Агар агар

83. Доктор Шлихтер Фон Кенигсвальд приближается к точке равновесия

– Рак, – сказал Джулиан Касл, когда я ему сообщил, что «Папа» умирает в мучениях.
– Рак чего?
– Чуть ли не всего. Вы сказали, что он упал в обморок на трибуне?
– Ну конечно, – сказала Анджела.
– Это от наркотиков, – заявил Касл. – Он сейчас дошел до той точки, когда наркотики и боли примерно уравновешиваются. Увеличить долю наркотиков – значит убить его.
– Наверно, я когда-нибудь покончу с собой, – пробормотал Ньют. Он сидел на чем-то вроде высокого складного кресла, которое он брал с собой в гости. Кресло было сделано из алюминиевых трубок и парусины. – Лучше, чем подкладывать словарь, атлас и телефонный справочник, – сказал Ньют, расставляя кресло.
– А капрал Маккэйб так и сделал, – сказал Касл. – Назначил своего дворецкого себе в преемники и застрелился.
– Тоже рак? – спросил я.
– Не уверен. Скорее всего, нет. По-моему, он просто извелся от бесчисленных злодеяний. Впрочем, все это было до меня.
– До чего веселый разговор! – сказала Анджела.
– Думаю, все согласятся, что время сейчас веселое, – сказал Касл.
– Знаете что, – сказал я ему, – по-моему, у вас есть больше оснований веселиться, чем у кого бы то ни было, вы столько добра делаете.
– Знаете, а у меня когда-то была своя яхта.
– При чем тут это?
– У владельца яхты тоже больше оснований веселиться, чем у многих других.
– Кто же лечит «Папу», если не вы? – спросил я.
– Один из моих врачей, некий доктор Шлихтер фон Кенигсвальд.
– Немец?
– Вроде того. Он четырнадцать лет служил в эсэсовских частях. Шесть лет он был лагерным врачом в Освенциме.
– Искупает, что ли, свою вину в Обители Надежды и Милосердия?
– Да, – сказал Касл. – И делает большие успехи, спасает жизнь направо и налево.
– Молодец.
– Да, – сказал Касл. – Если он будет продолжать такими темпами, то число спасенных им людей сравняется с числом убитых им же примерно к три тысячи десятому году.
Так в мой карасс вошел еще один человек, доктор Шлихтер фон Кенигсвальд.

приходи ко мне одна
будем пить пиво
прожигать молодость
разговаривать про ерунду
и чувствовать себя дома.

Пухлые капли плюхаются там и сям.
Синими сумерками подкрашена духота.
Нечем дышать, словно в тесном ведре карасям.
Ты занята.

Пахнет встревоженной пылью и табаком.
Зло в сигарету вгрызается огонек.
Жажду дождя. Не думаю ни о ком.
Я одинок.

© Иван Купреянов

Я разговаривала с ней и меня поражала стойкость ее жизненных позиций. Я имею в виду, есть такие ситуации, когда мир тебя доводит до критической точки, когда он рушит все твои барьеры, защитные оболочки и условности, которыми ты прикрываешь двузначные места, и тогда он общается с тобой только в форме ультиматумов и однозначных ответов, и вот тогда становится видно, что у кого внутри. Когда показываются слои жести или вытекает аморфная масса.

Трудно быть злым, когда хочешь быть добрым. Трудно быть добрым, когда хочешь быть злым.

"Свобода лежит в самом сердце твоей готовности все потерять."

Карл Ренц

Реальность — это оксюморон из одного слова. Считается, что это нечто, существующее на самом деле, в отличие от умозрительных идей. Но в действительности реальность как раз и является идеей, существующей исключительно в уме, то есть она нереальна. Этимологически «реальность» восходит к латинскому «res», вещь, но в физическом мире нигде нет такой вещи, которая называлась бы реальностью, поэтому это слово как бы издевается само над собой. Это слово уместно, как фигура речи. На бытовом уровне можно сказать, что если сейчас декабрь, в реальности за окном зима, а не лето. Или, например, родители говорят детям: «захочешь кушать, нужны будут деньги, и это и есть реальность». С этим, конечно, не поспоришь. Но это доказывает лишь то, что одни наши иллюзии реальны относительно других наших иллюзий. То же самое происходит в детском сне, когда ребенок уверенно мочится в совершенно реальное и конкретное ведро и слышит надежный громкий звон жидкости о его стенку, подтверждающий, что он не промахнулся — но его отчего-то не покидает смутное сомнение в происходящем. Серьезный взрослый человек отличается от обмочившегося во сне ребенка, во-первых, тем, что он, как правило, еще и обосрался, а во-вторых, тем, что у него полностью отсутствует сомнение в происходящем, которое все-таки приближает спящего ребенка к истине. Зато у взрослого человека есть научная картина мира, которая, если коротко, сводится к тому, что реальность ведра доказывается звоном мочи, а реальность этого звона, в свою очередь, доказывается блеском ведра, и поэтому все должны с утра до ночи работать на производстве баблоса. Вот чтобы помочь серьезному взрослому человеку прийти в себя от этой реальности, и существует смерть.

В. Пелевин

Однажды я все лето работал мусорщиком в Мидленде. А так как я лучше всех говорил по-испански, меня определили в бригаду к мексиканцам. Однажды у меня рука попала под гидравлический пресс, которым трамбовали мусор. Мне все предплечье до кости пропороло. Еще чуть-чуть, и я был бы сейчас одноруким. Я заорал Лупе, чтобы он заглушил машину, и руку мне спасли. Потом мы приехали в больницу. Ввалились туда — грязные, окровавленные мусорщики, что-то кричащие по-испански. А две девушки на регистрации, подпиливая ногти, вежливо предложили нам пойти в другую больницу и обратиться к доктору Гуттиересу. С тех пор я считаю себя мексиканцем.
***
Мексиканцы относятся к смерти совсем не так, как англичане и американцы. У мексиканцев даже есть праздник, который называется День мертвых. Они смело смотрят смерти в лицо и принимают ее. И они относятся к смерти с юмором. У меня сценарист — мексиканец. Его зовут Гильермо Арриага. А когда у тебя сценарист мексиканец, рано или поздно в фильме появится мертвый парень.

"ты бессилен против собственной глупости, ведь ты её главный сообщник "
Рома

1. я снилась одногруппнице
2. радостная преподша по патфизу назвала меня гениальной и шлепнула по попе ^___^ я буду по ней скучать)

32.

залиште нарешті, мене в
спокої,
я зносила себе, як старе
пальто.
у вікні кіно, сумне, німе.
мені хтось потрібен? ні, вже ніхто.

via motherfuckershit.viewy.ru

40.

привіт, мене звуть відстань.
і я заберу у тебе всіх.
мені буде все одно на твій стан.
а тобі, на мій пронизливий сміх.
мій зріст - 2000 кілометрів,
але
це тільки для тебе.
плюс, мінус кілька метрів проспектів.
я знаю, не витримаєш, навіть люблячи.

via motherfuckershit.viewy.ru

— Я не верю в будущую жизнь, - сказал Раскольников. Свидригайлов сидел в задумчивости.
- А что, если там одни пауки или что-нибудь в этом роде, - сказал он вдруг.
" Это помешанный", - подумал Раскольников.
- Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится.
- И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого! - с болезненным чувством вскрикнул Раскольников.
- Справедливее? А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал! - ответил Свидригайлов, неопределенно улыбаясь.

Я хочу, чтобы меня похоронили под подаренной тобою любовью.

we were dead before the ship even sank (c)

Все нормально. Я такие вещи знаю по себе. Бывает, жизнь не ладится: долги, короста многодневного похмелья, страх и ужас. Творческий застой. Очередная рукопись в издательстве лежит который год. Дурацкие рецензии в журналах. Зубы явно требуют ремонта. Дочке нездоровится. Жена грозит разводом. Лучший друг в тюрьме. Короче, все не так. И вдруг заклинит, скажем, молнию на брюках. Или же, к примеру, раздражение на морде от бритья. И ты всерьез уверен - если бы не эта пакостная молния! Ах, если бы не эти отвратительные пятна! Жил бы я и радовался! Ладно…

Довлатов, "Иностранка"