шизанутая шизичка

накипело в тебе, моя девочка, вот беда.

ты измученный нерв, оголенные провода.

и не мне осуждать-это только твои рубежи,

позвони ему, если хочешь, да расскажи.

расскажи ему как живешь, по каким законам,

по каким слоняешься барам/домам/притонам,

расскажи о том, что осталось вне этих строчек,

и какого черта звонишь посредине ночи,

расскажи ему, моя девочка, между прочим.

расскажи ему правду как есть, поперек и вдоль,

как потеет, сжимая мобильник, твоя ладонь,

как боишься своих желаний, кривых зеркал,

как в июле с друзьями вы ездили на Байкал,

расскажи ему все, о чем он еще не знал.

расскажи как слова по горлу текут свинцом,

что три года спустя еще носишь его кольцо,

расскажи, что от боли дышала едва-едва,

как мучительно трудно сейчас подбирать слова,

расскажи ему, если хочешь. твои права.

и пойми наконец, что он вовсе тебя не искал,

это тот же ответ, только выстрелом у виска.

не сходи с ума, не взывай к богам,

он не хочет тебя, моя девочка. он не хочет.

— "ты может быть скажешь, что это странно, а я мечтаю,

чтобы в городе этом стали ходить трамваи…*

чтоб (когда-нибудь) ты согрела мои ладони.

а пока - ничего. мы боимся \ стремимся \ тонем.

о тебе я мечтаю в матроске на белой кухне.

чтобы плавился воск и свечи, уставши, тухли.

чтобы было не так уж сложно сказать о важном:

мол, я болен. тобой лишь болен. и это страшно.

чтобы ты улыбалась робко, любила тоже.

я стараюсь забыть, что был и разбит и брошен

ты святая, а значит - ангел. ты лечишь раны.

не хочу ничего иначе… я стану самым.

пусть пока говоришь мне: "глупый…"

(иглой по коже)

в этом мире нет ничего,

и не будет

тебя дороже…

Господи. помоги мне стать железной и стать умнее,

помоги мне прошлое навсегда отбросить назад.

мне уже двадцать, Господи! я ни черта не умею.

в голове моей серый пепел и сущий ад.

жизнь не дает слабинку, по морде хлещет,

мечет и рвет, и давит меня в борьбе.

я раздуваю слишком простые вещи,

не замечая главных проблем в себе.

Господи, люди в двадцать женаты, имеют фирмы,

собирают залы и стадионы, успешны!живы!

ну а я выдыхаю дым да слагаю рифмы,

и тону в своих предрассудках. смешных и лживых.

Господи, скоро вечер, замерзли окна.

снежные хлопья падают, чуть скрипя.

дай мне уроки, Господи. я способна.

— первая тема « как полюбить себя».

— тема вторая - «слезы для самых слабых».

люди всегда сумеют тебя предать.

только добро, доступное в дозах малых,

нужно ценить, и помнить, и охранять.

— и напоследок. лучше пиши в блокноте.

эта важнее всех предыдущих тем.

будет урок окончен на главной ноте -

«сердце свое нельзя отдавать не тем».

________________

если запустишь - просто скажи. нагоним.

только не вздумай, дура, брать академ.

будто бы кто-то играет с тобой в поддавки и зажигает лампочки в лабиринте, будто бы кому-то на тебя бывает не наплевать.
и то что вы вместе по пятницам спите, еще не значит что он будет тебя оберегать.
это вообще ничего не значит.

будто бы кто-то звонит в пять утра, где-то между последней и утренней электричкой, чуть задыхаясь от ветра в лицо рассказывает как живет.
а ты сидишь на полу - согнувшись черной сожженной спичкой - а внутри плавится что-то, капает, жжет.
а он все смеется.
а он все врет.
урод.

будто бы ты ненавидишь каждого, кто не рядом, но по каждому кто далеко - ты плачешь и затираешь песни.
и вот - тяжелым снарядом в лицо вылетает ноябрь.
и пахнет Иосифом Бродским (не выходи из комнаты)
а еще удушливо пахнет детством.

(а то что про детство - вообще не бывает лживым)

будто бы вы еще живы.
будто бы вы еще ни капельки не мертвы, не вытянули из каждого близкого кровь и жилы, не выплакали две трети от каждой больной зимы, будто не стали историей, анекдотцем, глухим колодцем, забытым днем -
будто не над вами ноябрь в захлеб смеется, не вам кричит со страниц учебников Бродский (не выходи! не выходи из комнаты!) - будто не вы только только научились засыпать без кошмаров и не вдвоем.
будто не вам предназначен путь от кровати до умывальника и обратно, будто не вас накормили сладчайшим "завтра", будто не вас убивали, расстреливали, пережевывали - не вас ненавидели ваши мужья и жены,
вы
будто бы и не существовали, будто чего-то стоите.

не выходи.
ты слышишь?
сиди в этой темной комнате.

сейчас два часа тридцать восемь минут. сейчас я сажусь за стол, беру карандаш и пишу тебе то, чего от меня не ждут. а если ждут, ты когда-нибудь передашь. море плясало и дождь над
ним причитал. я этого не писала. ты этого не читал.

когда-нибудь он выходит ее встречать. он надевает куртку, берет собаку, на лестнице недовольно пинает банку и вежливо отвечает, который час. до остановки, в общем, недалеко, но он шагает медленно, отражаясь, в широких мелких лужах, от листьев ржавых, в колючем небе, бледном, как молоко. он впитывает разрозненный звукоряд, прозрачный несезон, холодок по коже, он думает, что любимые все похожи на мелкий дождь, танцующий в фонарях. он думает, что они все похожи на неоновые змейки на мокрых крышах, на то, как осторожно на руку дышат, когда она несильно обожжена.
она его обнимает. слегка сипя, здоровается. бросает собаке коржик. он думает, что любимые все похожи и улыбается этому про себя.

когда-нибудь, например, через пару дней, она сидит в автобусе, как живая, опасная, как собака сторожевая, когда добыча распластана перед ней. она сидит и внутри у нее все лает и смотрит глазами цвета, как жидкий йод. пПо радио какой-то мудак поет: "ах девочка моя, ла-ла-ла-ла-лайла, ах девочка моя, ты такая злая, как будто он совсем тебе не дает. "
она подходит к выходу, словно зомби. и слезы в ней дрожат, будто зерна в зобе,
она ревет, вдыхая прогорклый смог, двадцатилетний лоб, а точнее лбица, как будто весь мир старался к ней продолбиться, а этот придурок смог. и заяц жил, и лисица жила, и львица - а медведь пришел и разрушил весь теремок.
она стоит и коса у нее по пояс. и щеки мокры от слез. а у любви есть тот, кто попал под поезд и тот, кто забрызган грязью из-под колес.

когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером - ты, я и четыре призрачных недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок. когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: " лушай, кто эти люди?" и я отвечаю: "это все те, кто любят или любили неласковую меня." и я говорю: "вот этот отдал мне год, а этот два, а этот платил стихами, которые внутри меня полыхали и отражались строчками у него. полсотни месяцев, сотни живых зарниц, бессонных и счастливых глазных прожилок - которые я тогда у них одолжила и вот сейчас должна всё прожить за них. вот видишь, складка, горькая, пожилая, вот слышишь - смех неистовый, проливной - ты думал, это было всегда со мной, а это я кого-то переживаю. "
быть может и сама того не желая - но вечно, как и водится под луной.

время - наверное пять с хвостом. острым карандашом этот текст написан о том, что всё будет хорошо.
и острием самым подведена черта.
я этого не писала.
ты этого не читал.

счастье растворено во времени и оседает в простых вещах. я ничего не могу тебе обещать, да и нужно ли что-нибудь обещать? вот утро начинается снегопадом, вечер заканчивается дождем. я все еще жива, ты не рядом и я ничего не жду. если кто-то и продолжает еще высчитывать что к чему, дай Боже ему терпения, прощения дай ему, а нам, оставляющим тьму в покое, бредущим по декабрю, дай никогда, никогда не вспомнить то, о чем я не говорю. чтобы согреться, ты должен прежде позволить себе остыть. мысли подобны другой одежде – праздничны и чисты, каждая мелочь имеет силу, каждая речь и часть, если ты просишь Его о счастье, научи себя замечать. замечать, как имя твое превращается в нежный звук, как город становится радостным, готовится к новому Рождеству. если ты хочешь увидеть смысл, никогда его не ищи.

счастье растворено во времени, это знает каждый опытный часовщик.

весь такой славный
белый, блестящий,
не мальчик,
а Apple Macintosh.
стоит, улыбается
видно, считает меня
слабой
или пропащей
а в глазах отчетливо -
" все равно никуда не уйдешь "

попала девочка на крючок
и куда она теперь -
рвать губы?
нет уж
сиди пока
ломай о него смычок,
струны рви,
бумагу жги,
расскажи ему,
как тебя по ночам
целуют суккубы
приходят тайком
и рвут на части
растаскивают на куски

мальчик, побойся бога,
не надо сжимать тиски.

мальчик уверен
что я в него вшита,
впечатана, вживлена
как чужеродный чип.
а у меня
никакого алиби
никакой защиты
когда он стоит вот так передо мной
и предательски молчит.

а у меня фарш в груди
кровь носом
и ладони - в ожогах от сигарет
но сил не осталось
ни на истерики
ни на вопросы
меня самой
во мне
уже четверть года
как нет

а он стоит
весь такой белоснежно-терпкий
и смотрит не на меня
не в меня
а сквозь
и я ощущаю
спазмы в грудной клетке
там, где однажды сломалось
и, видно,
не так срослось

возвращайся скорее, мы устроим ужин
бурбон, сигареты, свечи и все дела
во мне без тебя словно нехватка пружин
без которых работа механизма совсем не слаженная
расстроена и дает посекундный сбой
и тут хоть скули, хоть волком вой
но мне нужно
мне катастрофически нужно
всегда
быть
рядом
с тобой

ореол над тобой - облака, поседевшие в серебро. ты приходишь и взор твой дерзок, обжигающе трезв и весел, ты приходишь к утренней мессе ли, к дневной сиесте, и все обретает истинный смысл и место: ты добро восхваляешь, мне остается пытаться творить добро. давай, расскажи, как я спасала тебя от других и, видимо, не спасла, как пилат себя предал страшней, чем христа иуда, как память тебя дожидается дном любого опустошаемого сосуда, как слова ранят больше, чем об пол разбивающаяся посуда, аккомпанемента ради и, конечно же, не со зла. расскажи, как я буду в себе затыкать пробоины пустыми строчками ли, алкоголем или травой. расскажи как я буду творить из святых чудовищ, как я буду стоять заиндевевшая, как послевоенное кладбище и видеть всю жизнь потом руки твои вещие, как всем после тебя буду глухо кричать "следующий!". и влюбляться в них, точно твой нимб им рисуя над головой .

Он не станет мне ни врагом, ни братом. Так зачем писать для него трактаты, заклиная рифмой и кроя матом, препарировать мозг на бис? Говоришь – отстань, уходи, не надо, а сама горишь и ложишься рядом; он пропитан приторным жгучим ядом – ни одна не смогла спастись.

Если пульс колотит у самых пяток, значит, встреча вряд ли прокатит гладко. Я больная взбалмошная фанатка, вроде преданного пажа. Эта сила рук, эта злая хватка…поцелует дерзко, обманет сладко – мол, давай с тобой поиграем в прятки да на острие у ножа.

Этот взгляд и запах, что башню сносит - я подсела так, что уже не бросить. Если снова наши сойдутся оси, мне не выдохнуть «отпусти». Я – щенок, лишённый последней кости. Во мне столько страсти и столько злости, что не дай те боже заехать в гости или улицу перейти.

Это боль в пропорции с глупым счастьем – хочешь то обнять, то порвать на части. Только он к стихам моим безучастен, у него же иммунитет. Улыбнётся нежно, обнимет властно – и плевать, что в сердце ножом бесстрастно. Я приеду скоро, отвечу «здравствуй»…

Рассказал бы, кто же дал ему это право – сдать в утиль, когда окажется не по нраву ту, которая пропиталась его отравой, у которой пробил броню, саданув под дых? По сердцам пройдет сапогами под крики «браво». Хочешь, чтоб заметил? В очередь, третья справа. Да, игра с огнем – любимейшая забава для таких, как мы, отчаянно молодых.

Не дает обещаний, правду мешает с ложью, отвечает жутко сжато и односложно. Как смертельный вирус, в генах моих заложен; от него во мне – как токи по проводам. Прорастет в меня, поселится мне под кожу, станет тем, что будет в жизни всего дороже, и сказав: «иди-ка лесом, с тобой так сложно», улетит к другим неведомым городам.

Написал бы, я без писем ведь как без пищи, пока я в конец не сделалась третьей лишней, пока он у меня в башке, как у йога – Кришна, пока он для меня еще не совсем чужой. Не по правилам – вроде прячешься, а не ищут. Он меня, мерзавец, верно, совсем не слышит - водит девушек по безлюдным местам и крышам и влюбляет их ампутированной душой.

Захочу остаться – смотрит в глаза с укором: мол, ты мой трофей, ты девочка для прикола; это кастинг; ты, увы, не прошла отбора, не выдумывай, что бесценна и дорога. Он забыть меня планирует очень скоро – эталон пикапа, высшая супершкола. Он играет сердцем, будто мячом пейнтбола, улыбается и не чувствует нифига.

мне девятнадцать, а чувствую, что под сорок, мой голос тих, несмел и обычно робок, читайте дочуркам сказку "Гадкий утенок",

поселите надежду в их головах.

я устаю, как только встаю с кровати, что-то внутри бунтуется "хватит, хватит!", мама вздыхает о жизни дурной дитяти,

точки от боли массируя на висках.

зеркало оскорблений наносит тонны, в парке ярко рыжеют деревьев кроны, я часто плачу. порядок оный

повторяется каждый год.

нет во мне искры, лишь пепелище, а в голове играет большой ветрище, Бродский, Булгаков, Паланик, Ницше иногда спасают вечером от забот.

и мне не нужна никакая сводня, не одинока, всегда есть ровня, но осознав желания, на сегодня,

мне нужен тот, кому могла я смотреть бы в рот.

кризис ли веры, простая блажь ли, это как устать от ночного кашля,

или от крика ребенка. страшно

желание выспаться, не предполагающее восход.

гнойные раны пахнут затхлыми помещениями,

ноги повешенных балерин замирают в первой позиции,

невинные молящие о прощении,

ведьмы в рядах карающей инквизиции.

все это - помноженное на прошение о прощении,

заявление о помиловании,

пакт о ненападении на воздушные замки.

просто у кого-то сверху истерика.

просто у кого-то сверху кончились транки.

телефонные звонки после полуночи - интимнее секса,

откровеннее видео домашнего порева с бывшей.

страшнее пули в висок - осознание проигрыша,

выстрела в молоко,

металлическим голосом в ухо:

"у вас опять ничего не вышло".

и ты смотришь в дуло,

хотя секунду назад следил за людьми в прицел.

и ты вроде бы жив

и даже, вроде бы, цел.

но теперь ты - цель.

ты цель.

цель.

представь что у тебя есть только

три сигареты, два трека и ночь, которую надо бы переждать.

представь что у тебя осталась лишь

шариковая ручка и измызганная тетрадь.

исписанный вдоль и поперек блокнот,

семь нот,

цейтнот,

головная боль,

недомогание,

игры в непонимание,

эти чертовы, накатывающие, депрессивные состояния -

(реактивная депрессия, межсезонье, с лета на осень,

что там дальше, господи, наверное что-то про проседь, просинь и бросил,

похуй)

в тишине есть особое очарование,

представь, что тебе известны лишь очертания и ничего больше -

ты вытаскиваешь человека построчно

из забытья и затишья.

заведомо сочинив что у вас ничего не вышло.

представь что у тебя установлен лимит на слова и звуки,

что свет и вибрация идут через руки,

что в узких зрачках рождаются самые страшные муки -

что любой прием вещества заканчивается бэдтрипом,

представь что ты к любой боли совсем привыкла

и ради забавы, раз в год, рассказываешь себе вслух как крепко и насовсем ты влипла.

представь.

ты только подумай,

что вся твоя жизнь - это расстояние от виска до дула,

это время пути пули из магазина в височную кость и далее -

представь, что ты проваливаешь задание

имея все составляющие для выигрыша,

представь что выжила, вывезла, выдюжила.

стоишь на руинах, подсчитываешь ранения,

попутно научив себя практически мертвенному смирению -

и тишина.

вокруг тишина и рассвет ударяет справа.

представь - что слова - отрава.

и говори.

говори взахлеб.

чемодан собираешь, а хочется зареветь.

этот миф, что от счастья не плачут,

смотри - ка, вот

подари мне, пожалуйста, клетчатый серый плед.

и билет до столицы, примерно под Новый Год.

подари мне надежду, сегодня, сейчас. услышь:

ничего не случалось лучшего, не могло.

мы как будто Малыш и Карлсон. я - Малыш.

прилетай поскорей и сядь на моё окно…

я тебя накормлю. я купила конфет и торт.

не болей и не падай, ведь сказка на новый лад.

а устанешь летать, скорее беги на борт

никого другого не хочется

о б н и м а т ь…

никого другого не хочется, не проси.

я привыкла к рукам и голосу, тембр - мёд

не того пожелала, глупая. нам бы сил…

посмотри, как лучи бесстыдно целуют лёд..

посмотри, как меняются люди, как ночь пуста.

ожидание сладостно, веришь мне?

потерпи.

нам с тобою пол жизни заново наверстать,

потерять - это страшно, боязней - не найти.