born free

да, мой друг, и если заканчивать - только так.
не когда один из нас сволочь, второй дурак,
не когда выходить, закуривая, на снег,
а вот так: есть один человек и другой человек,
и дорога. и поднимается воронье.
Богу - богово.
миру - мирское.
и мне - мое.

и тебе - твое. и я отпускаю все:
и сентябрьского солнца катящееся колесо,
и под летним ливнем запах мокрой земли,
и дорогу к зимнему морю, что не прошли.
были мы с тобой - дурное лесное зверье.
Богу - богово, миру - мирское, и мне - мое.

и, конечно, нет беззлобней зверей, чем мы,
просто здесь, на севере, голод - спутник зимы.
потому-то у нас с тобою в крови бока,
потому-то дорога тянется, далека,
проходя через наше с тобою житье-бытье.
Богу - богово, зверю - зверское, мне - мое.

не тоскуй, пожалуйста, не каменей. живи.
просто грызли с тобою друг друга, ища любви.
просто стала пора превращаться, кровавя снег, -
и стоим. один человек.второй человек.
и пора расходиться - а если пойдем вдвоем,
то друг друга уже и до смерти загрызем.

да, мой друг, и если расходимся - не виня,
ни тебя, ни обстоятельства, ни меня.
человек. и другой человек. и они стоят
у большого окна, и черен его квадрат,
и в четыре утра безлюден его проем.
Богу - богово. миру - мирское.
и мне - мое.

наступает весна, мой друг, и она несет
золотые дороги под солнцем, сходящий лед,
если встретимся в ней - то уже навсегда людьми,
до свиданья, мой друг, и на память ключик возьми,
башмаки железные к долгой дороге готовь.
человеку - людское: память, весна, любовь.

есть домашние девочки, умницы хоть куда:
слушают мам, посещают уроки труда,
с первого раза спокойно сдают экзамены.

или такие, как я: оторви и брось.

с раннего возраста видели мир насквозь,
чтобы однажды измерить его гекзаметром.

есть хорошие девушки: фитнес, работа, дом,
расписание жизни, знакомое от и до.
никакого тебе мортидо, рефлексий и прочего.

а такие, как я, умирают сто раз на дню
и считают призванием в массы нести хуйню… -
извините! -…стихи, воплощенные нервным почерком.

есть прекрасные женщины. их выбирай себе.
их укутывай в плед, защищай от житейских бед,
их на царство венчай, им заваривай чай с гибискусом.

пусть такие, как я, задыхаются от тоски.
берегись нас при встрече на улицах городских.
и не верь ни единому слову, что мной написано.

миром правят достойные люди, им несть числа.
не чета наркоманам, поэтам и прочей швали,
из которой такие дьяволы прорастали,
как однажды я, безнадежная, проросла.

так обреченно не смотрят на звездное небо
просто балконы не выдержат рухнув от злобы..
и не родившийся мир похоронен под пледом
будто реактор. взорвавшийся в сердце чернобыль

все убегут от проблем на моря и курорты
губы зароют в кремах и посыпят черешней
горечь утопят в вине может быть первосортном
даже христос у тебя в голове не безгрешен

что говорить обо мне.. лучше просто заткнуться
книжки читать про героев из разных романов
и на рассвете однажды взять и проснуться
взять и смириться. а там зарубцуются раны

просто забыть сохранив в себе то что осталось
то что не нужно стереть будто старые кадры
знаешь.. тебе это все.. это все показалось
в этой разбитой любви нет ни капельки правды

весна для выживших. из выцветших палат, из рукавов больничных коридоров мы тянемся за дозами тепла, слабее слов, прозрачнее стекла, мы покидаем сумрачные норы.

идем к весне – в пижамах, босиком, с катетерами в венках подключичных, и ладанки на тонких шеях птичьих боготворят детей и стариков.

весна для выживших. хвала прошедшим тьму, дождавшимся весны, как откровенья. мы друг за другом тянемся, как звенья.
он соберет нас, наберись терпенья.

идущий первым, улыбнись Ему.

У современных людей свои фобии. Тишину нужно обязательно заполнить какими-нибудь звуками. Радио, магнитофон, телевизор, болтовня. Все это нужно не для получения информации. Все это нужно, чтобы убить тишину. Мы шумоголики. Без инъекции звука у нас начинается ломка.

в последнее время, когда друзья спрашивают "как настроение?" я теряюсь.
я не могу объяснить, как можно быть вечно полусонной, уставшей, измученной, злой и затасканной.

здесь принято курить без промежутков,
здесь без стыда положено бросать,
здесь из маршрутки прыгают в маршрутку,
а из кровати в новую кровать.
здесь разучились жить и улыбаться,
здесь ничерта не значит чей-то страх,
здесь путают любовь со словом «***ство»
и превращают вдохновенье в прах.
тут не ревнуют, не боятся бога,
здесь каждый третий друг у друга враг,
здесь каждая протоптана дорога
и каждый перевыкопан овраг.
в глаза не смотрят: смотрят на ботинки,
там где грешат, там и молитвы чтут,
freelove’ные колдуют вечеринки,
но больше про свободу не поют.
здесь принято ночами НЕлюбить,
здесь принято волос не докасаться,
ах! только б мне тебя не позабывать
ах! только б здесь самой не потеряться.

"Его ладонь у меня на шее. Я таю под его рукой. Поглаживаю его по спине. Прижимаюсь еще сильнее, но мне этого мало. Я мечтаю забраться внутрь него. Жить в нем. Быть им.”

Дженни Даунхэм "Пока я жива"

ты встретишь её однажды. как Еву встречал Адам.
ты встретишь её и уже никогда не отпустишь.
время – ткань. и времени ткань разойдётся по швам.
сгибаясь под вашим чувством.

ты встретишь её однажды. как судно встречает порт.
как приходит спасение в жизнь тяжелобольного.
она, наверно, любила раньше, так будь же горд,
что она полюбила снова.

ты встретишь её однажды. как море встречает приток,
как тот, кто был слеп от рождения и стал зрячим.
ты можешь быть бесконечно прав, но какой в том толк,
если женщина твоя плачет?
__________________________
ты встретил её однажды. не встретить её не мог.
но путь ваш не будет прост оттого, что вас много.
она не вершина творения, но ведь и ты не Бог.
ты теперь больше Бога.

и звонить- ни за что.
и писать- пустое.

какой-то смешной герой:

я умею любить тебя только стоя.
только стоя к тебе
спиной.

почему-то некоторые песни намного дороже людей вокруг.
и как бы все ни смеялись, по-волчьи ни скалились,
каждый трек - личный мой апокалипсис
и, наверное, лучший друг.

почему-то мы пишем, backspace'ом стираем, вздыхаем молча,
когда нужно так рассказать всё, что камнем на сердце.
почему-то чай заканчивается обязательно среди ночи,
когда и так невозможно согреться.

почему-то мы не можем рассказать о любви самым близким.
и ничто не преследует так, как несказанные слова.
их меняем на чьи-то постели, ухмылки, вписки,
а потом: "как же мама была права".

почему-то оказалось, что со временем мир не меняется,
ты всё тот же, лишь жизнь стала вдруг сложнее.
игрушки сменили дома, чьи-то чувства, платьица,
тепло измеряется величиной батареи.

почему-то оказалось, что родные стареют неумолимо.
ты когда-то мечтал о свободе, теперь хоть плачь,
ведь они постепенно уходят. ну как, терпимо?
знаешь, время не самый хороший врач.

мы меняем легко всё, что есть, на пятак, не глядя.
слишком взрослые дети остались опять одни.

ты узнаешь его в момент -
боковое зрение выделит, выдернет из толпы.
ты процедишь сквозь зубы:
тебе-то уже не пристало считать столбы,
и пускай другие себе разбивают лбы -
хватит всех этих тонких эльфов, наследных принцев,
хватит этих холодных рук, голубых кровей, -
эй, расслабься, сиди спокойно, дыши ровней;
он красив настолько, что лучше глазам не верь,
он красив настолько,
что хочется отодвинуться.

но потом себе скажешь:
я ведь душу не продаю,
ничего не теряю, была не была, твою
же налево, - ведь жизнь короткая, он - так юн,
взгляд такой голубой и чистый,
пряди светлые, не запястья - речной тростник;
сразу видно - не нюхал пороху, в переулке не знал резни
и любовью большой не бит.
что случится со мной? вот с ним
может всё случиться.

и тогда ты спокойно бросишь весь арсенал -
что умеешь, и чем владеешь, и в чём сильна, -
всё на то, чтобы рухнула мраморная стена
и сдалась охрана.
там, куда он идёт, будешь ты - ненавязчива, весела
и случайна;
начнёшь для него писать, не вставая часами из-за стола;
он тебя позовёт куда-то -
ты скажешь: моя взяла,
всё идёт по плану.

ты расспросишь о нём знакомых, насколько позволит такт,
с осторожностью, достойной применения на других фронтах -
например, в разведке.
бить тяжёлыми ядрами малых птах
не пристало, - но ты не станешь жалеть обоймы.
но, когда на входе в удушливый кинозал
он положит ладони на плечи и заглянет тебе в глаза, -
ты почувствуешь, как в позвоночник втыкает молнию
неведомая гроза
и поймёшь, кто из вас был пойман.

чем меньше я их любила - тем чаще я говорила:
" ты солнце. ты самый лучший. "
и я утыкалась в плечо,
скатывалась по перилам,
вешала трубку ли, дергала лампы шнур.

и мне хотелось сбежать, исчезнуть в кленовой роще,
взлететь по трапу к последнему кораблю.
но я говорила: "я знаю,
ты точно самый хороший".
и по губам читалось: "прости, что я не люблю".

…и вот он стоит на кухне. зеленоглазый, бесстыжий.
фиксирует руки мне. светловолос. небрит.
и я выдыхаю в лицо ему:
" черт.
я тебя ненавижу".
а он, улыбаясь, смотрит.
" и я тебя", - говорит.

у января сиплый голос,
после веселья всегда наступает похмелье,
в сырой парадной блюёт портвейном опытный сомелье;
город спросонья умывается мокрым снегом,
ржавую щетину соскребая со впалых щёк.

бог говорит богу: трудно быть богом, коллега,
потому что всегда хочется быть
кем-то еще.

Люди ищут в книгах именно этого: сильных, никогда не испытываемых чувств и мучительных страданий, от которых можно избавиться в любой момент, просто захлопнув книгу.

© Корнелия Функе. Чернильная смерть