adios bitches!

и утром ты просыпаешься.
как из комы,
выходишь страдалицей в новый паршивый день.
" обугленной веткой на вечнозелёной кроне" -
так ты отделяешь себя от других людей.

и это уже наскучило, и достало.
при этом «жалеть не смейте, я всё смогу».
ты выглядишь нездоровой, пустой, усталой.
без этих предавших, бросивших тебя рук.

и «выхода нет» у сплинов – твоя молитва.
«любовь как случайная смерть» - повторяешь в такт.
и столько истерик было. и слёз пролито,
что даже панических срывов – ночных атак

теперь не боишься ты.
это стало нормой.
и пусть пробирает дрожью - быстрей пройдёт.
ты - зимнее море. в глубинах бушуют штормы.
а сверху застывший намертво толстый лёд.

обрети меня, нарисуй меня и сотри, возроди меня, измени меня изнутри, не оставь меня на площади на костре, уведи меня, врачеватель и менестрель. отпусти меня, лети на восток со мной, я устала, руки связаны за спиной, моя ноша необъятна и тяжела - все сердца, которыми я жила. снег растаял, а под снегом мертва листва, научи меня всем премудростям колдовства – не тонуть в слезах, дотла не сгорать в огне.

дай забвения всем помнящим обо мне.

если хочешь о важном - давай о важном.
хотя это понятие так двояко.
одиночество - вовсе не так уж страшно.
страшно в двадцать один умереть от рака.

страшно ночью не спать от грызучей боли,
что вползает под кожу и ест с корнями.
а ты роешь могилу от слов "уволен",
или "лучше остаться с тобой друзьями".

говоришь, как пугающи предпосылки
неизбежности рока, судьбы, удела?
страшен выбор - идти собирать бутылки,
или сразу идти на торговлю телом.

говоришь, нет квартиры в многоэтажке,
платежи коммунальные шею душат?
а когда-то хватало малины в чашке
и оладушек бабушкиных на ужин.

говоришь, что вокруг - дураки и драмы,
что в кошмарах - тупые пустые лица.
страшно - в девять ребенку лишиться мамы.
страшно - маме ребенку не дать родиться.

страшно видеть, как мир в себе носит злобу,
как друзья обменялись ножами в спину.
если хочешь о важном - давай о добром.
как быть добрым хотя бы наполовину?

как найти в себе силу остаться честным,
ощутить в себе волю, очистить душу?
правда, хочешь о важном? садись. чудесно,

это важно, что ты еще хочешь слушать.

прости его. не думая о прошлом. да, все избито, глупо и банально,
и сложно, и немного даже пошло. но, слушай, я не лезу в вашу спальню,
я просто говорю - прости. и точка. держись до истощения и дрожи, прости ему все то, что знаешь точно, и то, о чем догадывалась - тоже.

прости его уходы и отмазки. как он разбил лицо себе об стену, и все его чудовищные маски: отчаянье, безмолвие, измена, молчание, немое огорченье, сомнение, презрение и кома. прости ему ужимки эти щеньи. он просто не умеет по-другому.

прости ее. она терпела долго. она терпела, сколько было мочи, пока не поняла, что мало толку пытаться быть такой, как ты захочешь. прости ее истерики под душем, и как потом лежали в этом душе - она хотела, чтобы было лучше, а вышло неумелое "не хуже".

прости ее задумчивые фразы, прости ее давление на нервы. пока тобою управляет разум, ты ни за что не извинишься первый. так ну его к чертям! скажи… ну, крикни, иди и напечатай сообщение, хоть раз, как будто вы - герои книги.

прощение.

прощение.

прощенье.

какая ты жалкая.
господи упаси
еще хоть немного это
в себе носить.
хоть выорись,
хоть искорчись,
хоть испросись-
никто из них не захочет
тебя спасти.

в утробе у вечера
блесками янтаря
точь-в-точь, как нутро твоё,
руки его горят,
как все твои письма, лестницы, якоря,
что ты оставляешь каждый уход
подряд.

пол центнера пустоты,
не стесняйся - плачь.
твой сотый по счету
проигранный себе матч.
закутай его, запазуху глубже спрячь.
тебе либо нужность до одури,
либо врач.

шаг в сторону - иди к черту.
игра проста.
впадаешь в него,
выпрыгивая с моста,
находишь в чужих руках,
сосчитав до ста.
он входит в с рожденья данный тебе состав.

искорчись, извейся, выорись,
испросись.
зато теперь знаешь, где болевой твой мыс.
в той точке, где твоя нужность
не сыпет брызг,
когда ты от веры\надежды поэтишь вдрызг.

и вот же- сама просвечиваешь насквозь:
печать на всю внутренность почерком тонким "врозь".

(с) Аня Лекс.

пока там рвалось и билось (болело - страшно), я пересыхала, травила тебя - всё пусто.
как будто срываясь с крыши многоэтажки, в которой ты каждый день не находишь чувства,
я забывала имя, листы/конверты, стихи до последней строчки сжигала скоро,
и становились чуждыми сантименты, словно мне без тебя не совсем хреново,
словно бы выжить/справиться - не проблема, и тут-то вопрос во времени, а не в силах.
но всё на места вставало и так болело, что я до сих пор не знаю, как я не взвыла;
что я до сих пор не знаю, как я сдержалась, и как я еще при разуме (а при нём ли?)
и вроде бы то случилось такая малость - ушёл человек… но больше он не приходит.

и всё пополам делили (болело - страшно), мы пересыхали, травили себя - без смысла.
и вроде бы всё простым таким нам казалось! но мы разрывали связи, стирали числа,
как будто бы всё сложнее, чем нам хотелось, как будто бы всем так лучше (кому - не ясно),
и начинали заново эту песню про "это судьба решила поиздеваться".
а я забывала имя, листы/конверты, делила всё это ломанными слогами
лишь на мгновенье, а дальше - как было спето не нами с тобой, но нашими голосами.
и всё на места вставало, и так болело, что я до сих пор не знаю, как я не взвыла.

ты говорил, что справиться - не проблема,
но умолчал, что выжить - мне не по силам.

Говоришь сам себе, что прошла зима,
пережил то, что смог; что не смог, — оставил
так, как есть; не сошел до конца с ума,
закалился в процессе не хуже стали,
вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь -
подкормить голубей у седой скамейки,
рассказал им, что свил сам с собой гнездо
там, внутри, где прописан до самой смерти,
рассказал им, что видел плохие сны,
что на кухне пригрелся у батареи,
но зимы не растопишь ничем земным,
а земное в тебе, говоришь, стареет…
рассказал бы еще, но в ушах свистит,
и карман обмелел, и ладонь пустая…
иногда для того, чтобы всех простить,
одного воскресения не хватает.

— Что еще тебе рассказать? Надо жить у моря, мама, надо делать, что нравится, и по возможности ничего не усложнять; это ведь только вопрос выбора, мама: месяцами пожирать себя за то, что не сделано, упущено и потрачено впустую — или решить, что оставшейся жизни как раз хватит на то, чтобы все успеть, и приняться за дело;век пилить ближнего своего за то, какое он тупое неповоротливое ничтожество — или начать хвалить за маленькие достиженьица и победки, чтобы он расцвел и почувствовал собственную нужность — раз ты все равно с ним, и любишь его, зачем портить кровь ему и себе? Говорить «конечно, ты же бросишь меня», и воскликнуть торжествующе «так я и знала!», когда бросит, — или не думать об этом совсем, радоваться факту существования вместе, делать вместе глупости и открытия и не проедать в любимом человеке дыру по поводу того, что случится или не случится? Всегда говорить «я не смогу», «глупо даже начинать» — или один раз наплевать на все и попробовать? И даже если не получится — изобрести другой способ и попробовать снова? Считать любого, кто нравится тебе, заведомо мудаком и садистом, складывать руки на груди, язвить, ухмыляться, говорить «переубеди меня» — или один раз сдаться и сказать «слушай, я в ужасе от того, сколько власти ты имеешь надо мной, ты потрясающий, мне очень страшно, давай поговорим»? Быть всегда уперто-правым, как говорит Алена, и всем в два хода давать понять, кто тут босс — и остаться в итоге в одиночестве, в обнимку со своей идиотской правотой — или один раз проглотить спесь, прийти мириться первым, сказать «я готов тебя выслушать, объясни мне, что происходит»? Раз уж ты все равно думаешь об этом днями напролет? Быть гордым и обойденным судьбой, Никто-Меня-Не-Любит-2009 — или глубоко вдохнуть и попросить о помощи, когда нужна, — и получить помощь, что самое невероятное? Ненавидеть годами за то, как несправедливо обошлись с тобой — или, раз это так тебя мучает, один раз позвонить и спросить самым спокойным из голосов «слушай, я не могу понять, почему»? Двадцать лет убиваться по ушедшей любви — или собрать волю в кулак, позволить себе заново доверяться, открываться, завязать отношения и быть счастливым? Во втором гораздо больше доблести, на мой взгляд, чем в первом, для первого вообще не требуется никаких душевных усилий. Прочитать про себя мерзость и расстроиться на неделю — или пожать плечами и подумать, как тебе искренне жаль написавшего? Страдать и считать, что мир это дрянная шутка Архитектора Матрицы, тыкать в свои шрамы как в ордена, грустно иронизировать насчет безнадежности своего положения — или начать признаваться себе в том, что вкусное — вкусно, теплое — согревает, красивое — заставляет глаз ликовать, хорошие — улыбаются, щедрые — готовы делиться, а не все это вместе издевка небесная, еще один способ тебя унизить? ..Господи, это так просто, мама, от этого такое хмельное ощущение всемогущества — не понимаю, почему это не всем так очевидно, как мне; все на свете просто вопрос выбора, не более того; не существует никаких заданностей, предопределенностей, недостижимых вершин; ты сам себе гвоздь в сапоге и дурная примета; это ты выбрал быть жалким, никчемным и одиноким — или счастливым и нужным, никто за тебя не решил, никто не способен за тебя решить, если ты против. Если тебе удобнее думать так, чтобы ничего не предпринимать — живи как жил, только не смей жаловаться на обстоятельства — в мире, где люди покоряют Эвересты, записывают мультиплатиновые диски и берут осадой самых неприступных красавиц, будучи безвестными очкастыми клерками — у тебя нет права говорить, будто что-то даже в теории невозможно. Да, для этого нужно иметь волю — нужно всего-то выбрать и быть верным своему выбору до конца; только-то. Вселенная гибкий и чуткий материал, из нее можно слепить хоть Пьяцца Маттеи, хоть район Солнцево — ты единственный, кто должен выбрать, что лепить. Я считала, что это с любыми материальными вещами работает, только не с людьми; хочешь денег — будут, славы — обрушится, путешествий — только назначь маршрут; но события последних недель доказывают, мама, что с людьми такая же история, будь они трижды холодными скалами, колючими звездами — просто перестань считать их колючими звездами и один раз поговори, как с самим собой, живым, теплым и перепуганным — вот удивишься, как все изменится, преобразится, мама…

Мы все боимся одиночества в той или иной степени, а кто говорит что не боится, наглым образом врет. И то что я так отстаивать дружбу с тем или иным человеком, только лишь для того, что однажды, когда вдруг любимый мужчина покинет тебя, не остаться одной. И тоже самое в отношении с мужчиной. Я всегда буду бороться за любимого человека и отстаивать наши отношения, пытаться их сохранить, чтобы однажды не остаться одной. Мы всегда заменяем пустоту от потери чем-то, чтобы просто не чувствовать одиночества.

Как бы, и что бы я не говорила, а к вечеру понимаешь что ты одна и никого нет рядом. Ни друзей, ни родных, ни близких. Только ты и твои мысли. Один на один.

Иногда люди ищут всю жизнь, а иногда находят за день. Иногда мы ждем, а иногда заставляем кого-то ждать нас. Иногда мы встречаем кого-то, и нам кажется это навсегда, а иногда провожаем, и понимаем, что так и должно было быть. Иногда мы стремимся к общению, расширяем круг знакомых, куда-то спешим, к кому-то торопимся, а порой хочется просто закрыть глаза, и больше ничего не надо — только ты и тишина, вселяющая спокойствие в твою душу и разум.

Иногда мы отключаем все телефоны, лишь бы нас никто не беспокоил, а иногда сидим, обложившись телефонными трубками, и не в силах вздохнуть, дрожим от нетерпения в ожидании одного единственного звонка. Иногда мы ждем бурных страстей, как в любовном романе, а иногда одного поцелуя достаточно, чтобы почувствовать всю нежность и даже страсть. И уходя мы никогда не уходим до конца, и оставляем частичку себя тому с кем прощаемся, и он, даже очень захотев, никогда не сможет выкинуть эту частичку «в спам», потому что слияние и поглощение — основная суть этой игры с гордым названием «Жизнь». Иногда мы кутаемся в одеяло и все равно не можем согреться, потому что на самом деле нам холодно не снаружи, а там внутри, в сердце»