якудза

и вот ты шагаешь - в долгах, сапогах и одежде,
а в мыслях растерянных вертится только одно -
что может быть хуже, чем эта потеря надежды?
добраться до дна и бояться, что это не дно.
добраться до дна и бояться, что это не дно.
добраться до дна и бояться, что это не дно…

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем, -
Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, -
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.

Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик слишком долго возился с засовом -
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.

И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, - нас встречают малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?
Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб, -
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок.
Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб.

И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, -
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя привезу: ты меня и из рая ждала!

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

Смешной романс. Да, все мы таковы -
Страдальцы торопливые, увы,
Ведь мужество смешно, забавен страх,
Пойди пойми, над чем смеется век,
О, как тебе неловко, человек.

Так где-то на рассвете, в сентябре
Бредешь в громадном проходном дворе.
Чуть моросит за чугуном ворот,
Сухой рукой ты вытираешь рот
И вот выходишь на пустой проспект
И вдоль витрин и вымокших газет
Вдоль фонарей, оград, за поворот
Все дальше ты уходишь от ворот,
В которых все живут твои друзья,
Которых ни любить, ни гнать нельзя.

Все дальше, дальше ты. И на углу
Сворачиваешь в утреннюю мглу.
Ступай, ступай. И думай о себе
В твоей судьбе как и в любой судьбе
Переплелись, как теплые тела,
Твои дела и не твои дела
С настойчивой усталостью души.
Ты слышишь эту песенку в тиши.

Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.

Когда-то я знал на память все краски спектра.
Теперь различаю лишь белый, врача смутив.
Но даже ежели песенка вправду спета,
от нее остается еще мотив.

Я рад бы лечь рядом с тобою, но это - роскошь.
Если я лягу, то - с дерном заподлицо.
И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках
и сварит всмятку себе яйцо.

Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.
Это всегда помогало, как тальк прыщу.
Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.
Ты носишь светлые платья. И я грущу.

Ждать устаёшь и верить перестаёшь -
Так утекает история из душных пальцев.
Переливается мир в равнодушных глянцах,
А ты стенки души больше не бережёшь.

Каждое утро тебе теперь кажется тусклым,
А на устах улыбка, что привычна многим.
Сердце же кажется так внезапно пологим,
Состоя, как и всё на свете, из миллиардов корпускул.

Чувствуешь ритм, пока есть биение сердца.
Жизни ритм и её смерти скорой призыв.
Раны же старые всё ещё живы и не зажив,
Продолжают искать в прошлое твёрдые дверцы.

Впрочем, привык уже чувствовать эту блажь,
Что так прочно пустила в тебя свои корни.
Не вспоминай меня, а пожалуйста помни -
Я ведь не зря наработала в твоём сердце приличный стаж.

Знаешь сам, что пора прекратить бы ждать.
Непонятно кого, непонятно чего и зачем-то.
Каждое слово твоё как будто бы выпито Кем-то,
Каждое слово для этого Кто-то уже благодать.

Вот взгляни на себя самого и скажи себе сам,
Почему твоя песня так скоро должна быть спета?
Потому что отсняли фильм, на чердаке лежит кинолента?
Потому что твоё сердце давным давно покорилось льдам.

ты не рыдала, когда разбивала коленку,
была жестяной, теперь подпираешь стенки,
ну, ладно год, черт с ним, пусть, даже два,
долго ты будешь калечиться о слова,
ждать, как щенок, следующей вашей встречи?

время не лечит - лечится голова.

того, кто делал часто подлость.
к тому, кто врал.о честности крича.
ты переступала через свою гордость.

и он переступал.
через тебя.

Как у него дела? Сочиняешь повод
И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нем – и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы —
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри – но добро.
Слушай, как сердце перерастает ребра,
Тестом срывает крышки, течет в груди,
Если обнять. Пора уже, все, иди.

И вот потом – отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок —
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель – или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви – жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он – твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом – спокойная, как ведро, —
“Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро”.

герда молчит, не воет, не бьется в истерике не смолкая
герда приходит в бар и за стойкой высматривает спину кая
ничего не требуя
не умоляя
не прикасаясь к нему. совершенно не паникуя.
абсолютная аллилуя.

герда выглядит на семнадцать - это успех, в ее усталые двадцать три.
при ее-то образе жизни, при регулярном уровне алкголя в ее крови,
при количестве никотина внутри,
транквилизаторы,
операции,
гепарин.
снова бары, тотализаторы
и пари.

каю, кажется, двадцать пять, и он выглядит на удивление хорошо.
он говорит - криогенная медицина. хотя скорей всего - лоботомия.
электрошок.
одевается не по погоде: кеды, фиолетовый шарф и капюшон.
герда видит кая - и он ей чуть-чуть смешон,
этот шафр вязала ему она.
шарфик связан - и она ему не нужна.

заходя в свой любимый бар герда видит кая, но держится молодцом -
заказывает чай с лимоном, мятой и чабрецом.
выпивает, и по привычке пытается до бармена дотянуться,
чтобы виски со льдом,
в олдфэшн'е с толстым дном
ноги ватные и не слушаются
пальцы не гнутся

они делают вид, что друг друга не знают. или не замечают.
у нее зрачки от ненависти дичают -
она представляет, как он в эту снежную бабу ночами кончает.
еще один виски
еще один виски

и
чаю.

«Если это любовь?» для Vogue Russia — апрель 1999.

с чёрствой душой выжить легче, чем с душою вынутой.

когда твоё сердце камнем швырнут за борт
знай, из любой депрессии есть два выхода:

вокзал и аэропорт.

никогда не звоните бывшим,
не срывайте трубок,
не смейтесь с ними над вашими старыми шутками.
иначе вы будете духовными проститутками,
изнасилованными
дорогами,
остановками и маршрутками.
никогда не отвечайте, на поздней ночью присланное,
отчаянное сообщение
размером в две простыни,
притворитесь безучастными,
не задавайте встречных вопросов.

а иначе вся эта канитель
с "а ты помнишь, как было круто",
" мы же собирались слетать в Египет "
никогда не закончится.
и вас досуха,
до самого донышка, выпьет.

[ума не приложу, какой тут ещё придумать эпитет]

никогда не звоните бывшим,
не храните всяких душещипательных переписок,
даже когда чувствуете, что терпению вашему конец близок,
путь "уйди, но вернись, когда я буду по тебе умирать" - отвратительно низок.

так что не нужно банальной рефлексии, песен заезженных на репите,
просто поймите -
теперь вы без него/нее кушайте, пишите, спите.

и никогда им больше в полтретьего ночи, пожалуйста, не звоните.

" - Привет, Вэнди!
и хлопнет оконная рама
- Прощай, Питер "

Делай что хочешь, только, прошу, не снись.
Пропадай, гуляй, убивай себя чем-попало,
Мне надоело ночами катиться вниз..
Так болезненно я ещё никогда не летала.

Делай что хочешь, только не говори,
Что еще все возможно, можем еще сначала..
Сколько угодно пиши, сколько хочешь кури,
Только не уговаривай, чтобы тебя спасала.

Делай что хочешь, только не приходи,
Я не выдержу этого темного взгляда..
Я еще на пути к новой жизни, еще в пути..
Я прошу тебя, не возвращайся, не надо.