Mumford and Sons

Живое и мертвое

Комната снова стала живой. Достаточно было одну ночь поспать на холодных простынях в ее стенах и посвятить пару часов следующего дня ей полностью и без остатка. Она снова живая. И дело вовсе не в пыли, покрывшей ее пушистым слоем за два месяца отсутствия, просто, когда не общаешься с предметами, они становятся мертвыми. Они вызывают всю градацию эмоций от легкой брезгливости до отвращения, они становятся похожими на разлагающиеся трупы, к ним не хочется подходить и тем более прикасаться.
Пока человек общается с окружающими его вещами- берет их в руки, любит их, дорожит ими, да пусть даже использует четко по инструкции, не испытывая никаких душевных волнений, при всех этих проявлениях контакта предметы пропитываются жизнью, обретают нитевидный пульс. Но стоит покинуть их, забросить на антресоли, как они начинают чахнуть и в скором времени умирают. Или впадают в летаргический сон? Если это смерть, то это не правильная смерть, иначе бы, возвратившись в свой дом из путешествия весной, например, мы бы заставали его цветущим, проросшим молодой травой и папоротником, из книг и мягких игрушек рвались бы вверх молодые побеги, из ковра бы произрастали гортензии. В общем, не удивляйтсь, если однажды это случится.

Почему мы так цепляемся за эту жизнь? Почему нас всюду пытаются заставить заниматься спортом, обследоваться, здорово питаться, не курить, не бухать…
А зачем? Мы ведь все ровно будем никем, так или иначе, сегодня или завтра, по одному или все вместе. "Завтра" — неизбежно.
Ну и добьешься ты немыслимых высот или посадишь дерево и нарожаешь двенадцать детей, или назовешь все улицы и парки своими именами и завещаешь похоронить себя в золотом гробу, суть одна - ты бесчувственный скелет под землей. А все остальное - пустая и жалкая суета.
Знаете почему все цепляются за жизнь? Потому что все тихо надеются, что завтра объявят бессмертие. А вот и не объявят.
А я лучше буду жить в своих четырех стенах, спать на старом матраце, есть когда это необходимо, курить, пить, читать и знать, что что бы не случилось в следующую секунду — я ни о чем не жалею. У меня нет незаконченных дел.

какой же я оказывается стеснительный и трусливый человек. кмп

Сижу на кухне, пишу стихи, хотя до этого никогда в жизни не писала. В прошлый раз научилась рисовать и заебашила охуенный портрет парню. И кто еще скажет, что безответная любовь это страдание? Вдохновение неимоверное

когда я выйду из сумасшедшего дома, я всем расскажу, что холоднее моих пальцев только океан, и что в комнате не четыре стены, а шесть, шесть долбанных стен, в которые я уже который год пытаюсь достучаться, как до самой себя, чтобы убедиться - все обман, я - выдумка.

Сегодня мне особенно хочется быть собой! Но как быть, если я выдумка?..

"помнишь как фонари
растекались вдоль тумана
и наука сна устанавливала
свои законы над нами
и угасало последнее тепло в радиаторах
это было бесконечное путешествие
из одного ада в другой
а я смотрела в окно, пока там было на что,
разноцветные почтовые кубики
искали сеть и в шорохе колес
за шторами пряталось озеро
и не было доступа, к тебе
впрочем впринципе не бывает доступа
ветер холодными руками увязал в кипящем лбу
и я обещала что такой же никогда не буду
ледяной и перепутанной
скорее здесь среди замерших морских фигур
комлекс утраты кого то меня погубит
с утра уже на глазах аквариумный дизайн
бродячие люди и птицы в здании автовокзала
обитая на необитаемом острове среди тайн
так трудно остаться собой
и мы знали это

помощи ждать неоткуда
нет кода к сейфу
где спрятано сердце
мыслей шлейф серый
шли их всех
это мой последней совет
х-фактор не действует
они не имеют веса
шли их всех

когда рухнет весь этот мир
ты спросишь зачем он был
но я не найду себя в темноте, чтобы ответить
и мне до сих пор делается не по себе
когда я слышу, как скрипя,
открывается та самая дверь…
а ты потом расскажешь им
что это был шторм в стакане с водой
а что пропала
так может умерла- это нормально
и только на стекле окна выведено
где же ты шляешься
и только на запотевшем стекле окна выведено”

Письмо.

Волнительно, должна я сказать, писать тебе волнительно, зная, что ты прочтешь, каждую букву увидишь, а за ними и все чувства. Будто первый раз встать перед тобой голой. При свете. А ты увидишь каждую родинку, которые на руке созвездие большой медведицы складывают. Боюсь, а вдруг эта карта покажется тебе чужой, небо не родным…
не сердись; да, всё могло быть по другому, и слова моли быть другими. Но мысли мои только такие и ничем другим быть они не могут. Обещаю никогда больше не говорить с тобою об Искусстве, это неравный спор. Мне не важно, что там художники рисуют в наркотическом бреду, что искусствоведы находят под слоем краски Рембранта. Мне вообще на любые символы плевать, кроме тех, что говорят нам быть вместе. Извини, я сама как художник сейчас, только вместо красок вымазана словами, буквами и многоточиями, но просто — ты далеко и я как Пенелопа, вечно жду Одиссея. А я хочу рядом быть, понимаешь? Я зашла утром на кухню, увидела чай недопитый и на нём плёночка такая, радужная, оттого, что крепкий и остыл уже. И это то, что я хочу от жизни, каждый раз видеть эту чашку и думать: черт, он опять не вымыл её!. Пленочку эту под лучами солнца рассматривать.
Твоё имя можно накладывать на музыку и включать в плеере на повтор, иначе всё слишком тихо. Как же я тебя жду! Как? Не могу написать, нет, точно…только ночью, после бутылки вина, на ухо прошептать могу. А ты будешь смеяться и говорить, что щекотно…

Кажется, что у нашего сердце один порок - стучать в ритм нашей музыки. А без этой мелодии оно запинается, спотыкается и боится замолчать.

Давай позволим ему танцевать.

Письмо.

Порой чернила быстро обесцвечиваются, они не долговечны, а я люблю смотреть на бледность лиц, но не подарю этого Вам. Эти пятна от дешёвых чернил, растворимые на бумаге напоминают случайно упавшую каплю крови в воду. Сегодня я выбрала безошибочные чернила и позволила ошибаться только себе.

Я смотрела и сейчас смотрю на толпы женщин, идущих к Вам, они похожи на однородную смесь, я не могу отделить их друг от друга ни взглядом, ни ощущениями. Я даже усомнюсь в том, сколько их. Скольких Вы видите? Экая досада и бесславие, что они беззамедлительно готовы отдаться Вам, не ощутив даже первого поцелуя взаимных взглядов. Скажите, а хоть одна из них знает, какой у Вас цвет глаз? Не знают, но это не мешает им обвязываться вокруг шеи, вокруг талии и плеча. А раньше были времена, когда дамы, чтобы познакомиться роняли кружевной платок)

Любовь оставляет свои отпечатки на каждом уголке тела и души. Было бы чудесно, если бы это было правдой, когда бы в новой любви мне нашли другое тело, такое же юное, совсем чистое, с девственной кожей, хрупкое, как умирающие птицы в небе. Назвали моим именем. Счертили каждый мой отпечаток, каждый орган, каждый сосуд и сустав, каждую беззащитную клетку. Сымитировали мою жизнь, до улыбок и боли по венам. А я новая безыскусственно дышала бы. Только вот, без себя. Я никогда не хочу родиться вновь для Вас, я хочу Вас встретить и сказать здравствуй

Люди оказались глупы, не замечали меня и не верили, что я существую. Жизнь моя ещё не подходит к концу, но я хочу, чтоб хотя бы после смерти люди в меня верили. А если люди не будут в меня верить, я стану втихушку брить ежей, а когда люди будут их находить, они будут вспоминать меня и верить в меня. Глупые люди, мне их жаль, у них наверное даже не хватит фантазии додуматься, зачем я это делал. Люди такие странные, что может назовут бритого ежа, какой-нибудь лысой красой. Сдадут его бедного на опыты, вместо того чтобы налить молока. Люди не ценят человека и не верят в него, пока тот жив. Стоит ему умереть так резко возрастает интерес. Из этого следует, что люди узнают что это ёж, только после того как тот умрёт. Вот и я так подобно бритому ежу, которого кто-то оставил в память о себе и не спросил хочет ли он, сижу тут, размышляю, а надо мной может опыты ставят. А я и не знаю. Сижу вот, пишу. А для кого? Ведь не бритому ежу, не людям это совсем не надо наверное. Наверное. Ведь если кто-то когда-то вспомнит обо мне через много лет, то я буду очень рад тогда.А где я вообще тогда буду? Иногда наверное не стоит задумываться об этом. А если не думать, так что ещё делать? И ежей тогда брить скучно будет. А зачем их вообще брить? Пусть себе ходят и радуются жизни. И я тоже пойду.
ш.т.о.

Письмо

От тебя так давно не было вестей, я даже начала переживать,
ну как твоя больная голова справится со всем этим?..
Ты прав, может и плохо, что между нами ничего не было,
что ты молча с таким напряженным молчанием гипнотизировал сигаретный дым, а я… я грела для тебя молоко. Негодный, негодный мальчишка! Никогда ты меня не слушал, никогда… Одевайся теплее, вот шарф, и вдогонку тебе крича – эй! Ну что сложно тебе шапку надеть!?
И ты возвращался с обветренным лицом, пьяный, холодный. Как же так объясни мне, объясни простые вещи; Почему я не могла прогнать тебя, просто выставить из своего сердца и сделаться счастливой женщиной с кем- нибудь из простых. Твоя трепетная душа, огромный проницательный, интуитивный ум и чудовищное духовное единение – это все что нужно было, впервые за столько лет. Вся эта обыденная кутерьма меня никогда не привлекала, и я пошла за тобой, как девчонка, окрыленная обещаниями мира и звезд. Но у меня не было выбора, это последнее, что я почувствую. Это последний трепет в груди и ореол влюбленной женщины.. Ты, так молод и так непостоянен, так зыблемо тонок.. В другой жизни, за чертой реальности, которую ты так не любишь, в другом пространстве ты наверное, был мне сыном. Самым любимым и самым особенным из всех моих сыновей… И ты оставил меня, как сыновья оставляют матерей для долгого путешествия в жизнь, чтобы вернуться, взглянуть в глаза и обнять, как будто никуда не уходил.
Как же долго от тебя не было вестей… И ты пишешь мне, я держу в руках лист бумаги. Конечно, было бы закономерно сказать, что он пахнет тобой или твоими духами, было бы закономерно, если чернила размыли слезы, но этого всего нет. Вероятно, ты так много переписывал, так долго подбирал слова. Ровный почерк, а за ним тревога и как всегда эгоцентризм. Я помню всё, я помню, ты обещал писать, когда исчез оставив мне на столе лишь записку и ключи. Ты обещал писать и сделал это только теперь. Конечно, конечно не важно, что у меня случилось и как у меня дела. Нет, это все так незначительно.
Люди вокруг, люди вокруг, все они… как же много они знают и как мало они понимают в том, что происходит. Они судят меня, они судят тебя. Каждый из них ростовщик своих чувств, словно время проведенное с человеком, должно оплачиваться. Какой абсурд, мой мальчик! Какой абсурд! Я жду тебя бесплатно уже несколько лет, ничего не требуя взамен. Никем тебя не заменяя.
Сегодня приходил тот самый художник алюминиевых кастрюль, тот самый, который пишет исключительно кухонную утварь. Вообрази, дружок, он звал меня замуж! Замуж за посредственность, как ты себе представляешь? Он с моей помощью бы открыл выставку. Написал бы с пол сотни моих портретов с тривиальными названиями, издающими зловонный и псевдо гениальный запах. “Она и транс гуманистическая поварёшка”, “Она и цилиндры мерцающих кастрюль”, что еще хуже – “Она и Моя душа”. На которой будем изображены мы – я и трехлитровый болон. От одной мысли меня бросает в холод. Они осаждают меня со всех сторон, это уже пятое предложение руки и сердца за месяц. А ведь решаются же, мальчик мой! Решаются!
6) Как ты был юн, боже, ничего не изменилось… У тебя теже мысли и тотже почерк. Я вижу, как ты стараешься хоть что то мне сказать. Не трудись, я все понимаю. Расстояние не создает помех для нашей связи. Отдаленность измеряется не расстоянием. Я часто хожу на то место, где мы встретились. Туда, где время останавливается. Где все эпохи приходят в гости к этому месту. Где прошлое и будущее предстают нагие, откровенные. Я вижу как ты набираешься сил… ты обожествляешь энергию и даешь ей мое имя… Вселенная этого не любит, она ревнивица. Продолжай музицировать, рисовать. Продолжай запускать свои слова так далеко и оставляй их биться о стеклянные стены этого здания. Боюсь, что ты уже ничем меня не удивишь. Мальчик мой, пиши мне почаще, чтобы мне казалось, что ты мертв…