Влечение

вам где-то по тридцать, тебе с хвостиком, ей – без хвостика.
вы вместе два года и уже плохо помните как были порознь.
но последние пару месяцев она все больше по парикмахерским,
а ты норовишь возвращаться так, чтобы поменьше сталкиваться.
и как то случилось, что она перестала спать у тебя на плече;
а ты от этого стал чаще помнить, что у тебя всего-то рюкзак вещей,
что пройти и собрать их по комнатам займет не более, чем минут двадцать,
еще минуту - кинуть ключи на зеркало, выйти и больше не появляться.
а потом ты видишь ее на кухне, родную, в твоем халате и тапках,
подходишь обнять и вдруг понимаешь, что сегодня ее уже кто-то трахал:
вот так держал за волосы сзади и драл, радостно и бесстыже
и от этого у тебя мороз по коже такой, что, кажется, сейчас закричишь, не выдержишь.
и не выдерживаешь, конечно: орешь, что убьешь обоих,
что она, сукаблять-сукаблять, в душу тебе плюнула и все такое.
и вот тут и понимаешь, что быть нынешним в разы хуже, чем бывшим.
это из-за них потом вычеркивают подружек из записных книжек,
красятся как ядерная война, татуируются, хлобучат прически,
что-то отчаянно покупают, начинают учить, например, японский,
звонят ему заполночь на городской, голой и пьяной из ванны,
и если трубку берет жена, получается отличная фига в кармане.
а нынешний - вот он, мелкий буржуй – мелким буржуем.
и все-то пожары мировые уже без него раздуты,
а памелы андерсон и сабрины уже кем-то встречены,
потому он с тобой и редко трезвый в пятницу вечером.
так проходят два года, двадцать минут и одна минута.
ты - у ее подъезда, рюкзак у ног, она - на кухне заметает куски посуды.
оба стараетесь думать, что найдете других, вроде как вон их сколько.
и трогаете безымянные пальцы, на которые так и не надели кольца.

он так глубоко вдыхает жизнь, что трещит грудная клетка.
на сто болезней одна таблетка:
" тебе понравится, детка".
он всегда спрашивал, зачем в машинах тормоза.
если бы ты видела его глаза.
такие никогда не возвращаются назад.
говорит, что каждый день как последний.
он всегда солнечно-летний.
знаешь, играть с ним опаснее, чем с огнём:
ожоги сильнее, глубже.
если даже и забываешь о нём,
то стоит задеть - понимаешь, нужен.
нужен - это когда дышишь, когда вдыхаешь,
он мне безумно нужен, знаешь,
он терпеть не может обязательства,
действует по обстоятельствам.
никогда не признаёт всяких там: "надо - значит надо".
гулять с ним, как гулять под градом.
он смеётся над всем, чем угодно, ко мне приходит от одиночества.
исчезнет когда-нибудь, не оставит фамилии/имени/отчества.
и когда я привяжусь к нему окончательно,
когда я наконец-то научусь скучать по нему,
он исчезнет, не окончив последним штрихом.
тогда во мне окончательно станет
тихо.

Хватит, девочка, вытри сопли-то, лучше небо под щеки себе вотри, пусть внутри все в крестиках да решетках, но снаружи-то все горит. Хватит уже из себя его выковыривать, этих бабочек поджелудочных вырезать, это мальчик без внутренней сердцевины, и когда ты плачешь – ему плевать. Так что, вот, одевай свое самое лучшее платье, пей шампанское с чужими на брудершафт, не порвешься ведь, некуда больше рваться, ведь тебе еще не тридцать и не за двадцать, так что хватит уже убегать от его ножа. Ты желай ему самую вечную, терпеливую, чтобы ветром носилась, в колени ему рыдала, он не будет жалеть ее, как бы там не любила. Как бы ни пестила, что бы ни отдавала. Время ведь дальше, жизнь-то куда-то глубже, ты-то уже взрослее, по-женски старше, отпусти его, девочка, а то вот-вот задушишь, уходи от него, а то вот-вот раздавишь. Хватит, девочка, ты фанатично пьяная, с кем-то, назло ему, коротаешь ночи, утром покуришь, себя приведешь в порядок, и поперхнешься от горького одиночества. Хватит уже, ты сама ведь его просила, так что иди к нему, так что беги по встречной. Помнишь, ты мне сказала, что время лечит? Только сама дошла уже до конечной, а отпустить – так и не отпустила.

У меня к нему что-то личное
непростое, неизлечимое,
непонятное, не публичное
и на шуточки не сводимое.
он – такое мое неясное
незаконное обстоятельство, у меня к нему что-то страстное,
не похожее на приятельство.
у него ко мне что-то схожее,
мной доселе не объяснимое.
вроде бы я уже ХОРОШАЯ,
но еще не совсем ЛЮБИМАЯ. снова где-то внутри решается
как все сбудется, как все сложится.
долго вместе не разрешается,
а в разлуке уже не можется.

бывают же такие мальчики.
с удивительными глазами,
и волшебной улыбкой.
удивительные твари и мудаки.
а в хороших влюбляться,
мне, видимо, не с руки.

всё. the end. не будет любви до гроба
и прочих соплей,
но, хоть убей, вряд ли мне здесь кто-то станет родней,
теплей и нужней.
P. S. и если кто-то полюбит тебя
сильней, не приведи, господь,
мне узнать о ней.

А я вот, видишь, как-то взрослее что ли
Не знаю, достала ли я до той категории
Когда ты помашешь мне ручкой
И грязно трахнешь
В своей квартире, где я потом буду долго
Курить прямо в комнате
Прямо в твоей рубашке
Усталая, и с
Глазами болотно-мокрыми.
А что до достоинства, женской предвзятой гордости
Да ну ее к черту, мне без толку растолковывать
Я и сама-то знаю, в своем отрочестве
Как это тяжко - не спать по ночам с любимыми
Поэтому, просто прощай, не суди меня
Я мед
А не чайная ложка дегтя.
И, черт, я грубее, на вид даже выше что ли
И никому нельзя выбивать мне кости
Ты скажешь: иди ко мне
Скажешь: прекрасный вечер.
Я прихожу, как будто совсем не в гости
И тихо бросаю:
Налей, да чего покрепче.
Ты смотришь в меня
Презрительно так
По шлюшьи
Почти что насквозь, почти что до дыр стираешь
Ты слишком красив, даже когда простужен
Ты говоришь: у меня уже есть другая
Я продолжаю: и нет никого, кто нужен.
Ладно уж, мальчик, смотри чтоб ее не трогал
Только не бей ее
Только не равнодушничай
Это, поверь мне, больнее любой измены
Это когда от молчания долбит в уши
И по инерции
Хочется лезть на стены.
А у меня все ровно, ты знаешь, гладко
Люди, дела, учеба, звонки, интриги
Только тебя будить по утрам не нужно.
Впрочем, неважно, впрочем – мне было скучно
Так что теперь я взахлеб убиваю книги
Видишь ли, все по полочкам
по порядку.

никогда не звоните бывшим,
не срывайте трубок,
не смейтесь с ними над вашими старыми шутками.
иначе вы будете духовными проститутками,
изнасилованными
дорогами,
остановками и маршрутками.
никогда не отвечайте, на поздней ночью присланное,
отчаянное сообщение
размером в две простыни,
притворитесь безучастными,
не задавайте встречных вопросов.
а иначе вся эта канитель
с "а ты помнишь, как было круто",
" мы же собирались слетать в Египет "
никогда не закончится.
и вас досуха,
до самого донышка, выпьет.
[ума не приложу, какой тут ещё придумать эпитет]
никогда не звоните бывшим,
не храните всяких душещипательных переписок,
даже когда чувствуете, что терпению вашему конец близок,
путь "уйди, но вернись, когда я буду по тебе умирать" - отвратительно низок.
так что не нужно банальной рефлексии, песен заезженных на репите,
просто поймите -
теперь вы без него (без неё) кушайте, пишите, спите.
и никогда им больше в полтретьего ночи, пожалуйста, не звоните.

береги себя, ладно?
пока так далеко от меня.
на улице уже становится прохладней..
я не хочу начинать новую жизнь без тебя.
будь осторожней.
столько мразей вокруг.
ведь понять невозможно,
кто из них враг, а кто друг.
постарайся не наделать глупостей.
я далеко, исправить не смогу.
не забывай, жду от тебя новостей
и очень тебя я люблю.

У меня есть тот,
Который меня по швам.
Он приходит раз в месяц
Садится
И пьет мой чай
Ну рассказывай, говорит,
А то я скучал
Ты так сладко умеешь спать,
Что пиши-пропало.
Он приходит раз в месяц,
И небо ему в плечо
Утыкается и становится на год ниже.
Ну рассказывай, говорит,
Про своих мальчишек
И кому от тебя
Холодно/горячо.
Говорит, ну давай
Же, рассказывай кто есть кто
Кто в кино
Кто в постель
Кто на каждый день
Из недели.
Я недавно проснулась
Совсем не своей постели и
совсем почему-то не вспомнила про него.

нужно скорее платье
и каблуки
четче, грубее, проще, на небо выше
чтобы плевать, на то, чего ты не слышишь
и растворяться, Господи, распадаться
на расстоянии вытянутой руки.
Господи, все, что мне ты мне придумал
слишком легко.
больше не хочется в столбик
и жить по рифмам
так монотонно. хватит мне алгоритмов
жизнь, понимаешь, должна быть
на счастье толще
а не проваливаться в самое-самое дно.
я не один. не часть. не чей-то кусок.
я не умею видеть то, что другим присуще
но я ведь, наверно, буду кому-то будущим
завтраки, дети, уборка
хуйня короче
так что, переметайся в другую песочницу
и отдай совок.

эта девочка — бес /на бис по углям босиком, канкан/
эта девочка — твой каприз, что захлопывает капкан,
оголяя овал плеча, предлагая себя /ложись/.
с легкой нежностью палача до утра забирает жизнь.
воскрешая из забытья поцелуем «тебе пора».
эта девочка не твоя. нет. точнее твоя. игра.
с репутацией на кону /в окружении зорких глаз/.
эта девочка — утонуть. но ведь ты выплывал не раз.
правда там позволяло дно. а она — словно сто волчиц.
этой девочке быть одной. но так хочется приручить
то неведомое в глазах, что таят в своей глубине.
эта девочка — твой азарт. а со страстью — азарт вдвойне.
ты не думаешь про «потом», на него наложив печать.
но вдруг ловишь себя на том, что ты начал по ней скучать…
это «что-то» в твоей судьбе. легкий сбой основных систем.
эта девочка — о тебе. о себе ничего совсем.
яркий свет, за которым тьма. где теряется смысл и суть.
она сводит тебя с ума, обьясняя про млечный путь,
по которому шла домой. и светила ей вслед луна.
эта девочка не с тобой. а сама по себе. одна.
ты ей хочешь задать вопрос, только кажется он — пустяк.
эта девочка — передоз, без которого ты — никак.
и второе твое крыло. между вами как — будто нить.
и все так далеко зашло. это просто не может быть.
она смотрит тебе в глаза. и ты слушаешь, как во сне
то, что тысячу лет назад ты уже повстречался с ней.
это чушь. это полный бред. ты не ищешь совсем причин
для короткого слова «нет» …и ее телефон молчит…
словно призванный не мешать. она снится тебе во сне,
так, как-будто твоя душа навсегда поселилась в ней.
и не кажется ерундой это сказка про млечный путь.
она стала твоей звездой, что тебе не дает уснуть.
и ты снова жмешь на звонок. но впустую его накал.
ты ее уберечь не смог,
ту, что тысячу лет искал…

я пока докурю, я открою скрипучие форточки
в этом доме, изученном, как вдова.
позвонок к позвонку собирай мои тонкие косточки
и бездомным собакам их раздавай
черепок к черепку собирай мои хрупкие солнышки
и нанизывай улицы на ладонь -
я прочту, но забуду почувствовать. помнишь, как
ты рванула чеку и смешала гранатовый сок со льдом?
у тебя бесконечные катенька-юлечка-танечка,
твой корабль пиратами не сожжен
я учусь в alma mater фарфоровых дамочек
и надломленных мальчиков на "пежо "
я еще докурю. расплетай свою фенечку-радугу
на полоски - где "каждый" и где "фазан "
мне твои осторожные нежно-пастельные взгляды как
бальзам на душу. в чай бальзам.
я ни в боги, ни в сонники Миллера точно не метила
и сдаю только дымную память в ручную кладь
просто рай - мою девочку, стройную, яблочно-светлую,
по утрам между пальчиков целовать

а он стоит
весь такой белоснежно-терпкий
и смотрит не на меня,
не в меня,
а сквозь
и я ощущаю
спазмы в грудной клетке
там, где однажды сломалось
и, видно,
не так срослось

а, жизнь бывает на вкус стрихнин – так ведь всё-таки не убивает; ну, давай - полной грудью сейчас вздохни, воздух мартовский согревает.
да, эта девочка въелась под кожу так, что не выйдет без ампутаций, но ведь стих подойдет тебе вместо жгута, нужно просто сейчас собраться – и отсечь всё лишнее, лишь тогда с этой хворью получится разобраться.