Мне нравится наблюдать за тем, как человек осторожно подбирает слова, когда рассказывает о себе, ведь выглядеть тварью нельзя. Не сейчас. Для этого финала ещё не все акты разыграны, не все герои мертвы и не все чаши слёз переполнены.
Это обычное дело, когда рассказывающий примеряет вуаль благочестия, дабы выглядеть чище всех Агнцов. Он так свят, что хоть сейчас без очереди в Эдем или на выдачу нимба, свет которого непременно должен испепелять всех грешников (или потолок). Конечно, пару раз едва заметно проскальзывают упоминания своих ошибок, напоминающие брызги грязи в океан. Кажется, что передо мной дитя, а не человек с целым багажом различного опыта и прожитых лет.
Я слушаю её. Действительно слушаю, перебирая карты, не поднимая глаз. Она смотрит на меня, выжидая вопрос: "Как же всё это могло произойти со столь невинной овечкой?", но я не задам его. Зачем, если она уже сама себя спросила? Вместого этого молчу, вынуждая её говорить и чувствовать себя неловко. В этом есть особый смысл, чтобы подогревать это чувство. Оно давит, и чем сильнее его обороты, тем прозрачнее становится вуаль. Конечно, Таро мне сказало многое, да и без него я прекрасно всё увидел, но человек должен сам найти причину. От карты сокровищ нет прока, если не знать, что именно искать. Я могу лишь указать путь.
Она умолкает. Занавес. Далее должно следовать пояснение к сюжету и комментарии к нему же. Однако мне нравится, как они обственными руками выворачивают себя наизнанку, словно вытаскивают лёгкие жертве "кровавого орла". И жертва, и рассказчик какое-то время живут и дышат. Но карусель безудержного тлена остановилась и надо ей снова придать вращение.
— Это всё?
Движение запущено. Вуаль стала ещё тоньше, а история обзавелась новыми подробностями. Вынимать пинцетом клещей веселее.
— Но я не виновата.
— Не существует таких людей. Каждый виноват. Не в этой жизни, так в прошлой. Чаще всего и там, и там. Смысл в понимании своей вины, а не в бесконечных попытках её отрицать и волочь на шее сквозь все жизни, скуля от тяжести.
Она поправляет вуаль узловатыми пальцами с помощью попытки опровергнуть сказанное, но оно прочно засело в голове — это видно по взгляду, устремлённому в сторону. Глаза — неотъемлимая часть мимики (если не её увертюра), способная "говорить", если есть навык её "услышать". Поэтому человек предпочёл разглядывать происходящее за окном, но не смотреть в мою сторону. Сейчас это подобно пытке.
— Ты часто ошибаешься?
— Я — человек. Разумеется, ошибки случаются, но я их не боюсь. Любой промах — урок прицеливания.
— Люди вокруг меня относятся ко мне так, будто у меня нет права на ошибку.
— Право оступиться есть у всех. Отрицать это — запрещать себе учиться.
— Мне стыдно ошибаться.
— Зря. Кто не ошибается, тот безоружен перед жизнью, а так категорически нельзя. Можно упиваться мантрами о том, что жизнь прекрасна, но у неё всегда приготовлен кнут, а вот пряник придётся отнимать. Опыт ошибок в этом прекрасно помогает.
— У меня вся жизнь из них и состоит.
— Пессимизм — это хорошо. Пессимист всегда готов выплыть из дерьма, а оптимист даже не предполагает, что ему придётся подобным заниматься. А потом ему понравится. Жизнь не может состоять из ошибок.
— Моя может.
Я показал ей карту.
— Какого цвета?
— Чёрная с красным.
— Видишь, не состоит жизнь из одних лишь ошибок. Предпочитаю клин вышибать клином. Тактика обходов хороша там, где нет возможности пойти лоб в лоб, но это не наш случай.
— Какой у нас?
— Отсутствие рядом людей, которые в тебя верят.
— А у тебя такие люди есть?
— Мне это не нужно. Я сам в себя верю — этого достаточно для того, чтобы другие нуждались в моей вере в них.
— Тогда и мне они не нужны.
— Не пытайся взять на себя то, что я тщательно выбирал для своего образа жизни, понимая, что справлюсь. Исход будет пустым.
— Почему?
— Потому что есть некоторые нюансы, позволяющие мне делать подобное успешно. Нюансы, которыми ты не обладаешь. Вообще, для человека современных лет нет более тяжкого душевного бремени, чем собственное мнение, любовь и изоляция от общества. Если у тебя есть первое, то ты редко будешь прав; если есть второе, то ты будешь сожран изнутри; если третье, то останешься сам с собой наедине. А когда в человеке встречаются все три беды, то он рассказывает о них другим, надеясь предостеречь.
Уходя, она заверила меня, что всё поняла и теперь знает, что делать. Не сомневаюсь. Именно с такими словами, окрылённые, от меня уходят, чтобы потом вернуться вновь. И всем я говорил, что mieux vaut tard que jamais.
