Я ЭТО ЗАПИШУ

"ну и начинаем мы ебаться, деточка моя. неожиданный поворот, да? я сама прихуела слегонца. ну, и ебемся такие да, шикарненько так, а меж тем, пиздец в моей голове достигает адских масштабов. и я начинаю ментально мальчика сжирать, вампирить и делать ему плохо одним фактом нахождения рядом с ним. я ебу мозг, кидаю претензии, ревную ко всем - а мы ПРОСТО ДРУЗЬЯ. тут есть момент, конечно, что у мальчика проебались опредлеленные мужские качества, и он вовремя не остановил все и предпочел слиться в момент апогея ахтунга. "

В следующую нашу встречу тучи над городом развеялись, и остались лишь курчавые облака, слегка пропускавшие лучи играющего солнца. В том самом сквере, возле областной библиотеки, сегодня было немноголюдно. Люди прогуливались, наслаждаясь легким прохладным ветерком, скрываясь под тенью высоких деревьев, сидели на лавочках, поедая мороженое из ларька рядом с остановкой, находившейся неподалеку. Мы же, как обычно, по традиции, встретились в нашем кафе, выпили по чашке чая, обсудили что-то по мелочам, приняв решение остаток вечера провести на свежем воздухе, наслаждаясь не только, как оказалось, отреставрированным парком, но и друг другом. Через три минуты, мы уже оглядывали местность на наличие свободных лавочек, увидев одну из таких, в самом живописном уголке, рядом с фонтанчиком, мы, не думая, присели. Я все еще не знала, что происходит между нами, и каким является его отношение ко мне, поэтому во избежание неловкостей, я немного отодвинулась, нервно сглатывая, пытаясь скрыть легкий мандраж, пробегавший по всему телу.

Великое счастье - обсуждать с человеком каждую мелочь нашего увлекательного бытия. Начиная от исторических фактов, заканчивая прошлогодней неудавшейся вечеринкой, где, кстати, мы в первый раз имели возможность перекинуться парой фраз. Да уж, и кто бы знал, что уже через несколько месяцев, мы сможем настолько духовно сблизиться.

Вечерело, люди в парке стали по-тихоньку расходиться, над нашими головами зажигались один по одному, словно пританцовывая, фонари. В связи с этим, отряд мелких комаров стал постепенно окружать нас. Температура воздуха падала, но ветер по-прежнему был спокоен в своем проявлении. Он накинул на себя куртку, что-то пробурчав, слегка возмущаясь по поводу налетевших и зудящих под ухо насекомых. Время близилось к восьми часам, автобусов становилось значительно меньше, что означало - добраться домой будет слегка проблематично, но, судя по всему, нас это мало беспокоило. Мы обсуждали поэтов, возможное будущее, плавно перейдя на очень душещипательную тему, затрагивавшую прошлые события, происходившие в жизни наших семей. В тот момент, я поняла, та маска циника не была настоящей, не была дана при рождении и, уж точно, никак не проявлялась при общении со мной. «Он мне доверяет.» Я даже не успела обдумать это, просто четкое осознание данного факта прошло сквозь меня, позволяя мне быть ближе к этому человеку. Момент эмоционального напряжения нарастал, не соображая о совершаемых действиях, не думая о последствиях, я резко придвинулась к нему, положа голову на плечо. Я должна была что-то сделать, я хотела быть рядом, я хотела переживать это вместе. Он прижал свою щеку к моей макушке, нежно прошептав: «ну, что ты, все хорошо», обнял меня так крепко, словно никогда бы и на за что не отпустил. В своих мыслях, молчании, крепко охватив друг друга, мы просидели примерно еще пол часа, смиряя эмоции. «В жизни все равно больше положительных моментов», - с долей неуверенного оптимизма, в пол голоса, молвила я. «Знаю. Наверное, нам пора, ты замерзла», - встал, подав мне руку. Мы прошли до остановки, на которой чувственно обнявшись, попрощались. Усадил меня в автобус, с печалью в глазах, махнул рукой. Водитель нажал на газ, а мысли мои устроили настоящий разгром, пульс бешено стучал. Два столбца большой таблицы образовались у меня в голове, один из которых: «да», другой же: «нет, Даша, нельзя». И как бы я не сопротивлялась, какие бы доводы и аргументы не приводила в попытках доказать бессмысленность происходящего, все во мне кричало: «да». Кричало настолько громко и яро, что я решила сдаться.
Я зашла домой, стараясь не сильно шуметь, прошла до комнаты, проверила телефон: «Так хорошо посидели, спасибо тебе. Доброй ночи.» И в этих словах было все отчетливо и ясно.
Доброй.

Кажется, для меня стало уже чем-то жизненно необходимым писать о человеке, который как-то смог задеть мое сердце. Или не сердце… Разум, душу, да что угодно! Просто неожиданно для меня, он вдруг смог заполнить своим присутствием мои мысли.

Проходя мимо "нашего" кафе, каждый раз сжималось сердце. Именно здесь все началось. Именно здесь, мы первый раз увидели друг друга, именно здесь он первый раз меня коснулся. Помню, после той встречи я незамедлительно позвонила подруге, про себя умоляя: "не дай Бог, не дай Бог."

—Алло, мне кажется, я что-то чувствую к нему, - я пролепетала эту фразу, как на духу, стараясь не придавать ей смысла. Я не хотела ее озвучивать, а тем более переживать эти эмоции. Было страшно и совсем не кстати. Вернувшись на остров, я строила абсолютно другие планы, а здесь, словно молния, ударившая в одинокое дерево, было это. Это - неизвестное и пугающее мою израненную душу.

Я честно пыталась погасить все теплые искры, пролетавшие между нами. Но в один дождливый вечер, выходя из того самого кафе, он предложил мне немного прогуляться.

С ним всегда интересно. Слушаю его внимательно, словно упущу что-то вселенско-важное. Смотрю, не отводя глаз, улавливая каждый жест, каждое движение бровью, стремясь узнать его лучше, словно разгадывая ребус. Занимательно и интригующе.

Мы дошли до областной библиотеки, чтобы спрятаться под козырком от разыгравшигося дождя. Он, будто невзначай, словно друг, пытался приобнять меня. Я даже не рассматривала эти жесты, как намек на что-то больше, чем товарищеская забота. То ли страх, то ли наивность, то ли неуверенность тогда запеленали мне глаза. Безропотно, я старалась не показать боязни быть ближе.

На охристых стенах, в честь объявленного года литературы, висели плакаты, написанные невнятным курсивом, со стихами известных поэтов. Он зачитал мне Есенина. В тот миг казалось, будто время остановилось, и я не могла отделаться от шока, охватившего меня. "Я искал в этой женщине счастья, а нечаянно гибель нашел." На этих строках он положил свою руку на мое плечо, аккуратно придвинув к себе. Я не нашла ничего более смелого, чем прошептать:

—Нос замерз, - а это было очень странно, потому что в тот момент, в +14, в дождь, укутавшись в его объятья, было тепло.

Он повернул меня к себе, приблизился на слишком дозволенное расстояние. Здесь я была уже готова провалиться сквозь землю, потому что стало четко ясно - то, от чего я так тщательно пряталась, явилось без спросу и по-тихоньку начинало сносить мне голову. Его длинные пальцы потянули меня к себе, ладони соприкоснулись, образуя арку. В этой причуливой позе, он подул мне на нос, прилагая все усилия, дабы согреть мое замерзшее и зажмурившеся от трепета лицо.

Пожалуй, с такой нежностью, ко мне относится только отец. Если приглядеться, можно заметить одну интересную особенность, что он, что папа - два циника, достаточно жестких и реалистичных человека, умеющие в нужный момент открыть свою чувственную натуру. И это действительно меня цепляло, при чем с такой силой, что хаотичность раздумий, тревоживших мое нутро, отодвинула первенствущие обстоятельства на несколько планов назад.

Придвинувшись уже с некой уверенностью, легонько положив голову ему на плечо, мы простояли в этом чарующем смятении еще пол часа, стараясь скрыть довольные улыбки.

Он посадил меня на автобус, предаварительно креко обняв на прощание, помахал рукой в след и удалился в своем направлении. Огни ночного города, ухабы на дороге, промокшая дама со сломанным зонтиком, постоянно задевавшая мою ногу: все вдруг стало таким незначительным. Я пыталась разложить по полочкам прошедший вечер. Расставить от А до Я все моменты, с целью уложить в сознании тот факт, что искры между нами стремительно перерождаются в огонек, который я, как бы не усердствовала, не смогла, да и не смогу, затушить.

Доставая из сумки ключи, я обратила внимание на телефон:

"Душевный вечер, спасибо. Доброй ночи."

– Он просто струсил. Испугался…

Поймите правильно. Мы ведь и тогда уже были довольно взрослые и знали цену пошлости. Эта фраза – самая позорная бабская пошлость, хуже, чем «все мужики – козлы», и чтобы умная женщина согласилась такое выговорить, нужно серьёзное усилие. Но, как и положено опасным заклинаниям и гадким настоям, она помогает, и я часто-часто закивала, вытерла слёзы, высморкалась в подол, а ободрённые девочки добавили:

– …что-то менять…

– …серьёзных отношений…

– …любви.

– Ну и дурак. Ему же хуже, – заключила я, и с этим «емужехуже» как-то выкарабкалась.

Всё меньше человеческого. Человеческое – это жаловаться, исходить соплями, быть дурой, быть беспомощной, уязвимой, влюблённой, страдающей, терпеливой, живой. Поддаваться не из лукавства, а от нежности; спрашивать: «Мы ещё увидимся в этом году? а когда ты мне позвонишь? а ты меня любишь? а я тебя – да»; между свиданиями ждать и плакать, а не заносить следующую встречу в календарь, чтобы не забыть; надеяться, а не планировать. Не только в любви, в делах тоже: не удерживать лицо, когда обижают, показывая огорчение всем на радость; не мстить через полтора года, а визжать в ту же минуту; не просчитывать результат, если прямо сейчас есть кураж и хочется влезть в проект с головой. Это нормально, это по-человечески. И в любом случае о чём бы ни зашла речь, они ждут помощи и поддержки, а мы ничего ни от кого не ждём.

Он сказал «я тебя люблю». С ума сойти, наша подозрительная дружба продолжалась три года, и ни о чем таком речи не было, я слишком закрытая, он слишком свободный – мы просто общаемся, просто общаемся. А тут вдруг – «люблю». Господи, еще вечность назад я бы торжествовала, но теперь, когда смысл существования утрачен, какая разница?

Но и перед лицом вечности оказалось, что у меня доброе сердце. Ладно, я теперь ЗНАЮ. Но он, бедный мальчик, ни в чем не виноват, поэтому нужно ответить «и я тебя». И я ответила.

И я волновалась до самого понедельника, пока он не прислал эсэмэску с новым номером. Я писала ему о любви, честно, как могла. Уж мне-то быть честной невероятно сложно, почти невозможно, я же пугливая лисица. Но я очень старалась. После нашей последней встречи непристойно опять изворачиваться и хитрить. Да и не в правилах хорошего тона говорить о любви после совместного приема наркотиков и в первые дни разлуки. Но банальность – последнее прибежище потерянных сердец. Когда самые лучшие слова уже сказаны, все возможные трюки проделаны, красивые уходы и повороты головы продемонстрированы, остается только это – «люблю». И я старалась, чтобы он почувствовал мою любовь, хотя бы проверяя почту.

Узнавая в каждом прохожем черты твоего лица,
Казалось мне, будто все снова назад
Возвратится или вернулось,
О боже, какая дурость!
И приступив все здравые суждения,
Ведь я еще совсем юна,
Уйдя немножечко в забвение,
Я напишу тебе письма´.
" А знаешь, нет, не дорогой,
Не милый! Трус, подлец!
Осмелилась я наконец!
Боль унижения, тоску утраты
листу бумаги рассказать.
И месяца летят так быстро, уходит время, как вода
Но этот стих замысловатый,
Тебе, как память, отдала.
Ты не оценишь и не вспомнишь,
Что кто-то там, на крае света,
Одна из самых жутких скромниц
Вдруг осмелела. Посоветуй,
Как быть бесстрашной и циничной,
И чувства все отправить в печь?
Ведь для тебя это вполне прилично,
Все бросить и поджечь,
Оставив тлеять пепелок скитаний мук душевных, верно?
А я, уставши от такого бреда, скажу себе: довольно. И буду тщательно беречь твой прошлый взгляд самодовольный.

Сколько раз мы с тобой гуляли вдоль аллеи под свет едва светящих фонарей?
Ты лепетал мне что-то нежно-наивное, помнишь?
А сколько раз я увиливала от разговоров о "нас". Да и было ли вообще между нам что-то?
Ты хватал меня за талию, словно дикий, помню, обещал через год приехать в Москву, говоря о Кремле и том шарфе, что в Новый Год я тебе подарила.

Обижался нелепо, услышав:

перестань, все это глупость и ерунда, скоро встретишь свою "навсегда" и меня по забудешь, однако.

Мы ведь взрослые люди и все понимаем, но романтика той болтовни до сих пор не дает нам покоя. А вдруг?

А вдруг еще будет, а вдруг еще станет так, как пару лет тому назад, когда было время все рассказать и нечего было боятся. Влюбляться.

В друг друга! И каждый раз все сильней, кричать всем вокруг: смотрите, мы - любим, мы - можем!

Зачем осторожности, когда есть реальность - быть рядом:

касаться руками, губами и взглядом.

Теперь ничего не осталось, и это понятно, людская слабость, трусость, неясность.

А перво наперво, всего лишь нежелание себя загонять в рамки, условные ставить границы.

Разрушив воздушные замки, одно лишь - проститься.

Он звонил мне каждый вечер, независимо от того, сколько часов мы провели вместе в тот день, независимо от обсуждаемых тем, независимо от времени. Звонил, через каждые десять минут, когда я уходила вечером гулять с собакой. Звонил и говорил, чтобы шла скорее домой и обязательно перезвонила. Мы болтали по два часа перед сном. О чем? Убей - не вспомню, я помню только те чувства и то прерывистое удушение собственными эмоциями, нашим счастьем.

Я стояла и смотрела в его голубые глаза точно так же, как тогда, год назад. Только теперь все было иначе, между нами не было ничего, кроме когда-то общих воспоминаний. Представляешь, прошел целый год, а я не могу выбросить его из головы. Вот он, казалось бы тот же самый человек, который обнимал меня, сидя рядом в кафе, а сейчас, такой холодный, скрывающий свой взгляд от меня. Стою, улыбаюсь, как идиотка, сдерживая все порывы в себе разрыдаться у него на груди, с криками: «почему ты так поступил со мной?!» Но, нет, я не имею права показать слабость, я не имею права снова позволять своей выдержке дать трещину. Стойко и бодро говорю: "Привет, как ты?» Ну, конечно, как ты можешь быть? Замечательно, как всегда, дрейфующий по жизни в своем пофигистическом духе. «Да, нормально, сама как?» Сама как? Серьезно? Неужели это то самое, что ты говоришь человеку, которого когда-то любил, которого когда-то покинул так резко, не дав ни единого ответа. Ублюдок, вижу все в твоем взгляде, имел бы смелость хоть сейчас не прятать глаза, имел бы смелость извиниться за то, как поступил со мной. Мне надо взять себя руки, все прошло, время лечит.

Она так похорошела, конечно, оттого, что у нее есть любовник. При этой мысли ему показалось, что любимая птичка, которой он забавлялся, до крови, больно клюнула его.

Я восхищаюсь женщинами, которые однажды перестают рыдать и учиняют какое-нибудь «безобразие»: меняют работу, заводят нового любовника, принципиально «отличного от других», уезжают к черту на кулички или наращивают себе сиськи, не важно, главное – меняются. И в этой связи опять-таки забавляет реакция окружающих. Вы удивитесь, но далеко не все приходят в восторг от того, что бедняжка больше не плачет. Такое поле для деятельности пропало, ее же можно было утешать, опекать, презирать, а теперь что? Поначалу будут спрашивать: «Ты счастлива? Уверена? Это именно то, что ты хотела? Может быть, ошибаешься? » А потом, если она станет упорствовать в своем счастье, люди ее осудят за то, что предала свое прошлое.

Невинность. Единственный раз, когда её можно заметить, это когда женщина раздевается и не может поднять на тебя глаза. Только в этот самый первый Боттичелиев миг, когда она раздевается в самый первый раз. Очень скоро этот цветок увядает. Праматушка Ева берет своё. Потаскуха. Роль Андромеды окончена.

Я не заметил, как она ушла.

Не мог поверить, что не возвратится.

Но стала замирать моя душа

От мысли, что и без меня ей спится.

Копиться стали кружки на столе

И в доме стало неуютно сразу.

Я чаще стал прокручивать в уме

Ее когда-то сказанную, фразу:

«Я знаешь, очень ведь тебя люблю!

И все твои проблемы понимаю,

И всю себя тебе я отдаю.

Взамен же - ничего не получаю.

Я – женщина. Мне хочется тепла,

Улыбок по-весеннему счастливых.

Мне хочется, чтоб я была нужна,

Как воздух чтоб была необходима.

А ты не замечаешь ничего.

И я не удивлюсь, если однажды

Уйду, и не заметишь ты того,

Что уходить не хочется мне даже».

И сердце переполнило виной,

И я вдруг осознал – она права.

Она была мне самой дорогой,

А я ведь не заметил, как ушла…

Цените тех, кто делит с Вами жизнь.

Умейте слышать, понимать любимых.

Теряя близких, мы теряем смысл

И это иногда непоправимо.