сейчас давно забытое нечто, запертое под твоей кожей, вдруг просыпается от длительной спячки, ведет носом, почуяв знакомый аромат Дина. Ты пытается не думать, не анализировать, но просто не можешь. Дин не оттолкнул тебя. Не врезал, не покрыл трехэтажным матом. Может, просто, не успел, а если… А если эта дрянь и у него в крови тоже? Если она точно так же ползает, перекатываясь, у него под кожей, душит его, не дает вздохнуть? Что если… Мысли несутся совсем уже в запретном направлении, и ты проклинаешь самого себя за то, что подобное вообще пришло тебе в голову. Почти полгода назад ты испугался этого, открестился от невероятночужого, неправильного. А теперь просто смотришь на него, и весь твой тщательно отстроенный из осколков мир летит к чертям. Просто потому что это Дин. Твой Дин. И ты им проклят. Часов в десять, вы в последний раз проверяете оружие, собираетесь и выходите в ночь. Сама охота и вправду оказывается пустяковой. Для вас, вновь вспоминающих, какого это, когда рядом есть тот, кто, если что прикроет спину, она похожа на глоток свежего воздуха после затяжного погружения под воду. Ты чувствуешь, что вот так, рядом, дышится легче, адреналин по венам бежит быстрее, пули свистят громче. И когда все кончено, вы стоите друг напротив друга, руки по локоть в крови, зрачки расширены, дыхание учащенное. И ты понимаешь, что вот так оно все и есть. Что бы ты ни говорил себе, как бы ни убеждал себя в обратном, пути назад нет и никогда не было. Были только вы и ваше проклятие, ваш крест. Дин ухмыляется, как раньше, как когдато, когда вся ваша жизнь еще не неслась с бешеной скоростью дьяволу под хвост, и ты целуешь его прямо в эту ухмылку. Отчаянно, горько прижимаешься губами к губам, языком проводишь по кромке зубов, слизываешь с губ капельки пота и крови. И, наверное, вот она пресловутая точка невозврата. Вот она, когда Дин не отталкивает тебя, не ударяет. И на вкус он, как самый лучший, самый пьянящий виски, как горький кофе без сахара, как кровь. Как ты. Ты не помнишь, как вы добираетесь до мотеля, словно ктото ластиком стирает это из твоей памяти. Приходишь в себя, уже сидя на узкой жесткой кровати, и вот тогда тебя, словно одеялом, накрывает осознанием случившегося. По телу пробегает крупная дрожь, и через несколько долгих мгновений ты понимаешь, что тебя буквально колотит. Прячешь лицо в ладонях. Твою мать. Твою! Мать! Внутри все словно вымораживает, или сжигает до основания. Все устои, всю мораль.Этого не должно было случиться. Не должно было. Это ведь не любовь, нет, какая между вами может быть любовь? Это одержимость, потребность, проклятие. Это ваша чертова суть. Вся ваша жизнь. Одно. Единое. Навсегда. Ты проклинаешь чертов Мичиган, провидение, себя и Дина. Ты проклинаешь, потому что понимаешь, что теперь все кончено. Ты пошел вабанк и проиграл. Самому себе.

Дина ранили на охоте, и некому было зашить рану. Некому было прикрыть его со спины, вовремя подставить плечо. Он наверняка зашивал себя сам, вывернув шею под неестественным углом, шипя от боли и матерясь сквозь зубы. Точно так же как и ты несколько недель назад. Чувство вины захлестывает гигантской волной с головой, в глазах предательски начинает щипать. Твою ж мать! Ты отчаянно стискиваешь зубы и опускаешь ниже голову. Волосы тут же падают на лицо, закрывая обзор, и ты раздраженно заправляешь их за уши. Непослушные пряди вновь падают, и ты повторяешь жест. Спустя несколько таких же неудачных попыток и раздраженного «блядь», чужая рука вдруг перехватывает их, удерживая на затылке в подобии хвоста. Ты удивленно поднимаешь глаза и неуверенно смотришь на брата. Тот по-прежнему сидит, отвернувшись, и только правой рукой держит твои волосы собранными. Спустя минут пятнадцать работа окончена. Ты поливаешь почти аккуратный шов остатками виски, смывая кровавые разводы. Не удержавшись, касаешься, кончиком пальцев стянутой кожи, но тут же отдергиваешь руку, заслышав разъяренное шипение. Прости, шепчешь глухо. Прости, что меня не было рядом, когда это случилось. – Сильно болит? Дин хмыкает, отпуская твои волосы, и они рассыпаются, почти доставая до плеч. А ты поцелуй, и все сразу пройдет, грубо пытается переделать все в шутку он. И то ли запах крови так на тебя действует, то ли запах Дина, но ты наклоняешься и легко прижимаешься губами к разгоряченной коже чуть ниже шва. Она липкая и на вкус как виски вперемешку с кровью. Дин словно деревенеет от этого прикосновения, и это действует не хуже ведра ледяной воды. Ты отдергиваешься, облизывая сухие губы, вскакиваешь на ноги. Прости, повторяешь зачем-то и выходишь из ванной. Тебе вслед летит хриплое, едва слышное «спасибо».

Ты попадаешь в прошлое. Ваше прошлое. Даже запах здесь другой, не такой, как в десятках тех мотелей, в которых ты останавливался один. Без него. Здесь пахнет Дином. Не удержавшись, ты вдыхаешь полной грудью и чуть не задыхаешься, когда кислород до отказа наполняет легкие.

Есть теория, что если два объекта хаотично движутся в замкнутом пространстве, вероятность того, что они столкнутся, стремится к нулю. Вот только с вами все теории теряют смысл. И если взять Штаты как одну единую, замкнутую систему, а вас принять за две элементарные материальные точки, то можно представить, будто само провидение сталкивает вас лбами, решив, очевидно, что еще не наигралось.

Однажды Дин, твой вечный якорь и константа, уверенно шепчет, заглядывая прямо в глаза: «Ты сделал бы то же самое, Сэм». А ты только качаешь головой: «Нет, Дин. Нет». Потому что это страшно. Вот теперь – понастоящему страшно. Когда ни один из вас не возмущается на извечное предложение номера для молодоженов в мотелях. Когда общая кухня и два кофе под носом. Ему – без сахара. И ты думаешь: «Куда катится этот чертов мир, куда?» Ты отчаянно вырываешься, брыкаешься, пытаешься перерезать давно вросшую в обоих пуповину. Вот только чувство – будто валяешься в паутине, и от каждого движения, каждого рывка прочь – от него или от самого себя – эта дрянь только впитывается в тебя сильнее, плотнее закутывая в тугой кокон, не позволяющий освободиться. Патология, болезнь, сумасшествие. Внутривенно, столько раз в день, сколько ты его увидишь. Веснушки, закатанные до локтя рукава клетчатой рубашки, вздувшиеся вены на руках, метка у самого локтевого сгиба. И от этого уже никак не избавиться. Оно ползает у тебя под кожей, с каждым днем врастая в тебя все сильнее, все основательнее, точно так же как с каждым днем вы врастаете друг в друга. Пускаете корни, переплетаетесь ветвями, растворяетесь друг в друге, превращаясь в то единое и неделимое, что привыкли видеть в вас другие охотники и просто случайные встречные. Винчестеры. Никакого Дина. Никакого Сэма. И вот это уже страшно.

Святой Паисий однажды сказал, что если обнимешь своего одержимого брата и захочешь, чтоб демон вышел из него, он выйдет. Это - любовь. Ненависть работает примерно так же.

Мы соберём свою коллекцию дисков, — сказал Сэм.— Может, я смогу познакомить тебя с чем-нибудь помимо классического рока.

— Ничего «помимо» не существует, — ответил Дин. — Мне не нужно ничего из твоих хит-парадов девчонок хиппи.

Сэм разглядывал свои руки, потом, наконец, произнёс:

— Если вы хотите приготовить яблочный пирог с нуля…

—… вы должны сначала создать Вселенную, — закончил Дин.

— Ага. Супер, Сэм, теперь мне хочется яблочного пирога!

Сэм улыбнулся.

— Могло быть хуже.

Сэм уже ничего не соображал, кожа горела от переизбытка кислорода и адреналина, голова гудела от опустошающего сознания, что один из них рано или поздно умрёт, и кто-то останется совсем один. Последний на Земле.

Мы лежали рядом. Пока он покрывался трупными пятнами от шеи до спины, я боялась повернуть головой и не услышать характерный хруст, а за младшим закрывались двери и что -то повернуло ключ ровно на три оборота. '-мы облажались, Дин? '-мы потеряли головы'

— Чертасда ы засужил ирог.
Дин отставляет тарелку, дожидается, пока Сэм отвлечется, откусывая очередной кусочек, и бросается вперед. После нескольких недель, проведенных без еды и физических упражнений, у него нет ни единого шанса, но эффект неожиданности срабатывает ему на руку. Сэм не успевает сгруппироваться, валится навзничь с зажатым между зубами пирогом, смотрит не испуганно – почти удивленно. Дин прижимает его руки к кровати, пытаясь удержать на месте, но с Сэмми всегда было сложно совладать, особенно – когда он перегнал Дина по росту. Одним четко выверенным движением он подается вперед и переворачивает их, оказываясь сверху. И вот теперь уже Дин лежит на кровати с намертво зафиксированными руками, а Сэм восседает у него на бедрах с видом победителя.
Некстати вспоминается их встреча после четырехлетней разлуки, после блядского Сэмова Стэнфорда. Встреча забывших друг друга, потерявшихся в себе, но вставших по всем пазам после одного, самого первого касания.
Сэм наклоняется вперед, близко-близко, до сих пор держит кусочек пирога в зубах, мажет черникой по Диновым губам.
Он что – серьезно?
Дин фыркает, но подается вперед, откусывает кусочек, едва не касаясь Сэмовых губ своими, облизывает перепачканный черникой рот. А Сэм вдруг смущается, краснеет как девчонка, выпускает его руки и откидывается назад, слезая с Диновых бедер.
Они молчат несколько долгих минут, пока Сэм не тянется к нагрудному карману.
- Дин, я тут подумал, - начинает он неуверенно, и Дин напрягается.
Он почему-то знает, что ему это не понравится. Сэм расстегивает пуговицу, ныряет в карман, и у Дина внутри все леденеет, потому что Сэм, блядь, достает…
- Я знаю, ты выбросил его тогда, - частит брат, не глядя на него. – Но я… не смог его оставить там, подумал, что когда-нибудь… когда-нибудь ты захочешь его вернуть.
Это звучит вопросом. Надеждой. Сэм поднимает глаза, чтобы взглянуть на Дина, и лицо его каменеет. Глаза вдруг потухают, уголки губ опускаются.
Он понимает, что совершил ошибку по тому, как замирает вдруг Дин, как глаза его стекленеют, делая взгляд совершенно безумным и равнодушным.
Но отступать уже некуда – они оба это понимают. Сэму приходится продолжать, идти напролом, надеясь, что он еще не разрушил то непрочное, что едва между ними возникло.
- Я все хотел отдать тебе, но как-то не получалось. Сначала клетка, а потом… потом мне было… не до этого, - Сэм горько хмыкает, и Дин знает, что они оба думают о том времени, что Сэм провел без души. – Потом Кас взбесился, левиафаны эти, Чистилище, - он говорит «Чистилище», но Дин явственно слышит «Амелия». – Испытания, а теперь… это.
Сэм замолкает, не зная, как продолжить, как описать, что происходит между ними сейчас. Дин думает, забавно, как мелкому удалось уложить последние пять лет их жизни в десяток слов и почти ничего не упустить. Сухо, только факты, никаких эмоций, никакой боли. Никаких «я тебя не прощу» и «ты мне не брат». Никаких «мне не снятся кошмары, когда ты рядом».
Сэм протягивает руку с висящим между пальцами амулетом, но Дин даже не шевелится. Амулет беззвучно падает на покрывало между ними, Сэм запускает пальцы в волосы, садится, свесив ноги с постели и упершись локтями в колени.
- Прости, - бормочет он, и Дин правда не понимает, за что он извиняется?
За то, что напомнил ему о человеке, которым он больше никогда не станет? За то, что напомнил о Дине Винчестере, парне-герое, вытаскивающем детей из огня и раз за разом закладывающем свою потрепанную душонку за младшего братишку?
Дину кажется, они сидят молча целую вечность, хотя, на деле, проходит едва ли больше получаса. Наконец Сэм поднимается и выходит из комнаты, не говоря ни слова, и Дин остается наедине с вещицей, некогда ознаменовавшей конец целой эпохи. Эпохи честности и веры друг в друга.
Ему кажется, стоит ему прикоснуться к амулету – и тот обожжет огнем. Сожалением и болью, непрощением. Воспоминаниями о том дне, когда металлическая фигурка выскользнула из пальцев и упала на дно пустой мусорной корзины с громоподобным стуком.
Дин смотрит на нее, потускневшую и давно забытую, и думает о том, как Сэм доставал ее, как прятал в карман и как после хранил столько лет. Бесполезная вещица, давшая ложную надежду найти несуществующего Бога, бесполезная вещица, которая досталась ему, только потому, что отец был настолько занят своей местью, что забыл о собственных сыновьях. Бесполезная вещица, висящая на шнурке, за который кольцами цеплялись, оттягивая шею, все его неудачи и промахи.
Не уберег.
Не остановил.
Не спас.
Дину кажется, если он набросит кожаный шнурок на шею, тот задушит его, как душит каждое из Сэмовых «помнишь?» Ему кажется, он не сможет вздохнуть, он захлебнется в воспоминаниях о безвозвратно утерянном времени, об искренних улыбках Сэмми, о схватках спина к спине.
Рука тянется к амулету неосознанно. И металл не обжигает, ложится в ладонь приятной тяжестью, забытой, но такой родной.
Бесполезная вещица, кожаным шнурком связавшая их сквозь время. Бесполезная вещица, ставшая символом их нерушимости, их железности, их принадлежности друг другу.
Нагретый теплом Сэмовой ладони шнурок скользит по обнаженной шее, вызолоченная фигурка падает на грудь. И вместо того, чтобы задохнуться, Дин едва не захлебывается кислородом.
Сэм возвращается только ночью, делает вид, будто покупается на спящего Дина, и ложится на самый краешек кровати. Они молчат несколько долгих минут – или часов, – слушая только дыхание друг друга и думая о своем, но вы сущности, об одном и том же, прежде чем Дин, не выдержав первым, разворачивается к брату лицом и подвигается ближе. Сэм лежит с распахнутыми глазами, смотрит испуганно, почти отчаянно, пытается отвернуться, когда Дин подтягивается почти вплотную.
- Прости, - бормочет он, когда Дин осторожно берет его пальцами за подбородок и удерживает на месте. – Прости-прости-прости.
Сэм повторяет это треклятое «прости» как заведенный, пока Дин не хватает его за запястье и не накрывает подрагивающей ладонью крохотную выпуклость у себя под футболкой. Глаза Сэма расширяются, становясь огромными, он неловко перебирается пальцами по Диновой груди, добирается до шеи и хватается за шнурок, как утопающий - за соломинку. Вытягивает амулет из-под футболки, взвешивает крохотную фигурку на ладони и вдруг улыбается – широко и открыто. Счастливо. Как раньше.
Не глядя на брата, он касается губами нагретого металла и сразу же – кожи Дина. Неуклюже и мокро он целует уголки глаз, скулы, подбородок, веснушчатый кончик носа. А Дин выгибается под неловкими прикосновениями, подставляется под поцелуи.
- Сэмми, - хрипит Дин. Имя после нескольких недель молчания выходит полувсхлипом-полурыком, но Сэм разбирает его, смеется – Дин чувствует, как дрожат его губы напротив виска. – Сэм-ми.
Дин кожей чувствует улыбку на губах брата, когда тот ведет вниз по его щеке, щекоча кожу едва ощутимыми прикосновениями, и когда замирает у самых губ. Прикасается к ним целомудренно, невинно, и Дин подается вперед, приглашающе приоткрывает рот.
Сэм понимает без слов.
Мы свихнулись, думает Дин. Мы оба свихнулись к чертям.
И улыбается в поцелуй.

PYRELORD

Самые популярные посты

8

И все таки точка невозврата не так уж страшна, если не хочешь никуда возвращаться. Ночь перед экзаменом - самое время для самоанализа. Вс...

8

Вот теперь понастоящему страшно. Потому что, если вы расстанетесь сейчас – это навсегда.

8

Это странно, и сейчас давно забытое нечто, запертое под твоей кожей, вдруг просыпается от длительной спячки, ведет носом, почуяв знакомый...

8

Дина ранили на охоте, и некому было зашить рану. Некому было прикрыть его со спины, вовремя подставить плечо. Он наверняка зашивал себя с...

8

Есть теория, что если два объекта хаотично движутся в замкнутом пространстве, вероятность того, что они столкнутся, стремится к нулю. Вот...

8

Однажды Дин, твой вечный якорь и константа, уверенно шепчет, заглядывая прямо в глаза: «Ты сделал бы то же самое, Сэм». А ты только кач...