ni désirer, ni refuser

Следует начать с того, что я опоздала на автобус.

Человек, убедительно просивший не опаздывать ни в коем случае, беспомощно нарезал круги около автовокзала и слушал из трубки: "Гера, ты на приколе? Геееераааа, автобус уехал!!"

А Гера и сама видела, что автобус уехал, ибо как не увидеть, если бежишь прямиком за ним, а он ехидно подмигивает и скрывается за поворотом. Тут, казалось бы, плюнуть и вернуться домой, отсыпаться - но нет, мне было интересно, ради чего была принесена жертва еще неделю назад, когда я ездила на контрольную работу.

Светлана Вадимовна вообще-то не собиралась никуда ехать, но решила, что при таком жизнеутверждающем начале дня я, отправляясь в Донецк одна, могу и не вернуться… Спустя пятнадцать минут после беготни по автовокзалу, уехали на следующей маршрутке.

В Донецке уже ждала Настя, приехав раньше (да, ей и принадлежал гневный голос из трубки). Мы встретились, а дальше должен следовать увлекательнейший рассказ о том, как мы ругались с таксистами и пытались узнать адрес гимназии, в которую нужно было попасть. Никогда я еще так не мажорила, оплачивая 15 минут езды полтинником (еще полтинник я потеряла)

В гимназии меня порадовало только то, что я наконец сняла теплые колготки и мои ноги стали выглядеть по-человечески.

Хотелось бы предупредить всех, кто вдруг опрометчиво собирается принимать участие в мероприятиях Малой академии наук Украины, ибо (не знаю, как на Всеукраинском этапе) областной этап напоминает не устную защиту научных работ, а театр абсурда с песнями и плясками советской армии, блеянием и выразительным чтением с источника (правда не хочу хвастаться, но я пересилила свою лень и таки вызубрила текст на память!)

Первая авторша защищала сборник потсриотических стихов, для вящей убедительности напялив дешевую "вышиванку" и веночек. Она-то и пела. Кроме Шевченко и Франка, отвечая на мой вопрос о любимом авторе, вспомнила Стуса (земляк жэ!) и Коцюбинского, что было большим прорывом, я оценила. Следующей выступала Герасименко и ее слушать было скучно. Третьей была я. Уверенности придавала Золотарёва, сидящая напротив и убежденная в моей гениальности (ибо ничто, кроме гениальной защиты не могло меня спасти после эпичного провала контрольной работы по украинскому). Вопросы задавались бестолковые и скучные, например: "Каково практическое значение вашей поэзии?" Я гордо отчеканила слова Федорова: "Поэзия бессмысленна." Девочка в венке спросила, пишу ли я на украинском, я ответила, нет-с, не пишу, ибо лучше не писать, чем писать плохо, а вообще-то я патриот, только не кричу об этом на каждом углу (кажется, это был чересчур ощутимый камушек в ее огород)

Описывать половину других работ не имеет смысла. Я пыталась вникать и задавать вопросы, отчего, по словам С.В., учителя шипели: "Опяяяять она", когда я поднимала руку (ах, как же мне это польстило!) Вышла девочка с работой о "наследовании в постмодернистской литературе". Несла какую-то ерунду о влиянии одних авторов на других (тобишь, как если я кошу под Иванова и Блока, то я вовсе не кошу, это наследование, которое помогает в дальнейшем творчестве) Сперва я спросила, какое собстно отношение литературный анализ и исследование имеет к литературному творчеству, на что мне ответили, что это входит в направленность работы. Ну хорошо, думаю, только кое-что еще не понятно: а как отличить реминисценцию и наследование от эпигонства? - спросила я. Понимаю, что вопрос задан некорректно и с толстым намеком на ололоятакаяумная, о чем мне потом не преминули заявить, но нужно же было спасать свою честь, достоинство и статус рыжей язвы! Девочка стояла минуты две и мялась, беззвучно шевеля губами. Потом спросила, что такое реминисценция и эпигонство. Жюри заинтересованно наблюдало (особенно молодая преподавательница в хипстерских очках, в конце мероприятия она очень толково выразила то, о чем мы с Золотарёвой перешептывались вполголоса с не вполне цензурными оборотами) Я терпеливо ждала, ощущая блаженное злорадство - ага, таки не я одна ни черта не шарю в постмодернизме!!

Жгла Настя. Избрав достойную цель из других выступавших, она морально разнесла маленькую поэтессу. Этот скепсис, подкрепленный цитатой Гете, по взрывной силе равен трехстам тоннам тротила, и не меньше. Я боялась, что после всего этого нас побьют за углом гимназии.

Предпоследней выступала девочка из донецкого лицея при университете - услышав это, я сразу поняла, кто поедет на всеукраинский этап. Тихая, прозрачная блондинка, тоже пишущая на русском, читала "декадентские" рассказы в стиле "сюрреалистического романтизма" о подростковом самоубийстве и ребенке из интерната, чья мать была параноидальной шизофреничкой. Справедливости ради стоит заметить, что несмотря на весь винегрет, большой объем выступления и бред, от Аси тошнило меньше, чем от остальных. Когда защита была окончена, она встала и поблагодарила всех, особенно отметив тебя, тебя и тебя - повернувшись ко мне и добавив: "Спасибо за твои замечания о субъективности и вообще. Ты, наверное, очень высокоинтеллектуальная девочка". Да я просто заебись, а не наверное высокоинтеллектуальная девочка, - подумала я и ответила: "Спасииибо. Знаете, от ваших слов пахнуло таким ядреным сарказмом!" Люди в кабинете обернулись, но меня уже несло.

Мы разговаривали в коридоре. Говорили долго, потому весь разговор, хотя он и был ужасно увлекательным, приводить не стану. Скажу только, что, по словам Аси, декаданс - это мрачное содержание текста, а его техника и приемы - взять лист А4 и четко от начала до конца заполнить мрачным текстом со шрифтом 14. Я не выдумываю, а пересказываю ее слова. На тот момент я не поняла, что она несет - она больная или стебется с меня - выяснить так и не удалось. А еще она глобалист и хочет, чтобы весь мир говорил по-русски, потому что русский - самый богатый и красивый язык. Посчастливилось только объяснить ей, что "западенцы" - это не те, кто режут москалей и душат их вышиванками, скандируя "Слава Украине!", хотя, б-же, сколько душевной твердости мне потребовалось на это без столь желанного рукоприкладства!

Мне надоело писать. Первое место заняла дура с постмодернизмом, которую я завалила. Я заняла второе. Я член малой академии наук и мне можно заплывать за буйки.

…Раньше, в электричке, я думал, как хорошо было бы отдать голову в чистку или в починку. Конечно, отрубать голову чересчур жестоко, но осторожно снять ее с шеи и сдать, как белье в стирку, в университетскую клинику, – разве это немыслимо? В клинике промоют мозги, починят неисправные части, а твое тело пока – три дня или, если нужно, неделю – будет спокойно спать. Спокойно, без всяких сновидений.

Кавабата Ясунари, "Цикада и сверчок"

За окном странная картина: впереди до ужаса ясно видны громады пятиэтажек, а все, что сзади - как обрезано - молочным полотном тумана. Если он не рассеется или хотя бы не накинется на крыши этих домов, что впереди, я сойду с ума. Решись же, стань наконец полным туманом или прекратись. Такое ощущение, будто мой дом замкнуло в непроходимое кольцо привычного пространства - двор, детский сад, развалюха кошачьего домика, грязные трубы отопления, а дальше дом, еще дом, смыкающийся один с другим в плотную серую стену - и все. Дальше молоко, предел разума, в котором тонут вселенные. Господи, я так однажды свихнусь, свихнусь окончательно.

Я прочитала три песни Илиады и начала четвертую. Примерно с конца второй (список кораблей) и втянулась. Очень пахнет переводчиком, но он, в принципе, не перебивает величественную атмосферу древней Греции. Хочу почитать версию Минского, говорят, от нее сильно несет тем временем. Параллельно взялась за Кавабату, хотя Егор советовал не перебивать одно другим, но я ж самая умная.

Думала о самоубийстве. Перебирая в голове различные способы ухода из жизни, наткнулась взглядом на пачку ватных дисков и надпись "эффективный уход". Никто не понял и не поймет, отчего из ванной раздался такой странный смех.

Не приходите! Что вам до меня?
Цветы Голгофы: я вам не родня,
цветы Голгофы, красные причастья,
кровавящие детские запястья.

Не приходите! Я умру легко -
уткнусь кутенком Господу в ладони…
Горячий хлеб вздыхает глубоко,
молочница приносит молоко,
холодное, в серебряном бидоне,

а девочка на голубом балконе
считает звезды: три - четыре - пять…
Не приходите! Разве вам угнаться? -
Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
Не приходите! Дайте досчитать.

Владимир Полетаев

Егор:
навредить Гере и выбросить.

Гера:
выбросить Егора и навредить.

Мне всегда казалось, что быть идеалистом - это нечто постыдное, удел недоразвитых, нищих не духом - разумом, или что-то в этом роде. Жизнь ответила словами Подерв'янського: "Ето тєбє не кажеца!" и клацнула зубками где-то в опасной близости от уха. Хорошо, говорю я себе, хорошо, хорошо. Мне не нравится идея материализма не оттого, что этого самого материализма не хватает на утоление всяческих духовных исканий, а наоборот: многовато и муторно в нем ковыряться. С субъективизмом куда как проще, потому что куда бы ты ни ткнулся, вроде всюду и прав (хотя, конечно, ровно настолько же и неправ). Живешь (ха-ха) как кошка Шредингера, боясь определенности, ибо определенность эта, как я уже писала выше, слишком уж хищно клацает зубами.

Почитать хорошее произведение драматургии и под впечатлением написать что-то - триста тысяч оргазмов.

Интеллектуальных, духовных, эмоциональных, вплоть до физических. Даже нос отложило и нога перестала болеть.

Я чогось вважала, що той хвильовицький… хвильовістичний запис був зроблений спешл для Віти Павлюк, бо крім любих мертвих ти спілкуєшся українською тільки з нею.

Мені було так дивно читати те, про що я бесперервно думаю десь останній тиждень, хоч і написане воно іншими словами. Що робити, коли людяність (у поганому розумінні) стискує тебе з усіх боків, а ти настільки звикла до очікування ії, що вже не можеш примусити себе з нею боротися? Фу, гидота якась. Жизни катастрофически не хватает размаха и безумия. И если раньше душа была способна раздуваться до таких размеров, чтобы вместить в себя это безумие и размах, то теперь сжалась иссушенной тряпочкой на радиаторе отопления - на что она годна? Разве что на полировку этрусских ваз и прочих произведений искусства.

Сегодняшний день можно пометить кроваво-красным: Гера возобновила ношение каблуков и спотыкания. Эпоха шпилечного ренессанса ознаменовалась сине-красной, как морда Вени Ерофеева, бороздой поперек правой ноги - потому что, блять, общественный транспорт не подходит к моей обуви!

Стоит нацепить каблуки, как я начинаю вести себя и разговаривать как Литвинова в роли Тани Неубивко. Кошмар.

Рассказывают ерунду про валентинки и начисто проебаный день, а мне приволокли "активию" и три банана с яблоками - собраться с силами и попытаться выжить. Вот это любовь!!1 А, и цветочек для вдохновения, надо полагать.

В общем, спасибо.

У Маяковского в блоге было бы много матерных стихов "для себя". Утверждал бы, что цензура здесь ни при чем, он пишет, что хочет, а стишки эти - для собственного удовольствия, тем более Лиле Брик они не нравятся вовсе. Маяковский регулярно бы френдил и банил Есенина, поругивая его за то, что все посты в его блоге представляют описания загулов и жалоб на то, какая Айседора, оказывается, дура. В минуту очередной депрессии, измученный наездами Маяковского, Есенин удалил бы аккаунт, на что Маяковский откликнулся бы в своем блоге искренним постом, а потом удалился бы сам. (с)

"Вы, наверное, думаете, что я всегда грустна из-за моего неизбывного честолюбия. Нет, не в нем дело, хотя и в нем тоже - но не главным образом. Говорят, человек должен удивлять, чтобы состояться - но задумайтесь по существу, какое ему дело, кто удивлен, а кто лишь делает вид! Этак и с ума можно сойти. (… ;) Да. Для меня главное - себя удивлять. Не только, чтобы состояться, а чтобы выжить и принять то, чем я есть."

Наверное, делая посты каждый день чуть ли не по нескольку раз, я теряю львиную долю своего шарма и загадочности.

Когда я приду наконец туда и предстану пред Достоевским, Блоком и Бердяевым, и кто-нибудь из них спросит меня: ну как, Герюнь, будем повышение получать? - и Достоевский при этом ехидно улыбнется в бороду, я заплачу, замашу на них руками и закричу: что ж вы меня, суки, мучаете, сами, что ли, не видите, что я все полимеры просрала, никому не помогла, ни одного суицидника не спасла толком, даже слезы неразделенной любови не утерла широким своим рукавом! А у Бердяева крылья за спиной затрепещут тихонько, словно смеясь, а сам он серьезный, как в гостях у Мережковских, и скажет мне: а помнишь, как в двадцатом году в эмиграцию махнула и с русскими знаться не пожелала? Вот те и получай. Тяжелый народ пошел, считай, тебе же в наказание. А я посмотрю на него с недоумением: стойте, Николай Александрович, как же так, я же в карму не верю. Тут и Блок к беседе присоединится: дело не в карме, дело в твоем повышении. Для него нужно уметь вести разговоры немых с глухими. А тебе ведь и помощника прислали. И сбоку стоит Егор, нос морщит. Тут Достоевский давай его журить за жесткость и за непрофессионализм действий. А Бердяев повернется ко мне и скажет: дуй, в общем, обратно, три года тебе еще дадено, а потом посмотрим, чо с тобой делать. И Блок подзовет меня ближе и вполтона так: если будешь в министерстве образования, скажи, чтобы меня из школьной программы убрали. А то когда все учат "Незнакомку" на память, я икаю ужасно.

Я проснулась от резкой боли в горле, лежала на подушке, не в силах откашляться. Рядом со мной сидел Брюсов и дрожащими руками наливал коньяк рюмку за рюмкой. Увидев, что я проснулась, он сказал, что на кухне Петровская травится газом, и что мы задохнемся вместе с ней.

— Лучше уж так, Валерий Яковлич, - хрипло ответила я. - Чем будете большевикам деррьеры лизать и до своей смерти ленинские поэмки пописывать.

Брюсов посмотрел на меня воспаленными красными глазами и опустошил очередную рюмку коньяку.

— Не смерть, а мечта символиста. - Прибавила я, уткнувшись лицом в подушку.

И сама не заметила, как уснула. Не знаю, что произошло с Ниной и Валерием, но наутро я проснулась разбитой и безголосой.

Федор *Ковыряясь в ящиках письменного стола* Марфутка! Где эта блядь? *Не поднимая головы* Где же эта ебаная блядь?

Экономка (маленькая женщина в платье цвета весенней блевотины) Барыня изволили на работу отбыть.

Федор *Доставая из ящика увесистую папку* Нашел! Рукопись прошлогоднюю нашел! А где Марфа?

Экономка. Ебуцца.

Федор. Ебутся?

Экономка. Ежевечерне-с.

Федор. И я вот заебался… Скажи ей, пусть моет капор, завтра пойдем к издателю.

/Входит Марфа/

Марфа. Федя! Сегодня я работала у своего бывшего преподавателя философии. Он сказал, что по Хайдеггеру, в области чувственного познания, я бы получила три. А по Бердяеву - пять. Представляешь?

Федор. Мне кажется, вы оба понимаете Хайдеггера слишком превратно.

Марфа. А в институте у меня было наоборот. Русская философия - три, постмодернизм - пять! *Радостно* Странно, правда? Учитывая опыт двух лет, за время которых со мной переебался весь деканат и теперешние оценки, перенося опыт познания философов в действительность, православие и Бердяев ебут Хайдеггера! *К экономке* Поставь воду на чай.

/Экономка выходит. Федор бьет себя папкой по голове. С улицы раздается звон колоколов/