Non decederis supra mortis.

Я теряю по иллюзии в день с самого раннего детства.

Люди руководствуются добром.

Мир открыт и готов принять всех.

Дружба навсегда.

Всегда рядом будет тот, кто поможет.

Наша жизнь имеет смысл.

Доброта делает мир лучше.

Человек - венец творения и дальше развития нет.

Некоторые раны не заживают.

Жизнь прекрасна, если её любить.

Жизнь бесценна.

В моих словах, движениях, мыслях нет ничего страшного или смелого. Скорее, они преисполнены противоречиями. И моим личным страхом.

Я постоянно погружаюсь в борьбу с собой. Каждый день. Каждый час. Во время редкого сна, во время бодрости. Не важно и всегда.

Даже сейчас.

Я могу вести бессмысленный разговор с человеком, но часть мешает мне. Она будет просить взять милый канцелярский нож и воткнуть ему в горло, вспоров его. Не то, чтобы я не хочу сделать. Просто абсурдность морали и законов меня нервирует. Можно убить и разделать животное, а человека нельзя.

Внешне я буду продолжать с каменным лицом читать вам стихи Байрона. И только попробуйте попросить меня замолчать. Я зашью ваши губы и заставлю дослушать до конца, скинув в реку всё, что останется от вас.

Я давно наплевала на людей. Они всегда меня ненавидели. Стоит мне появиться где-либо, как меня уже все боятся, ненавидят, стараются лишний раз не обращаться ко мне. И если кто-то осмеливался проявить ко мне интерес, то был тут же морально раздавлен и выброшен.

Обычно они обращаются ко мне лишь тогда, когда им что-то нужно, не более того. И меня это безумно радует. Я даю им то, что нужно, и они сваливают в закат без права на общение.

Я ненавижу, когда за мной кто-то таскается, зовёт куда-либо. Я сама прекрасно знаю, куда и с кем идти. Мне не нужны указатели и советчики.

Они так самонадеянны, наглы и неразумны.

Всё это пустое стремление к чему-либо, пустая вера в свою необходимости кому-либо. Наивность, которая их губит. Из-за которой они потом рыдают. Я бы могла собрать все их слёзы, заморозить и построить ледяной дворец где-нибудь в горах Норвегии.

Эта самоуверенность вызывает желание схватить их за плечо и спустить вниз, чтобы они взглянули во всю эту грязь. Показать им, что мир уже давно решил втоптать их наивность и идею в дерьмо. Это лишь вопрос времени .

Нельзя сохранить цель и идею, оставаясь наивным. Либо ты изначально видишь весь ужас этого мира, либо жизнь начнёт намеренно начнёт хватать за волосы и таскать по лужам. И чем дольше ты упираешься, тем больше грязной воды на тебя выльют.

Иногда это всё перерастает в бесконечное побоище, после которого забываешь о цели. Начинаешь ненавидеть её т.к это она втянула тебя в это всё. И ты мог бы спокойно жить, но нет.

Жизнь напоминает цирк, балаган.

Люди живут выступлениями. Меняют грим, костюм, маску. Кружатся в каком-то бешенном вальсе на манеже своей жизни, надеясь вызвать восхищение. А потом они прячутся за кулисами. С отвращением всё снимают с себя, смывают с лица и понимают, как сильно это вызывает рвоту.

Я леплю себя так, как угодно мне. Не опираясь на чужое мнение. Игнорируя его и вызывая гнев у тех, чьи ожидания я не оправдала.

Рано или поздно работа в цирке заканчивается.

Кто-то не выдерживает этого безумного танца и прыгает с высотки, расплавляясь подобно Икару и пачкая внутренностями бархатный настил. Кто-то вскрывает вены смычком скрипки, на которой он играл в этом безумном оркестре, заливая собой и без того красный манеж.

У всех один конец - за кулисы. А что будет дальше - личное дело каждого.

Ненавижу лето. Оно слишком знойное, слишком душное, слишком яркое.

Оно испепеляет.

Я осознала свою ненависть к лету так давно, как научилась выходить на улицу. Мне мгновенно не понравился царивший шум и жар. Это было ужасно.

Это напоминало локальный Ад на планете, где тысячи мучаются от жары, падают, стараются убежать в тень. Радовались только дети.

Поэтому дети будут чертями в этом Аду, не иначе.

И каждая неделя этого лета - это адский круг по Данте. Я не знаю, кто играет роль дьявола в центре этих кругов. Но для чертей - это 01.09.

Люди иссыхают под ненасытным солнцем, радуясь этому. Это сравнимо с радостью от подъёма на эшафот. И как лезвие гильотины отсекает голову, так и солнце совершает свой удар. Результат, впрочем, одинаковый. Только в первом случае вы точно не очнётесь, а во втором ещё есть шанс.

Время, когда каждый, каждый визгливо отпрыгнет от тебя т.к у тебя идеально бледная кожа, а на дворе лето.

Хотя, я всё лето сижу дома и выхожу лишь во время дождей и похолодания. Иногда ночью или рано утром.

Как она вообще могла улыбаться мне, если её душа гнилее изъеденного червями трупа? Я видела каждый её лицемерный поступок, как свой.

Все её любили, и мне было совершенно непонятно почему. Она с улыбкой шла по головам, при этом смеясь во весь голос. Она общается со мной т.к считает это чем-то необычным, это даёт ей силы поверить в свою уникальность.

Видимо, она позабыла тот факт, что я могу в любой момент схватить её за волосы и окунуть лицом в грязь, если мне что-то резко не понравится вдруг.

Меня раздражали её безуспешные попытки отправить меня спать. Её раздражало то, что я могу начать ходить по квартире посреди ночи т.к мне нужно о чём-то подумать. Меня раздражало её бесконечное возмущение по поводу моего веса и попытки меня закормить. Её раздражала моя мрачность.

И нет, мы не ругались. Совсем. Мы молча ненавидели друг друга и в этом было что-то неуловимо прекрасное. Оно было в её улыбке и моём безумном оскале.

Если убрать эту ненависть, то вы получите серую и скучную картину, где одна улыбается другой, а вторая пытается улыбаться ей.

Добавьте ненависть и вы получите шоу.

Её лучезарность меня утомляла, бесила, угнетала.

Вызывала зависть.

А в некоторые дни я даже видеть не хотела это рыжеволосое чудовище, которое в очередной раз пило кофе, умиляясь своей домашней сипухе.

А иной раз мне было трудно удержаться от того, чтобы не перерезать ей горло серпом.

Но я понимала одно: она никогда не боялась меня. И это дико раздражало. Мне был необходим страх в её глазах. Она не дала мне этого и это было сродни вызову. Она нарушила многолетние устои. И это просто вопиюще.

Перед моими глазами до сих пор стоит сцена, где это дьявольское отродье передает мне ворона, улыбается, глядя прямо на меня и в мои глаза. Она была гораздо ниже меня. Наверное, у неё рост Наполеона. Она едва могла достать до моего плеча. И от этого становилось ещё хуже. Лучшего повода спровоцировать меня просто не придумало человечество. Мне хотелось разорвать её на куски голыми руками, уничтожить и стереть память о ней навсегда.

Она слишком сильно раскрывает свой мир перед другими. Кто-нибудь и когда-нибудь сожмёт его в руке, заставляя медленно трескаться и истекать кровью.

И как безумно жаль, что это буду не я.

Нет, она не сопротивлялась, не кричала, а молча отрезала от себя куски и укладывала их на сковородку. Мне оставалось лишь смотреть и предвкушать. Кровь так небрежно падала на пол, и я обдумывала, что стоит вызвать Грету, что бы она смыла быстро растущие пятна. Собака под моими ногами тихо поскуливала, я знала, что терпкий запах сырого мяса тоже не давал ей покоя, как и мне.

Она отдавала себя по кускам, не жалея. Каннибализм не всегда носит физический характер. Гораздо хуже, когда он духовный.

Он подразумевает поглощение чужого внутреннего мира. Выедание разума и издевательство над психикой до тех пор, пока человек сам не начнёт отдавать себя. Пока он не станет зависим от этого. Пока он не будет не спать ночами, чтобы отстроить свой мир заново. И всё ради того, чтобы в этот мир ворвался единственный всадник Апокалипсиса, вновь сжигающий всё до тла.

И так будет долго. Так долго, пока руины подлежат восстановлению. И ты уже не можешь жить без этого. Но в один день ты понимаешь, что твой измученный мир, покрытый рубцами, надрывами, больше не заживает. И тогда тот человек просто уйдёт. Твой мир разрушен, ты на грани поехавшего ума, а ему нужен новый.

Собственно, это одна из причин, по которым я никого слишком близко не подпускаю.

Иногда чувствую себя, как необычное животное в цирке, на которое все смотрят с любопытством и опаской, а порой от людей исходить ничем не подкреплённая ненависть.

У людей странная манера бояться и ненавидеть всё, что отличается от них. Стоит кому-то немного отклониться от нормы и он уже чудовище в глазах остальных. Это меня совсем не огорчает. Даже наоборот. Это своего рода стимул продолжать дальше. Чем сильнее ты уходишь в свои дебри, тем больше люди сторонятся тебя. Тем меньше они мешают.

Хоть это и спорное утверждение. Люди имеют обыкновение подсознательно тянуться к тем, кто сильнее. Это вызвано желанием быть ведомым этим человеком, возможно. Я не первый год не могу понять природу данных поступков.

Человек видит того, кто отличается от него, возмущается, ненавидит его, но подсознательно желает быть рядом и восхищается им. Чем это вызвано? Что мешает человеку просто желать быть рядом? Почему почти каждое подобное действо должно сопровождаться ненавистью?

Я не позволяю людям быть ко мне ближе, чем я того хочу. У меня есть несколько людей, которые мне дороже, чем все остальные. И мне этого с головой хватает. Не вижу смысла набирать горы друзей, которые в итоге предадут или просто забудут обо мне.

Дружба - лучший билет в одиночество. Никакие затворы и уходы в отшельники не создадут такого чувства одиночества, какое создаёт дружба. Просто лучшее пособие по тому, как в итоге остаться одному и решать свои проблемы.

Никогда не умела выражать свои чувства. Я не умею ярко любить или что-то в этом роде. Я в принципе любить не особо умею. Так было всегда.

В детстве я ни разу не влюблялась. Вообще. Ни в 10, ни в 15, ни в 17 лет. Люди меня не интересовали. У меня нет к ним какого-либо влечения. Я даже представить и понять не могла такого чувства, как влюблённость. Оно было для меня чем-то странным и необычным.

Я никогда не понимала стремление людей вынести свои чувства на всеобщее обозрение. Мне всегда казалось, что это нечто личное, которое не подлежит обзору. В обществе это должны быть два простых человека, связанных крепкой дружбой, что-ли. Это не должно быть всеобщим. Иначе отношения начинают носить пользовательский характер. И когда становишься зрителем публичных отношений, всё это теряет свой смысл и очарование, обретая какую-то грязь и пошлость.

Когда остаёшься один на один, в голову лезут воспоминания, некогда запрятанные за прочной дверью. Те самые, которые заставляли обернуться и обдумать то, что я делаю.

И с каждым таким воспоминанием я всё больше осознаю, что назад пути нет. Не отпустят, не дадут. И нельзя.

Путь, лежащий впереди, тоже под сомнением. Пусть я и прекрасно знаю его до каждой мелочи, поворота и тени.

Иногда мне кажется, что у меня должны сдать нервы. Это единственный логический выход в этой кутерьме. И тут встаёт вопрос. Что делать дальше? Ведь прежние способы умиротворения мне уже не помогают, и хочется чего-то нового, большего.

Я нахожу это большее, восхищаюсь им, а потом оно блекнет и становится обыденностью, от которой тошнит. И приходится искать снова. И так постоянно.

Бесконечный поиск начинает утомлять.

-Ты ведь прекрасно знаешь, что он умирает.

-Да, знаю. И это делает его не менее привлекательным. Осознание того что он не достанется никому, и ты будешь тем, кто проглотит его без остатка.

Он будет вяло сопротивляться, обессиленные руки буду отталкивать меня, но нет, я намного сильнее, что бы победить его старания. Поэтому всё свершится, он просто уснёт, его сбившееся дыхание постепенно станет ровным, а потом затихнет. Мышцы расслабятся, лицо приобретёт умиротворённый вид.

Я отрицательный герой.

Всегда и везде.

Люди сами отвели мне эту роль. И я не против. Отрицательные персонажи всегда имеют мало проблем и не нуждаются в ком-либо. Они не так наивны. Жизнь уже сделала из них злодеев.

Это даже интересно, когда люди сжимаются от каждого твоего слова. Но это быстро надоедает, а их пугливость начинает раздражать. Появляется усталось. Слишком ожидаема реакция людей.

Но больше всего меня пугают разговоры на те темы, которые я не люблю и не понимаю. Страх сорваться и наговорить человеку того, что он не готов услышать и принять. И, оказывается, гораздо проще молчать и слушать, слушать и пропускать мимо весь этот бред, мусор, что срывается у них с губ. Надеяться на то, что такого никогда не случиться со мной, и будь я трижды проклята, уж лучше смерть, чем это невежество, наивность.

Я буду читать. Прочту всё, пока я вижу, понимаю и могу читать. Я изучу всё, что могу изучить. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не решит, что книги - это хлам, который подлежит утилизации. Тогда я сбегу из этого мира, вскрою вены, повешусь, что угодно, лишь бы не видеть этого, не верить в это.

Книги появились вокруг меня раньше, чем я научилась видеть и понимать этот мир. Меня не интересовали куклы и прочая ерунда. Половина из тех игрушек, что были куплены родителями, так и осталась пылиться.

Но книги нет. Они местами порваны, где-то потёртый переплёт. Они были и остаются моей основной ценностью . Они научили меня тому, чему никогда не научат родители и прочие. И они не предавали, как друзья.

Как много в тебе накопленных обид, гнева и прочего дерьма, которое ты якобы "отпустил"?

Как часто и много ты глубоко вдыхал и выдыхал, чтобы не сорваться и разорвать лицо обидчику?

И как много раз ты уверял себя, что ты простил и, конечно, совсем не обижаешься?

И как скоро весь этот шлак вырвется из тебя?

Люди бесконечно валяются в грязи. Обижаются, лгут, мстят, предают, подставляют. И всё это копится, копится, как грязная посуда в твоей раковине, когда тебе ну очень лень оторвать зад от дивана и помыть её. А потом это вырывается наружу, как пробуждение самого опасного вулкана. Ты ругаешься на всех, кто рядом орёшь, топишь их в своей лаве из той грязи, которую ТЫ сам собирал всё это время. Лучше бы собирал трупы детей в морозильнике, чем то дерьмо, которое ты коллекционируешь с того момента, как научился кидаться песком в глаза такого же мелкого дегенерата.

И вот, ты высказал всё, что хотел. Люди обиделись на твой словесный понос и затаили обиду. Молодец, ты запустил продолжение этой адской цепочки бесконечных обид и желаний отомстить. А ведь на тебе она могла оборваться, но ты слишком эмоционален для этого. Тебе необходимо переодически всех покрывать грязью, иначе внутри тебя что-то будет не так, что-то будет проситься наружу.

Они похожи на бочки с мясом и грязью, которые разлетаются, окатив этой массой всех, кто стоял рядом, а потом обратно.