born free

Я влюблен.
Убейте меня.

© Чак Паланик. Колыбельная

а если ради чего и стоит
таскать под кожей стальной каркас
и не сгибаться, не выть от боли,
гордиться съеденным пудом соли,
то только ради
счастливых нас.

хватит пить кофе глотками нервными.
самые близкие - уходят первыми.
как эта фраза тебе не нравится…
самые лучшие - не возвращаются.

хватит бить стёкла, звонить без устали.
если предательство - то искусное.
если случайно столкнётесь взглядами,
ты себя спросишь: "оно мне надо ли? "

хватит снотворного, боли, ярости.
самые близкие - так безжалостны.
хватит лелеять свою бессонницу.
самые лучшие - слишком помнятся…

море не ноет. море сразу берет и душит.
море бьется руками о скользкие камни суши.
его можно до бесконечности долго слушать.
ему есть, что сказать.

морю даже никто не нужен.
и плевать, что сегодня ни с кем не разделит ужин,
и что не с кем сегодня под сердцем ложиться спать.

и оно не умеет скучать, так оно говорит само мне.
только видно, что море до ужаса много помнит:
каждый камень и, знаешь, каждую каплю нефти.
маяки ему даже как-то печально светят
и пугают своими сигналами белых чаек.
вот в такие моменты море как раз скучает.
акварелями топит новые корабли.
оно делает вид, что ему уже не болит
и не колется, не пускает прожилки горем.

волны скроют все это.
я так не хочу быть морем.

я сегодня не буду есть - стану худой и страстной
заведу любовника какой-нибудь дикой расы
или совсем молодого студента большого ВУЗа
с твердой эрекцией, без возрастного пуза
буду тереться по самым отпетым барам.
бар, как в ковчег - каждой твари найдется пара
в утро метнусь в-точку-ссуженными зрачками
бабочек желтых ловить оранжевыми сачками
на х.й пошлю светских деятелей искусства
так, ненаучно начну сублимировать чувства
выстрелю в Сеть, чтоб забыть прозябанья в чатах
сменю слово «телки» на ретро-аналог «девчата»
перевернусь три раза вокруг оси и потом
внутри меня будет новый великий потоп
все океаны сменят материки
не материться. и без истерики.
белое - белым.
а красное – красным
вино.
я не сумела
жаль, что не стала мной
всё
сдам билет и останусь здесь
я сегодня не буду есть.

память приходит внезапно, будто в июне гроза,
память садится напротив, курит и щурит глаза,
пепел раскинув по полу, ноги закинув на стол,
память нахально и дерзко с сердцем играет в футбол.

ей все равно, что сегодня, мне не до наглых гостей,
память рассыпет по телу горстку каленых гвоздей,
будет смеяться и хлопать, плакать и пить за двоих..
(как же тебе одиноко, если ты в стенах моих!)

позже, под вечер холодный, губы в ухмылке скривив,
память уснет на пороге, пару тарелок разбив.
я потеряв осторожность (каждый ведь что-то терял)
память целую, укрывши лучшим из всех одеял…

этот холод внутри не лечит весна/врачи.
говоришь себе:
- не сдавайся, чувак, молчи.
надеваешь рюкзак и кеды, берешь ключи -
твои демоны точат когти, скребутся в двери.

ты ступаешь за край/за линию/за порог,
ночь дрожащим безмолвием стелится возле ног.
это чувство, когда понимаешь - твой личный Бог
переехал на Кубу и больше в тебя не верит.

в твоей тетради на нижней полке под слоем пыли хранится лето…
я помню запах твоей футболки, как ночью плыли с попутным ветром,
и ты смотрелся таким счастливым, живым и чистым, как наше море,
когда смеялся и пел игриво, играя песенки в до мажоре.

мы стали лучшими НЕдрузьями, а чем-то большим за это время.
пути разделены городами. и мы стараемся быть взрослее.
читаем Колинз и Мураками, слова подчеркивая пунктиром,
и потихонечку умираем, что по законам - недопустимо.

но вот ты рядом.
совсем как раньше, так по-довлатовски ироничен.
через 15 придет ближайший -
ты притворяешься безразличным.
но ты смотрелся таким счастливым, когда с улыбкой я шла навстречу..

мы будем вместе.
мы неделимы.
я обнимаю тебя за плечи.

дорогой мой друг, наша пьеса, увы, дерьмо
сценарист дешевка, великими нам не быть
кресла в партере заняты сальными рожами и пустотой
в середине второго акта мне стабильно приходится уходить

ты же знаешь, друг, как обидно вскрывать нутро
когда в зале единственный зритель и ему на тебя плевать
но не знаешь, как страшно повернуться к нему наутро
а увидеть пустую жизнь. и, боже, лучше тебе не знать.

дорогой мой друг, если снова и снова все тот же вечер и опять приходится выбирать
я выбираю уйти со сцены, чтоб больше не умирать
это пОшло: последний выстрел и тихий шепот наполнит зал -
только смерть согревает холодных. наш выход, друг, заряжай пистолет, я возьму кинжал.

давай - ка бандеролью к черту наши обиды
мои принципы третий день поют панихиду,
а я медленно умираю - улыбки твоей не видно
и от себя каждый день совершаю побег.
до тебя параллели, меридианы,
ты, увы, самый главный герой моего романа.
даже если ты по ту сторону киноэкрана,
я прокладываю мыслями дорогу к тебе.

и ты будешь носить мое имя, как знамя и, как реликвию
в длинном списке контактов в своем мобильнике,
оно станет молитвой и мантрой, и разум выклюет.

ты заучишь меня наизусть, как фанатики учат Библию,
ты запомнишь мой каждый жест, обратишься в немое зеркало,
в каждой встречной угадывать станешь мои движения.

я в тебя просочусь кипящими злыми реками,
ты лишишься рассудка, барахтаясь в их течении.

я врастаю в тебя с каждым мигом, словцом, смс, мгновением,
я пускаю упругие корни в твоих предсердиях.
я - твой смысл, омега и альфа, твоя Вселенная,
я - твой Google, ВКонтакте и Википедия.

без меня тебе, имярек, изнывать, обмирать, да маяться,
изойти неотвязной тоской и огнем мучительным.

я клянусь, если стержень Земли не треснет и не сломается -
ты забудешь свой возраст и имя,
но будешь любить меня.

вот сижу, выдыхаю, с трудом держусь за перила, легкие шершавые, изрезанные - как кора. вспоминаю, сколько их было, сколько любило - каждый мне оставил на память шрам.

был один - носил на руках, называл меня богом данной, до остановки сердца меня целовал он. уходила в спешке, едва примотавши раны, словно выбиралась из-под горящих завалов. уходила, был профиль его мне под сердцем выбит, и свисала кожа и мясо, за спиной взрывался пластид.
только самое страшное, последний удар навылет -
это то, что он меня продолжал любить.

был еще один - этот был второй половиной, был он яблоком с ветки одной со мной. мы стояли с оружием, наши смыкались спины, он поклялся - мы будем вместе и в жизни иной. он любил меня - тяжелой своей любовью, той, что танком прокатывается по выгоревшей земле, и глаза его через ночь глядели по-совьи, и блестел кухонный нож на столе.

а вот третий был легким, радостным, теплым, он и жил - как будто шел по канатам, только я ступала по битым стеклам и его боялась увидеть рядом, я его отталкивала подальше, не дохнуть, не тронуть, не заразить, не умела брать его ласку, даже ни о чем не умела просить.

вот сижу - и воздух в глотку сухую, так с трудом проходит и там дрожит.
Господи, подари мне любовь такую, чтобы от нее не сдыхать, а жить.

Вы, конечно, знаете, что это такое? это весенняя лихорадка. Вот как это называется. И если уж вы подхватили ее, вам хочется – вы даже сами не знаете, чего именно, – но так хочется, что просто сердце щемит. Если разобраться, то, пожалуй, больше всего вам хочется уехать, уехать от одних и тех же знакомых вам мест, которые вы видите каждый день и которые уже осточертели вам; уехать, чтобы увидеть что-нибудь новенькое. Вот что вам хочется – уехать и стать путешественником, вас тянет в далекие страны, где все так таинственно, удивительно и романтично. Ну а если вы не можете сделать это, то вы согласны и на меньшее: уехать туда, куда возможно, – и на том спасибо.

— Вы в юности много читали?
— Да.
— Ну вот… Что и требовалось доказать. Чтение книг превращает людей в одиночек и индивидуалистов. И когда это случается, сложностей лишь прибавляется.

© Дуглас Коупленд. Поколение А

Нет, - быстро сказал он. - Только не это. Остаться друзьями? Развести маленький огородик на остывшей лаве угасших чувств? Нет, это не для нас с тобой. Так бывает только после маленьких интрижек, да и то получается довольно фальшиво. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.

Ремарк. Триумфальная арка