Письмо

От тебя так давно не было вестей, я даже начала переживать,
ну как твоя больная голова справится со всем этим?..
Ты прав, может и плохо, что между нами ничего не было,
что ты молча с таким напряженным молчанием гипнотизировал сигаретный дым, а я… я грела для тебя молоко. Негодный, негодный мальчишка! Никогда ты меня не слушал, никогда… Одевайся теплее, вот шарф, и вдогонку тебе крича – эй! Ну что сложно тебе шапку надеть!?
И ты возвращался с обветренным лицом, пьяный, холодный. Как же так объясни мне, объясни простые вещи; Почему я не могла прогнать тебя, просто выставить из своего сердца и сделаться счастливой женщиной с кем- нибудь из простых. Твоя трепетная душа, огромный проницательный, интуитивный ум и чудовищное духовное единение – это все что нужно было, впервые за столько лет. Вся эта обыденная кутерьма меня никогда не привлекала, и я пошла за тобой, как девчонка, окрыленная обещаниями мира и звезд. Но у меня не было выбора, это последнее, что я почувствую. Это последний трепет в груди и ореол влюбленной женщины.. Ты, так молод и так непостоянен, так зыблемо тонок.. В другой жизни, за чертой реальности, которую ты так не любишь, в другом пространстве ты наверное, был мне сыном. Самым любимым и самым особенным из всех моих сыновей… И ты оставил меня, как сыновья оставляют матерей для долгого путешествия в жизнь, чтобы вернуться, взглянуть в глаза и обнять, как будто никуда не уходил.
Как же долго от тебя не было вестей… И ты пишешь мне, я держу в руках лист бумаги. Конечно, было бы закономерно сказать, что он пахнет тобой или твоими духами, было бы закономерно, если чернила размыли слезы, но этого всего нет. Вероятно, ты так много переписывал, так долго подбирал слова. Ровный почерк, а за ним тревога и как всегда эгоцентризм. Я помню всё, я помню, ты обещал писать, когда исчез оставив мне на столе лишь записку и ключи. Ты обещал писать и сделал это только теперь. Конечно, конечно не важно, что у меня случилось и как у меня дела. Нет, это все так незначительно.
Люди вокруг, люди вокруг, все они… как же много они знают и как мало они понимают в том, что происходит. Они судят меня, они судят тебя. Каждый из них ростовщик своих чувств, словно время проведенное с человеком, должно оплачиваться. Какой абсурд, мой мальчик! Какой абсурд! Я жду тебя бесплатно уже несколько лет, ничего не требуя взамен. Никем тебя не заменяя.
Сегодня приходил тот самый художник алюминиевых кастрюль, тот самый, который пишет исключительно кухонную утварь. Вообрази, дружок, он звал меня замуж! Замуж за посредственность, как ты себе представляешь? Он с моей помощью бы открыл выставку. Написал бы с пол сотни моих портретов с тривиальными названиями, издающими зловонный и псевдо гениальный запах. “Она и транс гуманистическая поварёшка”, “Она и цилиндры мерцающих кастрюль”, что еще хуже – “Она и Моя душа”. На которой будем изображены мы – я и трехлитровый болон. От одной мысли меня бросает в холод. Они осаждают меня со всех сторон, это уже пятое предложение руки и сердца за месяц. А ведь решаются же, мальчик мой! Решаются!
6) Как ты был юн, боже, ничего не изменилось… У тебя теже мысли и тотже почерк. Я вижу, как ты стараешься хоть что то мне сказать. Не трудись, я все понимаю. Расстояние не создает помех для нашей связи. Отдаленность измеряется не расстоянием. Я часто хожу на то место, где мы встретились. Туда, где время останавливается. Где все эпохи приходят в гости к этому месту. Где прошлое и будущее предстают нагие, откровенные. Я вижу как ты набираешься сил… ты обожествляешь энергию и даешь ей мое имя… Вселенная этого не любит, она ревнивица. Продолжай музицировать, рисовать. Продолжай запускать свои слова так далеко и оставляй их биться о стеклянные стены этого здания. Боюсь, что ты уже ничем меня не удивишь. Мальчик мой, пиши мне почаще, чтобы мне казалось, что ты мертв…