born free

да и кто я такая, чтоб учить вас, как правильно жить?
я сама в этой жизни, поверьте мне, дров наломала…
я любила порой тех, кого не должна бы любить…
а того, кто молил о любви – я легко предавала.
да и кто я такая, чтоб лезть в ваш размеренный быт?
я порой поступала вразрез с самой жесткой моралью!
иногда лишь глаза выдавали тревогу и стыд,
я тогда их скрывала под черной прозрачной вуалью…
да и кто я такая, чтоб дать вам какой-то совет?
ведь совет – это исповедь тех, кто нечестен с собою.*
поживи на земле я, наверно, хоть тысячу лет,
я все так же спасую за шаг до финального боя.
да и кто я такая, чтоб ваши заметить грехи?
или вас осудить, или вам указать на ошибки…
у меня есть работа, гастрит и простые стихи,
у меня нет детей, сбережений и даже улыбки…
да и кто я такая, чтоб штормом нарушить ваш штиль?
этой жизни строку я пишу невпопад и неровно…
что искать мне в глазах ваших самую мелкую пыль?
мне б из собственных как-то извлечь очевидные бревна!

у него прострелено правое лёгкое, но он как-то ещё живёт.
из неё достали две пули – шрам через весь живот.
у обоих ещё по парочке ножевых, но они не в счёт.
война между ними длится уже десятый год.
друзья вздыхают – это не кончится никогда.
из комментариев – только короткое «ммдаа…»
у неё вместо нервов оголённые провода,
а ему и с ней беда, и без неё никуда.
иногда заключается перемирие, но срок у него невелик.
максимум, на что их хватает – это миг –
вот он ловит губами на щеке её солнечный блик,
а потом с поля боя снова доносится крик.
кто из них начал эту войну не помнят ни он, ни она.
десятую зиму накрывает собой весна,
а они всё сидят в окопах без еды и без сна –
знают, как обманчива недолгая тишина,
непродолжительное затишье перед стрельбой…

запрети мне, господи, помнить линию его плеч,
помнить разность его гримас и кривых ухмылок.
запрети мне помнить гортанную его речь.
и каков он бывал беспощаден, красив и пылок.

отведи же, господи, от его ненасытных ласк.
от его острых скул и рук, пахнущих чистым, свежим.
дай мне, господи, безразличнейшую из маск.
дай мне, господи, время, чтоб вышла нежность.

запрети мне, господи, помнить, как облака
словно клёцки, плыли низко над головою.
как рвала я письма его в клока,
как мольба просилась собачьим воем.

не позволь ему больше меня собрав
всю в ладони видеть насквозь, нагую.
сделай так, чтобы он отпустил рукав,
когда сердце безжалостно атакует.

запрети мне, господи, помнить курчавый волос,
помнить смех его и какой он любил табак.
запрети мне мысленно слышать надменный голос
и идти на него послушною, как раба.

запрети мне, господи, помнить его лицо,
помнить как обдувало нас с ним морским муссоном.
и какой медный вкус оставался, словно бы вдруг лизнул кольцо
когда он подползал целовать меня тёплый, сонный.

запрети мне, боже, не только помнить, но даже знать,
что он где-то есть, что он спит в изголовьи чьём-то.
что он любит по-прежнему чай без сахара, вермут и танцевать,
и ему безразлично, что я отпустила чёлку.

пощади же, господи, эта дурь
так ломает, крутит, что проще слететь с катушек,
чем выйти в дамки.
дай ответ мне, боже, сколько в небе застывших крошек
и давно ли, господи, у тебя столь карающие повадки.

запрети мне, господи, солнце его ресниц
вспоминать.как волнами лизало ступни.
как бежало токами меж ключиц
то, что пагубно и преступно.

но я помню окно автобуса, ливень, пятница.
ты гуляешь с крестницей, а автобус пятится.
на углу бистро, она плачет, они прощаются.
а я слышу шёпот: "глупая, глупая,
если уж от таких уходят, то больше не возвращаются".

Вы когда-нибудь влюблялись?

Ужасно, не правда ли? Любовь делает нас ранимыми. Она как будто открывает грудную клетку, открывает твое сердце, и кто-то может войти туда и засесть надолго.

Мы строим все эти баррикады вокруг себя, строим, как бы сказать, защитную броню, чтобы ничего не причинило нам боль, и тогда появляется один человек, ничем не отличающийся от остальных людей и остается в нашей жизни, оставляет в ней свой след. Мы отдаем ему частичку себя. Он не просит эту частичку. Просто в один день этот человек сделает что-то, например, поцелует или улыбнется тебе, и все.… После этого твоя жизнь уже не твоя.

Любовь забирает в заложники. Она забирается и живет внутри нас. Пожирает изнутри и оставляет плачущим в темноте. Простая фраза как «может нам все-таки лучше остаться друзьями» превращается в острый кусок стекла, который вот-вот проткнет сердце. Это больно. Не просто в воображении, не просто в мыслях. Это боль на душе. Боль на душе, которая просто так не лечится, которая разрывает изнутри.

никогда ничего не вернуть,
как на солнце не вытравить пятна,
и, в обратный отправившись путь,
всё равно не вернёшься обратно.

эта истина очень проста,
и она, точно смерть, непреложна.
можно в те же вернуться места,
но вернуться назад невозможно..

когда ты стоишь так близко почти впритык,
каждый нерв страшно натянут.
твои губы – это цветы,
которые никогда не завянут.

и даже если я пожалею об этих словах,
ведь я никому их не говорила,
но они пульсируют в мышцах, жилах, висках
так сильно, что кровь застыла.

и мой внутренний голос рвется наружу,
крича под тысячу децибел.
ты так хотел это
так вот слушай:
я тебя л.

Каждое утро в Африке просыпается газель. Она знает, что должна бежать быстрее, чем самый быстрый лев, иначе ее съедят.
Каждое утро в Африке просыпается лев. Он знает, что должен настичь отставшую газель, иначе он умрет от голода.
Неважно, кто ты - газель или лев. Когда солнце встает, следует бежать быстрее всех.

оказывается, можно быть одинокой, когда живешь с человеком, которого любишь. даже больше, чем когда рядом нет никого и ты совершенно одна. если он не любит тебя…

Теннесси Уильямс "Кошка на раскаленной крыше"

чего хотела? его объятий и еженочных его «люблю»
хотела рук, под подолом платья, хотела ордена, что в бою
никто не выдаст - решает случай. на поле жизни поблажек нет.
любовь всегда достаётся лучшим. её не купишь за звон монет.

чего хотела? безбожной веры. его горячности сквозь века,
хотела вновь оказаться пленной. вот кандалы его, вот рукав…
но приковать к себе сил не хватит. он слишком молод, а я молчу.
он не снимает красивых платьев с меня, когда этого я хочу

он любит молча. на расстояньи. без капли похоти, доли лжи.
ведь неминуемо расставанье, с которым нам обоюдно жить.
ну а пока не настало время, и шансы есть обозначить суть,
я повторяю: любовь - не бремя.
бесстрашно сердце отдав на суд…

есть предел, навсегда разделивший сейчас и прежде,
за которым уже не болит, не ноет, не жжёт, не режет,
за которым только вселенский гул и космический скрежет,
и любая попытка сказать — смешна,
и ничья участь не решена;

прекрати кормить ожиданиями надежду,
и тебе откроется тишина.

понимаешь - не вылечить снегом первым,
ты изучен, измучен, опустошен,
когда ненависть чувствуешь каждым нервом
ко всему, во что некогда был влюблён.

Знаешь, иногда мне кажется, что любое мгновение может продолжаться вечно – просто мы не знаем нужного заклинания, чтобы его остановить.

© Макс Фрай. Гнезда химер

чтобы научиться держать спину прямо
мне бы хватило одного его касания.
мы разъедаем свои десны
чужими губами или горячим чаем.
-с кем я сплю тебя не касается.
-знаю

все мы неизбежно взрослеем, мой свет,
лица приобретают фактуру, выделку, даже цвет,
на каждый вопрос находится остроумный ответ,
и теперь, как правило, не один

мы неумолимо взрослеем, такой вот сплин

время ровняет осанку и заостряет взгляд
становится маловажным, что о тебе говорят
так из резвых маленьких жеребят –
в красивых породистых скаковых

так вдруг ощущаешь себя живее иных живых

набираешь скорость, становишься в передовых
в гору дышится тяжелее, но все еще горячо
тот кто уже не здесь, садится хранителем на плечо
мы становимся старше, и у каждого свой предел

это не новый бой, это следующий левел, иной раздел

и если следовать Сартру, ну или пересказать немного,
у каждого человека внутри дыра, равная по размерам Богу,
и если раньше была пустота - ничего другого,
то сейчас после всех бесконечных боев
перед тобой простираются все дороги -

ты наполнен им до краев.