ЛЮБАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ИЛЛЮЗИЯ! ЛЮБАЯ ИЛЛЮЗИЯ РЕАЛЬНА!

Ну, это совершенно невыносимо!
Весь как есть искусан злобой.
Злюсь не так, как могли бы вы:
как собака лицо луны гололобой -
взял бы
и все обвыл.

Нервы, должно быть…
Выйду,
погуляю.
И на улице не успокоился ни на ком я.
Какая-то прокричала про добрый вечер.
Надо ответить:
она — знакомая.
Хочу.
Чувствую -
не могу по-человечьи.

-Маяковский

Вокруг меня собирались слабаки вместо сильных, уроды вместо красивых, неудачники вместо победителей. Похоже, мне предстояло путешествовать в их компании всю жизнь. Но такая перспектива тревожило меня не столь сильно, как тот факт, что эти бесцветные идиоты считали меня неотразимым. Я был подобен куче говна, которую выбирают мухи, в противовес цветку, на долю которого выпадает предпочтение пчёл и бабочек. Я хотел жить один, в одиночестве я чувствовал себя лучше, чище, но мне не хватало умения, чтобы избавиться от них.

" Хлеб с ветчиной"

Наряду с отоплением в каждом доме
существует система отсутствия. Спрятанные в стене
ее беззвучные батареи
наводняют жилье неразбавленной пустотой
круглый год, независимо от погоды,
работая, видимо, от сети
на сырье, поставляемом смертью, арестом или
просто ревностью. Эта температура
поднимается к вечеру. Один оборот ключа,
и вы оказываетесь там, где нету
никого: как тысячу лет назад
или несколько раньше: в эпоху оледененья,
до эволюции. Узурпированное пространство
никогда не отказывается от своей
необитаемости, напоминая
сильно зарвавшейся обезьяне
об исконном, доледниковом праве
пустоты на жилплощадь. Отсутствие есть всего лишь
домашний адрес небытия,
предпочитающего в итоге,
под занавес, будучи буржуа,
валунам или бурому мху обои.
Чем подробней их джунгли, тем несчастнее обезьяна.

1993

В этой маленькой комнате всё по-старому:
аквариум с рыбкою — всё убранство.
И рыбка плавает, глядя в сторону,
чтоб увеличить себе пространство.

С тех пор, как ты навсегда уехала,
похолодало, и чай не сладок.
Сделавшись мраморным, место около
в сумерках сходит с ума от складок.

Колесо и каблук оставляют в покое улицу,
горделивый платан не меняет позы.
Две половинки карманной луковицы
после восьми могут вызвать слёзы.

Часто чудится Греция: некая роща, некая
охотница в тунике. Впрочем, чаще
нагая преследует четвероногое
красное дерево в спальной чаще.

Между квадратом окна и портретом прадеда
даже нежный сквозняк выберет занавеску.
И если случается вспомнить правило,
то с опозданием и не к месту.

В качку, увы, не устоять на палубе.
Бурю, увы, не срисовать с натуры.
В городах только дрозды и голуби
верят в идею архитектуры.

Несомненно, всё это скоро кончится —
быстро и, видимо, некрасиво.
Мозг — точно айсберг с потёкшим контуром,
сильно увлёкшийся Куросиво.

Ты и сам иногда не поймёшь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придёшь,
А уйдёшь от людей — не собой.

Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь
ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.

Не радует ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.

На, кажется, надрезанном канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун.

Меня упрекали во всем, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.

Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром,
не видя, как войско под натиском ширпотреба
бежит, преследуемо пером.

Когда вокруг больше нету того, что было,
не важно, берут вас в кольцо или это — блиц.
Так школьник, увидев однажды во сне чернила,
готов к умноженью лучше иных таблиц.

И если за скорость света не ждешь спасибо,
то общего, может, небытия броня
ценит попытки ее превращенья в сито
и за отверстие поблагодарит меня.

Собственность — это просто идея, просто программа, встроенная в наш мозг. Сами по себе вещи нейтральны, деньги нейтральны, они состоят из атомов, из протонов и нейтронов, из концентрированной энергии, которая никому не принадлежит, она общая. Материальная реальность существует без всякой идеи собственности. И надо прежде всего понять, почему у человека возникла потребность в этой идее, которая распространилась на живое и неживое, на материальное и нематериальное. На этой идее держится всё наше общество, все наши государства, вся наша деятельность. И если убрать, если остановить работу программы, всё это рухнет мгновенно. Наше общество — большой мыльный пузырь, который может лопнуть от прикосновения тонкой иглы. Возьмём же иглу в руки.

Очевидно, что потребность иметь собственность рождается из комплекса неполноценности. Собственность становится как бы частью тебя, без которой ты чувствуешь обделённость. Ты начинаешь верить, что эта собственность добавляет тебе некий вес. И окружающие поддерживают эту идею. И чем сильнее комплекс неполноценности, тем больше и больше нужно собственности, чтобы наполнить тебя. Но собственность не наполняет тебя. Это иллюзия, потому что ты родился уже наполненным. Ничто нельзя добавить, ничто убрать. В реальности ты абсолютно полноценный человек и остаёшься таким всегда, однако тебе внушили одну вредную идею. Идею о том, что человек сам по себе ничего не значит. Наше воспитание основано на этой вредной идее. Нам постоянно твердят, что нужно стать кем-то и добиться чего-то в жизни, но никто не позволяет нам оставаться самими собой. И это выгодно прежде всего государству. Так из свободных людей делают рабов. Более того этим рабам внушается мысль, что путь к свободе возможен только через обладание всё большей и большей собственностью. И это могут быть не только вещи. Это может быть своё дело, жена, муж, собака… Хуже всего, когда комплекс неполноценности человека таков, что ему мало обычных вещей ему нужно как минимум, целое государство, власть над миллионами себе подобных.

Из идеи собственности возникает идея неравенства, провоцирующая различного рода конфликты. Все земные конфликты вытекают из идеи неравенства, превосходства. Коммунисты, социалисты пытались построить справедливое общество без идеи неравенства. Они потерпели фиаско просто потому, что, отбросив идею неравенства, оставили идею собственности. Собственность стала коллективной, государственной. Ничего не изменилось, обладание собственностью, теперь уже коллективной, осталось мотивом человеческих действий. А частная собственность потеряла вещественность, трансформировалась в мою работу, мою должность. Неравенство осталось, только приняло другой облик. И это «коммунистическое» общество было ещё уродливей, оно скрывало всё те же мотивы под маской социальной справедливости. Изменить текущее положение вещей можно только, отбросив саму идею собственности. И сделать это нужно прежде всего потому, что собственность разделяет людей, делает их чужими. Понятие чужой человек стало возможным только благодаря идее собственности. Убийства, воровство, различного рода насилие существуют только благодаря идее собственности. Тюрьмы, полицейские, замки, заборы, бюрократы, чиновники существуют только благодаря идее собственности. Мир превратился в один большой сумасшедший дом благодаря идее собственности! Эта идея является причиной перепроизводства, нарушения природных экосистем, существования экономики роста…

Но всё вышесказанное не значит, что мы должны перестать пользоваться вещами и природными ресурсами. Ты можешь пользоваться вещью и не владеть ей, вещь не станет от этого хуже. Если той же вещью воспользуется кто-то другой, тебе не будет больно. Если вдруг какая-то вещь станет для тебя недоступной, ты не будешь горевать. Это и есть непривязанность, это и есть свобода. Есть и другая сторона. Полноценный человек чувствует, что всё вокруг уже принадлежит ему, часть его самого. Что ещё нужно? Куда больше? Для полноценного человека идея собственности абсурдна. И полноценного человека нельзя воспитать, надо просто позволить ему вырасти.

Начать избавляться от комплекса неполноценности можно прямо сейчас. Для этого нужно, во-первых — перестать отождествлять себя с вещами, работой, привычками, с любой деятельностью, во-вторых — принять себя таким, каков ты есть, не пытаться как-то себя улучшить. Только не надо путать первое и второе. Сначала ты должен узнать, что вся твоя деятельность, привычки, черты характера — всё это привнесено обществом, родителями, всё это не ты. Взгляни поглубже, анализируй каждую чёрточку, выясни её происхождение, не принимай на веру вышесказанное. Всё что имело начало, рождение — это не ты, не отождествляйся с этим. Найди себя в глубине и потом отождествись с этим Я. Нужны два этих противоположных действия. Очень глупые вещи происходят из неправильного понимания. Если человеку просто сказать: прими себя; не учитывая, что собой он считает привычки и собственность, никакой рост не будет возможен. Он станет последовательным рабом привычек. Если сказать просто — отбрось ложное эго — он будет отбрасывать и отбрасывать, но не станет искать себя, он станет аскетом, отшельником, это тупик — другая крайность. Истина ровно посередине, в точке 0.

Проснуться можно от нестерпимого холода — и увидеть царящую вокруг тебя зиму.

Проснуться можно, услышав щебетание птиц за окном — и застать приход весны.

Проснуться можно от пожирающего огня лета в поту, когда солнце уже в зените.

Проснуться можно с приходом осени, когда с увядающего дерева падает последний лист.

У каждого пробужденного свой путь.

Вечером входишь в подъезд, и звук
шагов тебе самому
страшен настолько, что твой испуг
одушевляет тьму.

Будь ты другим и имей черты
другие, и, пряча дрожь,
по лестнице шел бы такой как ты,
ты б уже поднял нож.

Но здесь только ты; и когда с трудом
ты двери своей достиг,
ты хлопаешь ею -- и в грохоте том
твой предательский крик.

—Бродский

Я не слишком-то смотрю на людей. Это мешает. Если долго смотришь на кого-то, то начинаешь становиться похожим на него. Люди… По большей части я могу обойтись и без них. Они опустошают меня, а не наоборот. Я не испытываю уважения ни к одному человеку. Из-за этого у меня бывают проблемы…

Я вру, но, поверь мне, это правда.

— Буковски

…телефон все звонил.

я поднял трубку.

— алло?

— Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! - сказала она.

— спасибо, - сказал я.

— ты больше ничего не хочешь сказать?

— нет.

— чтоб ты говном подавился! - сказала она

и бросила трубку.

любовь, подумал я по пути

в ванную, засыхает еще быстрее

чем сперма.

Наркоман становится наркоманом из-за своего стремления к свободе. Он не
понимает, что это такое, но ему внушали, что свобода - это кайф. Вот он
этот кайф и находит.
Он становтся потерян для мира, если он сам не захочет в него
вернуться. И тут он стоит перед выбором. Ему уже ведомы две реальности и
какая из них менее страшная, в какой из них он получит то, что, как он
считает, ему по праву принадлежит? Что? Да радость, еб вашу мать!
В его мире этой радости хоть жопой жуй. И вся концентрированная.

Но ведь какая штука, спроси любого ублюдка на улице, что бы он
предпочел: жить долго, но скучно, или коротко, но радостно? И но выберет
последнее.

Так что? Все наркоманы?

Пусть и в потенциале.

С морильной свешены жердины,
Танцуют, корчась и дразня,
Антихристовы паладины
И Саладинова родня.

Маэстро Вельзевул велит то так, то этак
Клиенту корчиться на галстуке гнилом,
Он лупит башмаком по лбу марионеток:
Танцуй, стервятина, под ёлочный псалом!

Тогда ручонками покорные паяцы
Друг к другу тянутся, как прежде, на балу,
Бывало, тискали девиц не без приятцы,
И страстно корчатся в уродливом пылу.

Ура! Живот отгнил – тем легче голодранцам!
Подмостки широки, на них – айда в разгул!
Понять немыслимо, сражению иль танцам
Аккомпанирует на скрипке Вельзевул.

Подошвы жесткие с обувкой незнакомы,
Вся кожа скинута долой, как скорлупа,
Уж тут не до стыда, – а снег кладет шеломы
На обнажённые пустые черепа.

По ним – султанами сидит воронья стая,
Свисает мякоть щёк, дрожа, как борода,
И кажется: в броню картонную, ристая,
Оделись рыцари – вояки хоть куда.

Ура! Метель свистит, ликует бал скелетов,
Жердина чёрная ревёт на голоса,
Завыли волки, лес угрюмо-фиолетов,
И адской алостью пылают небеса.

Эй! Потрясите-ка вон тех смурных апашей,
Что чётки позвонков мусолят втихаря:
Святош-молельщиков отсюда гонят взáшей!
Здесь вам, покойнички, не двор монастыря!

Но, пляску смерти вдруг прервав, на край подмостка
Скелет невиданной длины и худобы
Влетает, словно конь, уздой пеньковой жёстко
Под небо алое взметённый на дыбы;

Вот раздаётся крик – смешон и неизящен,
Мертвец фалангами по голеням стучит, –
Но вновь, как скоморох в шатёр, он в круг затащен
К бряцанью костяков – и пляска дальше мчит.

С морильной свешены жердины,
Танцуют, корчась и дразня,
Антихристовы паладины
И Саладинова родня.

Артюр Рембо

притащит к вам людей
своим звонком.
людей, не знающих что делать со
своим временем
причем им до боли хочется
заразить этим
вас
издалека
(хотя они бы предпочли
на самом деле быть с вами в одной комнате
чтобы лучше спроецировать свое ничтожество
на вас.)

телефон необходим только
для экстренных случаев.

эти люди - не
экстренный случай, они
стихийное бедствие

я никогда не радовался звонку
телефона.

" алло, " отвечал я
с опаской.

и вы уже ощущаете их имбецильное
стремление вторгнуться.
они - люди-блохи
ползающие по
психике.

каждому человеку отводится лишь столько-то
вечеров
и каждый истраченный напрасно вечер -
грубое попрание
естественного хода
вашей единственной
жизни;
а кроме этого, во рту остается привкус
не исчезающий часто два или три дня
в зависимости от
интервента.

телефон - только для
экстренных случаев.

у меня это заняло
десятки лет
но я наконец понял
как отвечать
" нет. "

а вы
не беспокойтесь о них,
пожалуйста:
они просто наберут другой номер…