Хроники последнего поколения

Встреча была назначена в субботу после завтрака. Именно что назначена – когда на и-мейл приходит письмо с местом встречи и временем, сомневаться в этом не приходится.

Короткое такое письмо:

«07.09. в 8.45 кабинет психолога».

И всё.

Тамара Алексеевна, которую ее подопечные теперь именовали исключительно Железной леди, часто говорила окружающим, что лаконичность это показатель профессионализма. Правда, про себя она думала, что единственный показатель профессионализма – это когда сделанное человеком не ломается, как только он от него отходит. Но на прежней работе такие размышления могли бы кончиться скандалом и увольнением, а на нынешней приходилось большую часть времени играть в няню для целого взвода подростков.

«И вот это называется повышением по профилю», – кипятилась она весь август. Курс по психологии детей нового поколения она прошла только для того, чтобы попасть в кризисный штаб, а не для того чтобы вытирать сопли у вечно чем-то озабоченных подростков.

Когда в первый же день её перевели из психологов в кураторы, она впервые написала руководителю отдела длинное гневное письмо, в котором перечислила все свои достижения и реализованные планы. В ответ пришло лишь это:

«В январе ваша кандидатура будет рассмотрена на пост руководителя нового управления».

И всё.

«Как же они любят лаконичность. Самый легкий способ не вступать в споры».

Гнева она уже не испытывала, хотя работа оказалась именно такой, какой она её себе представляла: подростки не ложились спать вовремя, с трудом вставали, ныли и периодически конфликтовали.

Когда Тамара Алексеевна изучила обязанности куратора, на её обычно неподвижном лице появилось нечто схожее с отвращением: по старой традиции человек, который не имел чётко прописанных обязанностей, должен был отвечать за всё. В данной школе такими людьми были именно кураторы.

«И еще отчеты в штаб каждый день».

На этаже было пусто, около кабинета психолога никого не было. Что было неудивительно для субботы. Тамара Алексеевна постучала в дверь.

– Да-да, входите.

Голос был скорее низким, но без лишней хрипотцы и не походил на командный голос послуживших офицеров. Ожидая еще больших сюрпризов, Тамара Алексеевна толкнула дверь.

За столом сидел светловолосый мужчина неопределенного возраста и что-то внимательно изучал на экране монитора.

«Точно не военный», – хотя сидящий перед ней также не походил и на кабинетного ученого, который специализируется на проблемах детей нового поколения. Блондин был высок, поджар и, главное, в его взгляде скользило то, что называлось интеллектом. И еще слегка опасностью – не так как от профессиональных диверсантов, а скорее как от людей, которые часто бывали в опасных передрягах.

Тамара Алексеевна прочистила горло, не особо громко, просто чтобы дать понять, что она уже здесь.

Блондин оторвал глаза от экрана.

– Тамара Алексеевна?

– Старший лейтенант Одановская.

Блондин слегка приподнял бровь:

– Майор Солонцев. И на будущее. Никаких званий и обращений по фамилиям. Вы Тамара Алексеевна, я Гавриил Михайлович. Так будет лучше.

Тамара Алексеевна кивнула, но от вопроса не удержалась:

– Я каждый раз буду отчитываться в этом кабинете?

– Отчитываться вы будете по электронке. Причем только важные события, всего подряд писать не надо.

Тамара Алексеевна сделала удивленное лицо.

Гавриил улыбнулся.

– При действительно кризисной ситуации тут же звоните мне. А вот на изучение бытописания подростков у нас не хватит людей. И на тех, кто есть, не стоит скидывать всякую ерунду.

– Можно вам задать личный вопрос, Гавриил Михайлович?

– Можно. И в общении один на один можно просто Гавриил.

Тамара Алексеевна, улыбнувшись себе под нос, продолжила:

– Гавриил Михайлович, вы наверняка читали в моём деле, чем я занималась до вот этого всего, – она обвела взглядом невидимую в кабинете огромную территорию школы, – и должны понимать, что для меня это как личное оскорбление, при всём уважении к руководителю направления. Я привыкла планировать и проводить быстрые операции. И работа няньки мне кажется понижением и отстранением. Я говорю вам это, чтобы в дальнейшем не было недопонимания между нами.

Гавриил, всю речь смотревший ей прямо в глаза, неожиданно улыбнулся.

«Это что за дела?» – взвилась про себя Тамара Алексеевна.

– Судя по вашему лицу, мне сейчас грозит страшная казнь прямо в кабинете психологии, – с непонятным удовлетворением сказал он.

Тамара Алексеевна отвела взгляд – перспектива перейти на другую должность в январе начала потихоньку таять.

– Тамара Алексеевна, вы не задавались вопросом, почему именно вас внедрили в школу и почему после случившегося сделали куратором?

«Каждый вечер», – выпалила она про себя.

Вслух же:

– На подобный вопрос из кризисного штаба мне прислали нечто похожее на морковку.

– Морковку?

– Пожуй и успокойся.

Гавриил снова улыбнулся.

«А ничего у него улыбка, искренняя», – отметила она.

– Вы были внедрены в качестве психолога, потому что показали отличные результаты в ситуациях, когда надо принимать решения без подсказки и принимать очень быстро. Подобный человек на месте очень необходим. Но результаты быстрого курса работы с детьми были неутешительными – у вас не хватает тонкости и терпения.

Тамара Алексеевна кивнула – на интенсивных курсах она даже не старалась, в надежде на то, что её переведут в другое место.

– Но кое-кто всё равно настоял на вашей работе здесь.

– Кто?

Её интерес был неподдельным, врагов в руководящем составе у неё не было, по крайней мере, вроде как, и узнать виновного в произошедшем хотелось очень сильно.

– Я.

Знаменитая нейтральность лица Тамара Алексеевны сменилась почти детским изумлением.

– Но почему?

– Потому что я читал ваше дело. Знаю, сколько вы сделали для окончательного уничтожения частных интернатов, видел ваши результаты по вербовкам внутри секты. Вы занимаетесь этим почти десять лет и практически на любом направлении, на которое вас назначали, вы показывали результат. Поэтому я выдернул вас в школу. Поэтому я сделал вас куратором.

– Из-за того, что я успешно проводила контртеррористические операции? – в голосе, кроме легкой обиды, было искреннее непонимание.

– В том числе. А также потому что вы отлично знаете систему организации ячеек у секты. Представляете, как работают внедренные адепты, знаете их методы вербовки новых членов. И, главное, не будете испытывать дискомфорта, если вас поселить в комнате, где недавно покончил с собой человек.

– Гавриил Михайлович, вы мне пытаетесь сказать, что я попала в школу благодаря крепким нервам и бывшим заслугам? А дальше что? Честно мне признаетесь, что просто никто больше не согласился?

– Я хочу сказать, что новопреставившийся куратор был адептом секты. Если вас еще не посещали такие мысли.

– Мне не сообщают результаты экспертизы, – сказала она сухо как могла, но сердце заколотилось – вся эта история сразу показалась ей слишком странной. Человек, который всю жизнь работал с детьми, неожиданно вешается, когда южную ветвь секты берут под арест.

– Думаю, дальнейшее не нуждается в объяснении по пунктам. Сектант как куратор – это огромный удар по самой идеи безопасности. А кроме того, вопрос, что он там делал, лично мне не даёт покоя. Что было его целью: именно это здание, этот этаж или кто-то из детей? И мне нужен человек, который умеет смотреть, слушать и делать выводы.

Тамара Алексеевна, слушая его речь и мысленно соглашаясь с доводами, наткнулась взглядом на левую руку Гавриила. Рукава рубашки у него были слегка закатаны, благодаря чему был виден глубокий шрам на внешней стороне, который начинался сантиметров через семь после запястья и уходил вглубь.

«Не похоже на след от пули. Да и на осколочное тоже».

Гавриил, заметив её взгляд, неспешно раскатал рукава.

«Не комплексует, но и обсуждать не собирается», – с какой-то гордостью за поведение вышестоящего, подумала она.

– Итак. Если мы пришли к пониманию, предлагаю обсудить наши планы на ближайшую неделю. А так же пробежаться по вашим отчетам, Тамара Алексеевна.

– Можно Тамара. В общении один на один, конечно.

– Слышь ты, ландарь, ты куда прёшь? Да, ты, чубатый! Ты чё мне здесь бычару включаешь, а? Щас тебя отправим поле обрабатывать, если ты по-человечьи не заговоришь!

Просыпаться от такого прекрасного монолога это вам не под пение птиц вставать – никакого ощущения отдыха. Александр, которого все по большей части так и называли Александром, слез со второго яруса с лёгким стоном.

– Что там творится-то? – вроде как спросил у себя и сам же открыл окно, чтобы посмотреть что.

Под окном происходила натуральная встреча двух конфликтующих группировок. К Валере, которого в основном все звали Валерой-спортсменом, пришли его оппоненты для выяснений непростого момента: кто будет по школе самым правильным и непререкаемым авторитетом во всех межкорпусных разборках.

Александр ухмыльнулся: на разборку с Валерой пришел здоровенный пацан по погонялу Кремень. «Вадик Кремень, – обычно говорил он, а после добавлял: – Щас по бороде прорежу, гнида». Парень, конечно, физически здоровый, но вот мозгов…

«На две лопаты», – вспомнил старую шутку Александр.

Когда он выглянул из окна, конфликт уже утихал. Вадик стоял в полной растерянности. Его правая рука, такой же здоровяк как и он сам, лежал с разбитым лицом, а остальную его команду оттесняла безрассудная Валерина троица – так звались трое борцов, которые приходились друг другу родственниками.

Вадик старался не потерять лицо и не сорваться на извинения. Валера внимательно слушал, а из один из его самых лучших бойцов, Виталя, которого все почему-то звали Серб, помахивал гантелей, которой минуту назад успел выбить с пяток зубов у сотоварища Кремня.

«Типа, спортом пацаны занимаются, один аж устал, и спать лёг»! – заржал Александр и, спрыгнув с подоконника, решил тоже присоединиться к разговору.

Напялив чью-то майку, он припустил по лестнице, но на самое веселое опоздал: когда он подошел к конфликтующим, Кремень уже жал руку Валере и пытался пожать Сербу, который смотрел на него как на внезапно заговоривший кусок говна.

– Не, Валер, ты не сочти за грубость, я просто не так понял…

– Слышь, а как ты понял? – взревел Серб. – Как ты там себе придумал – это твоё личное клоунское мнение! А вот то, что ты пришел им перед нами махать – нет. Ты чё думаешь, сказал «прости» и все сразу обниматься будем и бегать босиком по лугу? Шёл бы ты на хер отсюдова, клоун солнечный!

Валера поднял руку, прекращай, мол, и, улыбаясь, обратился к Кремню:

– Вадик, мой дорогой друг Виталя, пусть и в слегка грубой форме форме, говорит тебе справедливые вещи. Вот смотри: если ты выдумку от правды отличить не можешь, то зачем ко мне пришёл? Я чё – на учителя похож? И себя дураком выставил и пацанов подставил. Они за твои выдумки драться пришли, а тут такое. Если бы я такое учудил, – тут Валера заметно повысил голос, – меня бы свои удавили! И правильно бы сделали – зачем им такой лидер, который фантазиями живёт?

Парни, пришедшие с Кремнем, внимательно слушали.

Александр знал, что теперь Кремню жизни не будет. Свои же постараются его забить как можно более жестоко и быстро. И тот, кто сделает это первым, сможет претендовать на роль вожака и Валерину дружбу – это в момент стало понятно всем.

Не исключая и Кремня.

Он невидящими глазами взглядом уставился на ухмыляющегося Валеру, юношу, понимая, что жизнь его теперь изменится самым причудливым образом. В попытке хоть как-нибудь отплатить за это, он кинулся было к Валере, но был остановлен Сербом, который неожиданно ловко пробил ему в голову с ноги.

– Устал что ли? Разлёгся чё-то, – нестерпимо громко заржал Серб и повернулся к пацанам Вадика, сильно расстроенных тем фактом, что они оказались этим утром именно здесь.

– Ну чё, пацаны? Выбирайте откупные: либо я вам по зубам гантелей, либо вы друг дружку месите, пока только один на ногах не останется. Считаю, незабываемое утро вы заслужили – надо меньше клоунов слушать.

Пацаны зашуршали. Методы искупления не радовали, но никаких способов съехать с темы, судя по их напряженным рожам, так и не появилось.

Александра увидел, что Валера уже потерял к «пленным» интерес; обычно разного рода «наказания» провинившимся придумывал именно Серб – у него получалось это особенно хорошо и всегда болезненно для гордыни наказуемого.

«Пленные» встали в полный рост и озадаченно смотрели на своего мучителя. Тот, явно придумав что-то особо изощренное, начал издалека:

– Пацаны, а кто тут из вас говорить будет? Кто себя за старшего объявляет?

Практически без паузы, из толпы вышел парень небольшого роста, но с широченными плечами.

«Сам себя шире», – разулыбался Александр.

– Как звать? – с легкой издевкой спросил Серб.

– Пацаны зовут Гирей.

Сказал и многозначительно потянулся, чтобы и сомнений не было, за что получил такое погоняло.

– Гиря, значит? Маша, Даша и Гиря, три подруги на вечер, значит?

Валерины пацаны заржали. Гиря начал пунцоветь.

– Ты, слышь! Ты на чё намекаешь, а?!

– Успокойся, что ты? Никак обиделся, а? Если чё, есть у нас такие, которые тебя утешут.

Гиря, уже бардовый багровый от гнева, хотел было что-то сказать, но его прервал голос, принадлежавший кому-то, стоявшему за ним:

– Ты чё думаешь, если нас в говно тыкать, мы так и будем стоять и добавки просить? Давай без этих: Маша, Даша. По существу.

–Оп-па. А ты у нас кто? Представься, а то неправильно выходит. Один главный в коме, один щас инсульт схватит, а за них безымянный разговор держит.

– Зовут меня Гарик, а погоняло у меня простое – Японец.

– Японец, значит? Ну и чё ты мне сказать хочешь?

Гарик вышел вперед и, снизу вверх посмотрев в глаза Серба, продолжил:

– Ты же сам понимаешь, мы, – мотнул он головой в сторону своих пацанов, – не ищем лишних проблем. То что пришли, как бараны, не разобравшись, вина наша. Но просим разобраться миром и уйти без лишней крови.

Александр понял, что сейчас произойдет страшное, может даже непоправимое. Пацан в своей речи умудрился нарушить все негласные табу, за которые Серб сурово карал даже своих.

«Вот ведь»!

Удивившись такой неразумности, Александр потянул Серба за рукав олимпийки.

«А тебе что здесь надо»! – читалось на его лице.

– Виталь, позволь мне?

Серб обернулся на Валеру. Тот с ухмылкой пожал плечами, мол, давай посмотрим, чё будет.

– Вперед, если желаешь.

Александр втянул побольше воздуха в грудь и размеренно заговорил:

– Все присутствующие здесь, кроме, конечно, пропустивших всё, – кивок в сторону Кремня, – желают закончить всё миром, так?

Пацаны, невольно улыбнувшиеся на «пропустивших», согласно закивали.

– Никто из нашего корпуса, ни Валера, ни Серб, ни остальные не хотят лишней крови и нежелательной славы. Разойтись с миром – вот общее желание.

Пацаны опять закивали.

– Но если вы уйдете без расчета за сделанное, обязательно пойдут слухи. Скажут, что у нас в корпусе прощают любой наезд. Подумают, что на нас можно будет легко наехать ради прощупывания почвы. Сами понимаете, этого никто допустить не может.

Стоящие перед Александром напряглись: то, что он говорил, безусловно, было справедливо, но вот выражение лица Серба в этот момент не нравилось никому из них.

Японец, окончательно ставший вместо Гири главным, спросил:

– Так ты чё предлагаешь-то?

– А предлагаю я следующее. Вы должны выглядеть так, чтобы любой увидевший сразу понял: они были в чем-то неправы, – засмеялся Александр.

На лицах пацанов отразилась печаль и ожидание.

Никто не ушел обиженным.

Позже, когда они с Валерой и Сербом сидели и жевали шаурму, Виталя, косясь, на Александра, сказал:

– Это ж надо было до такого додуматься, а?!

– В смысле, ловко получилось?

– В смысле, я хотел, чтоб они друг друга били, пока только один на ногах не останется. А теперь даже не знаю, что вокруг подумают.

Валера довольно посмотрел на Серба:

– Чё подумают? Подумают, что здесь кроме как в зубы, можно еще много всякого на свою тупую башку найти.

Виталя покачал головой и выплюнул что-то не пригодное что-то, непригодное для прожевывания.

– А ты чё молчишь, затейник? Скажи хоть, как до такого додумался? – спросил он после этого у Александра.

– Да что там думать-то? Мы когда с Валерой в среднею школу перешли, там старшеклассники над всей мелочью так измывались. Тогда как раз за побои начали отчислять и уголовные дела заводить, вот и стали всякое придумывать. Кто заставлял мелких лупить друг дружку, а кто просто всю одежду отнимал и через школьное поле гнал.

– И чё, тебя Валер тоже гоняли?

– Сегодня чё, вечер грусти о прошлом? Или тебе делать нечего? – злобиво, но не без доли иронии спросил Валера.

Александр, покосившись на него, как бы между делом заметил:

– Ну, ни вечер, это да. Утро жизнерадостных историй. Которые, когда их будут передавать через поколения, будут наполнять сердца молодежи радостью и желанием подвига.

Валера с Сербом в унисон заржали, после чего Валера изрек:

– К подвигам, точно. Короче. Если интересно, то была у нас в школе такая традиция – гонять младших. И все приколы были: кидание на деньги, отнимание шмоток, нахождение самого бесперспективного в классе и задрачивания его чуть ли не до самоубийства. А еще у нас в школе был кружок борьбы и столовая. На этом увлекательный рассказ о моем прошлом окончен.

– Борьба была, значит? И спортзал с канатами был?

– Отличная догадка – как смог?!

– Канаты были, значит?

– Да чё тебе эти канаты, а? Я волноваться за тебя начинаю. Может, шаурма несвежая?

– Я вот что тут подумал: ты, небось, с этих канатов падал часто, вот и не помнишь ни фига, чё творилось и как каждый день голышом в столовую ходил?

– Во! Ты загнул, блин. Вот у кого надо учиться дознание вести. Всё про меня выяснил, даже скрытое от меня же! А по виду похоже, что в школу приняли исключительно из жалости.

Серб скорчил гримасу:

– Вечно ты по больному ударить пытаешься, Валер! Я ж вцелях психологической помощи!

На этот раз заржали все трое.

– Во, кстати. Сань, ты пока здесь посиди. Незачем тебе с нами светиться.

Александр, которого один только Серб звал Саней, развёл руками:

– У тебя ко мне до сих пор недоверие есть?

– Сань, какое недоверие? Ты знаешь, чем мы занимаемся, а я уже понял, что ты не из тех, кто языком метет.

Александр хотел было что-то сказать, но был прерван Валерой:

– Короче. Заканчиваем расшаркивания. Тебе с нами не надо. Я не считаю, что ты не справишься. Просто надо, чтобы ты тут посидел, за местом посмотрел. Лады?

Александр кивнул. Его раздирало желание всё-таки настоять на своём и кинуться вслед за Валерой, но он прекрасно понимал, что тот рад не будет.

«Сижу, значит, здесь. Сторожу, значит, место».

Он заглянул в пакет, который с собой притащил Валера. Кроме шаурмы, завернутой в вощенную бумагу, там лежали шесть банок энергетика.

«Отличное у нас меню», – подумал Александр, откупоривая банку.

С холма, на котором проходил их обед, было отлично видно, как Валера с Сербом стопанули какого-то высокого парня в темных очках и белой рубашке. Тот явно не сразу понял, в чем суть вопроса, однако быстро въехал. Сначала он пытался храбриться – до Александра долетали обрывки фраз, которые басовито выкрикивал здоровяк. Когда послышалось: «Да ты знаешь, кто я такой?», Серб лениво, как показалось со стороны, стукнул ему в солнечное сплетение. Парень рухнул на пыльную дорогу и попытался заорать. Серб предусмотрительно пресек эту попытку, пнув его в пах.

Дальнейшее Александр себе представлял очень чётко, хотя этого ему видно не было: сейчас Валера, склонившийся к парню, шепчет ему на ухо свою «просьбу», одновременно наступив коленкой на кисть руки. Если ответ парня ему не понравиться, то тот останется лежать со сломанной рукой и выбитыми зубами. Если же всё будет нормально, Валера встанет и протянет руку лежащему, показывая свою незлобивость и отходчивость.

Разговор несколько затягивался. Серб уже начал коситься по сторонам и едва не дёргал Валеру за майку.

Наконец, Валера встал и с неопределенным выражением лица побрёл в сторону Александра. Серб тоже уже было рванул за ним, но его тормознул парень, который даже не пытался встать. Серб наклонился к нему и, послушав секунд пять, зарядил ему лобешником по лицу.

Потом вскочил и еще разок от души пнул в живот. После чего с таким же двусмысленным выражением направился за Валерой.

Александр встретил их недоуменным взглядом – что это, мол, было?

Валера, не глядя в глаза, сказал:

– Пошли отсюда. Пока никто этого упыря не увидел.

Позже Александр стоял около спортзала и перебрасывался фразами с Сербом.

– Так что случилось? Что он тебе такого сказал?

– Сказал – это полдела.

– Умеешь ты, Виталя, говорить по делу.

– Сань, оно тебе надо? Это моё дело. Моё и этого защека.

Серб, который обычно имел вполне дружелюбный вид, буквально метал молнии. Глаза его стали еще серее, чем обычно, и окончательно потеряли синие вкрапления.

– Ну не хочешь - дело твоё, – Александр, вроде как смирившись, достал из кармана мятую пачку сигарет и протянул её Сербу. Тот, проведя рукой по своим коротко-стриженным волосам, чуть заметно кивнул.

– Давай, пока не вернулся. А то начнётся – типа, у тебя чё, здоровье лишнее!

Александр кивнул.

Они закурили, и Серб, сплюнув, неожиданно заявил:

– Этот клоун, дебил тупой, нам не на того указал, прикинь?

– …

– Короче. Он вообще не из мажоров, просто какой-то мутный из обычной школы.

– Я… Слушай, Виталь, я в целом не в курсе, что сегодня случилось. Меня Валера обедать позвал. А потом сказал: нам надо будет кое с кем побазарить, ты посидишь пока, шаурму постережешь!

Лицо Серба вытянулось и в глазах появилось нечто непонятное.

«Чё это он», – удивился Александр.

– Ну Валера и кадр, блин! Он мне знаешь чё сказал? Типа, сегодня на пацана в деле посмотрим, а завтра, если он не ссыкло, побреем его и начнем драться учить!

От хохота Александра тревожно снялись с веток птицы и задрожали стёкла.

Наконец отсмеявшись, он, утирая слёзы, посмотрел на Серба, изо всех сил пытавшегося сдержать улыбку.

– Так что готовься, Сань. Никаких патл, бросишь курить, начнешь мобилы отжимать. Может и моя майка на тебе не будет как платье.

– Так это твоя? Я уж подумал, что не со своими шмотками приехал!

Дружный смех оборвал Валера, который вышел из-за угла, таща за собой нечто мелкое и пищащее. Вблизи это "мелкое" оказалось пацаном, который был ниже Валеры на голову и раза в два меньше по комплекции.

– А я вам подарок притащил, пацаны! Это очень редкое животное: лживый и тупой баран, без желания жить.

Серб радостно заорал:

– Кого мы видим! Резина, а ты какими судьбами здесь? Вот уж не знал, что сюда слабоумных берут.

– В-виталь, п-привет.

– Я тебе, сука, сейчас этот привет ректально запихну, если еще раз пасть без разрешения откроешь! – рявкнул Валера, – Заткнись на хер и как следует подумай, что ты мне скажешь. Тот мутный, на которого ты пальцем тыкнул, вообще не мажор. Он из какой-то задроченной общаги. Или ты, урод, думаешь, мы бы у него пропуск не проверили?

– …

– И да. Рот ты откроешь ровно один раз. Если сказанное не понравится мне, либо кому-то из пацанов, говорить ты не сможешь очень долго. Поняла, Резина?

Тот испуганно кивнул и после продолжительной паузы, стуча зубами начал:

– Я тебе клянусь всем, что у меня есть, этот парень из частной школы! Послушай, я постоянно барыжил в центре, а он там с одноклассниками зависал. А потом я его в школе видел, когда одному местному товар привозил. Они с ним из школы вышли, потом его на машине шофер домой увёз! Я не вру, Валер, честное слово, клянусь всем, что у меня есть!

– Закончил? Отлично. Чё мне твоё слово, а? Ты ж барыга, твоему слову даже твоё отражение не верит. Это так ты мне, значит, долг отдаешь? Кинуть меня решил? Ткнул в первого попавшегося и решил, что я схаваю?

Валера говорил всё громче, делая ударения на некоторых словах и глядя Резине прямо в глаза.

– Валер, я тебе не… Мне зачем? Мы ж в одной школе, ты ж меня из-под земли…

Взгляд Резины блуждал по лицам Серба и Саши, пытаясь вызвать отклик. Быстро поняв, что от Витали сочувствия ему ждать не стоит, он перевёл взгляд на Александра. Тот как бы увидел себя его глазами: длинная челка, зачесанная назад, джинсы, майка на пару размеров больше и не сильно спортивный вид. Резина грохнулся на колени и пополз в его сторону.

– Ты куда это? Я тебе не проверяющий, мне отсасывать не надо, – на раз оборвал представление Валера и, взяв Резину в охапку, треснул его о стенку. Тот со звуком отчаяния сполз по стене и свернулся калачиком.

– Сразу видно барыгу, – ухмыльнулся Серб. – И на колени ловко падает, и к побоям привычен!

Тут Александру пришла в голову идея:

– Валер, можно тебя на пару слов?

– Прям срочно? А то давай после того как его кровью стенку покрасим, а?!

Александр мотнул головой, типа, срочно, да. Валера, попутно наступив на лежащего, подошел.

– Короче, если его сейчас бить, нас могут поймать. Он потом может настучать. Его могут заставить настучать. Неважно. Давай с него по-другому возьмем, а? Он правильно говорит – ты его потом из-под земли…

– Или даже в землю. Чё предлагаешь?

– Он же барыга? Знает, кто торгует. Знает чем. Пусть вернет информацией.

– Опа. Ни хера ты мозг, а! Чё скажешь, Виталь?

Три пары глаз напротив друг друга:

Серо-синие: «Считаю, рыжий в правильную сторону думает».

Ореховые: «Вот и мне так видится. Чё будем узнавать?»

Синие: «Всё. Только я буду разговаривать, а то у него на вас какая-то странная реакция!»

И про себя:

«Рыжий? Это он про что?»

– Лады. Давай, Виталь, потащили этого мученика. Будем его водой родниковой отпаивать и утешать перед непростым разговором!

– К озеру, что ли?

– Умеешь же, когда захочешь!

– Я ж с канатов не падал.

– С тебя оборжаться прям можно, как с немых фильмов.

Саша шёл позади и размышлял о том, что неплохо было бы еще раз перекусить.

«Приключения на голодный желудок – это неправильно».

Он всегда завидовал детям, чей день не был забит делами.

Сколько он себя помнил, потерянное время на игры и прочие детские забавы было для него действительно потерянным. Никогда он не воспринимал это просто как метафору: каждый раз, когда он отвлекался от выполнения очередного плана, ему снился один и тот же сон. Как его, томимого бездельем, хватали высокие люди с одинаковыми лицами, будто отлитыми из стали, и долго тащили спиной вперёд по длинным, тёмным и грязным коридорам. Как он сначала возмущался, потом кричал, а под конец умолял его отпустить. И как в тот момент, когда у него уже не оставалось сил на сопротивление, его кидали в глубокую яму с зыбучим песком на дне. И как он медленно погружался на дно, объятый ужасом.

Арис всегда просыпался после такого в поту, с севшим голосом. И всегда в голове эхом отдавалось: «время сожрёт тебя».

Это кошмар преследовал его с малых лет. Он точно помнил, что в первый раз это произошло, когда он перестал наблюдать за звёздами – променял астрономию на онлайн игру. Ужас, с которым он просыпался, еще пару дней затмевал от него происходящее вокруг и делал его рассеянным.

Тогда он решил, что уж лучше чётко распланированная жизнь, чем безумие кошмара. Позже он научился себя обманывать, выбивая у своего внутреннего судьи время на развлечения – и «отрабатывал» взятое, стараясь быть лучшим во всём.

Но это всё было до того, как он обрёл настоящую цель.

Когда Арис узнал о неизбежности переезда в интернат, перспектива оказаться неподготовленным к условиям новой школы напугала его настолько, что он поехал через весь город и впервые попал в гости к Дарию. Последний быстро понял все его переживания и вместе они сели разрабатывать план. Не убогое подобие, какое выдавали одноклассники Ариса, если что-то не ладилось, а настоящий, расписанный по пунктам, включающий в себя любые экстремальные ситуации, план, которому позавидовали бы даже стратеги Вест-Поинта.

Ехать Арису предстояло во всеоружии, что в его случае означало поиск всей доступной информации, приобретение нового ноутбука и сбора с собой такого количества железа, которое позволило бы ему организовать свой сервер, с которого – «если всё вдруг будет вконец ужасно» – можно будет запустить сайт и начать общемировую панику. План провоза он разработал вместе с Дарием, который даже не показал намёка на то, что считает его поведение сверхпаническим.

После этого Дарий практически поселился у Нолевых дома, помогая с выбором необходимого и каталогизируя железо, которое должно было стать основанием для «свободного полета» Ариса в сети.

Дарий, ничего толком не понимая в технике, за пару дней обсуждений сделал несколько блестящих предложений, среди которых было в том числе и такое: Арис собирал очень мощный стационарный компьютер в самый зашарпанный и убитый корпус, который только мог найти. Дарий написал письмо в школу, в котором от имени родителей попросил разрешения привести домашний компьютер в качестве альтернативы ноутбуку. В связи с невысокими доходами семьи Хламовых и очень высокими оценками Дария школа пошла навстречу.

Кроме того, Дарий договорился с почтальоном, который должен был высылать отдельные запчасти в качестве посылок от бабушки Хламовой.

Арис решил отблагодарить Дария небольшим подарком – что было вполне в духе семьи Нолевых – и хотел отдать свой старый, но еще очень даже неплохой нетбук. Но не тут-то было. Дарий ввел в ступор когда вежливо, но жёстко отказался от подарка. Арис, конечно, никогда и не думал, что покупается всё и вся, просто это был первый раз, когда говоривший не наторговывал себе цену, не пытался показаться «не как все», а просто объяснил свою позицию.

Дарий нравился Арису всё больше, и он стал замечать, что его радует возможность проводить с ним время. Именно тогда Арис понял, что его обычные сны прекратились. Неважно, сколько времени он тратил на изучение курса алгебры за 8 класс, а сколько на то, чтобы просто пройтись с Дарием до набережной и послушать его рассказы про море и мореплавателей, люди с одинаковыми лицами не появлялись. Кошмары снились ему всё реже и уже пугали не так сильно.

В ночь на Ивана Купалу, когда Арис (оставался ночевать у Хламовых) ночевал в гостях у Дария, Василиса предложила сбежать из дома и пойти к реке. Идти пришлось всем, иначе Вася ушла бы одна и чем это тогда могло бы закончиться не мог сказать никто.

Арис уже не в первый раз видел, что Дарий волнуется не столько за сестру, сколько за тех с кем судьбами немилосердно схлестнет Василису (этой ночью). Он удивлялся сам себе – раньше он не мог и помыслить о каких-то ночных прогулках, а сейчас, весь искусанный комарами, плюхает через лес к реке.

– Может лучше к морю? – спросил он, но безответно. «Иван Купала - значит река», читалось на лице Василисы. Топать было неблизко, но весело, по лесу бегали перепившиеся люди, многие из которых уже где-то потеряли одежду.

«Всё таки народные забавы имеют своё очарование», – подумалось Арису, за минуту до того как они вышли к реке.

«Народные забавники» гоняли по реке наперегонки, используя для этого лодки, кто резиновые, кто обычные, одолженные на пристани. Вдоль всего берега горели костры, на противоположном берегу горел сарай и какой-то обросший бородой мужик с диким мычанием бегал за хохочущими людьми. Арису тотчас стало не по себе, и он посмотрел на Дария. Тот улыбнулся ему и сказал:

– Мужчина с бородой - антрополог в столичном университете. Каждый год приезжает сюда, привозит с собой студентов, напивается и начинает их гонять. Всем, кто поехал, ставит автомат на зачётах.

Арис всерьёз призадумался.

Этой ночью он наблюдал еще многое: приезд патруля полиции, поджог полицейской машины, бегание по лесам за теми, кто этот поджог устроили, пляски голышом, купание голышом, загрузка голых людей в специально подъехавший для такого ПАЗик.

А когда светало, Дарий сказал ему кое-что, всего два предложения. Но для Ариса они были подобны удару молнии.

Когда наконец, ближе к вечеру, Арис проснулся, он почувствовал нечто новое для себя. Ощущению этому в такт звучала фраза из сна, который он видел за секунду до пробуждения: «время идёт с тобой рука об руку».

Вопреки тому, что по своим убеждениям Арис был приземлённым скептиком, тот разговор стал для него настоящим Откровением – в библейском смысле этого слова. Конечно, он не стал почитать Дария как мессию, ходить за ним, открыв рот, и беспрекословно выполнять команды, не таков был Арис, да и Дарию нужен был не поклонник, но друг – человек которому он сможет довериться, может не полностью, но больше чем кому бы то ни было.

С того дня они еще больше сблизились.

Все это пронеслось в голове у Ариса, пока тот наблюдал, как Дарий вполголоса расспрашивает их соседа по этажу, довольно забавного, по мнению Ариса, паренька. Тот вернулся с занятий позже остальных и его вид явно говорил о том, что он попал в передрягу. Дарий тут же сориентировался и аккуратно перехватил ковыляющего в свою комнату скейтера. Усадив его на диван и быстро принеся стакан чая, Дарий взялся за расспросы. Через пять минут скейтер плакал и согласно кивал всему, что говорил Дарий. После разговора, Дарий сдал его на руки соседям по комнате и вернулся к Арису.

– Так что произошло?

Испуга в голосе Ариса слышно не было, хотя его сердце буквально выпрыгивало из груди.

– Ничего неожиданного. Все, как и ожидалось – нельзя на одном поле свести волков и овец, ни один пастух не уследит.

– Значит, интернатовские?

Вопрос был излишним, посмотрев в глаза Дарию, Арис понял: да, интернатовские.

Всё как они и ожидали, вот только от этого легче не стало.

– Не падайте духом, Арис. Если мы смогли предсказать, что всё пойдёт по худшему сценарию, значит, наш план по нормализации тоже удачно претворится в жизнь.

Арис улыбнулся: «наш план» это было сказано очень гордо, но на самом деле все идеи в нем принадлежали Дарию. Он каким-то непостижимым образом предсказал все недочёты создателей школы и буквально по дням расписал развитие событий. Согласно «их» плану, действовать надлежало через сутки после начала событий: «Заранее не получится, – объяснял Дарий. – Заранее никто и не подумает шевелиться, а вот когда события закрутятся, можно будет начинать».

– А пока у нас есть последние мирные сутки, не надо забывать, что есть еще более насущные дела.

Арис кивнул; под насущными делами Дарий имел в ввиду идею, которая пришла ему в голову, когда он допытывал Ариса по поводу работы интернета в школе. В момент рассказа про внутреннюю сеть с удаленным доступом ко всем школьным компьютерам, Дарий вдруг спросил:

– К ноутбуку куратора тоже?

– Да. А зачем… – не договорил Арис, пораженный догадкой. Компьютер их старого куратора, после тщательного исследования специалистами, перешел к куратору новому, а значит, на нём могло остаться то, что дало бы Дарию хоть малейшею подсказку, кем был их прежний куратор и в чем была его связь с сектой.

– Дарий, вы понимаете, что шансы ничтожны? Те, кто занимался проверкой данных, точно зачистили жесткий диск, а может даже поменяли его на другой. Даже если мы и взломаем сеть и получим права администраторов, большая вероятность, что ничего не найдём. А если нас за этим поймают, то мы легко можем вылететь из школы. Так что я еще раз хочу уточнить – вы точно решили, что это необходимо?

Дарий, подумав пару секунд, кивнул. В этом кивке было столько внутренней силы и решимости, что Арис, несмотря на сомнения, кивнул в ответ.

– Надо сделать это ближе к вечеру, когда Тамара Алексеевна допишет план на следующий, но до того как она выключит комп, – уточнил Дарий.

Тамарой Алексеевна звали их нового куратора, по крайней мере, так её назвали родители, а среди учеников она получила имя Железная леди, в честь какой-то женщины-политика 20 века, о которой из всех соседей по этажу могли знать только несколько человек. Уже неделю они с Арисом следили за её распорядком дня, выискивая окно в котором они могли сделать задуманное. Радовало то, что Тамара Алексеевна жила по чёткому расписанию, не отклоняясь от него ни на минуту. Правда и окон в нём не наблюдалось, из-за чего плану грозил провал – пока Дарий не предложил кое-что очень простое, но действенное.

Плану, во всем его великолепии элементарного, было отведено ровно пятнадцать минут, с 19:00 по 19:15 соответственно. Дарий не представлял технических подробностей, но Арис пообещал, что уложится в этот отрезок и выудит все, что сможет.

Время близилось к семи часам вечера. Подростки возвращались с ужина. Гостиная наполнялось смехом, воплями и выражениями недовольства; уставшие школьники не желали признавать, что им светит лишь короткий отдых, а потом уроки, уроки и еще уроки. Задавать работу на дом, а точнее на общежитие, начали с первой недели, да в таких объёмах, что даже Арис высказал своё удивление. Впрочем, Арис был один из тех немногих, кто заканчивал к девяти и продолжал заниматься своими делами до отбоя, то есть до десяти. Некоторые, например Мишаня, делали уроки до упора, а потом еще два часа ныли на уху соседу, что ничего не понимают, пока последний, часто пользуясь крепкими выражениями, не давал списывать своё. Некоторые, как невероятно суровый лицом знакомец Ариса по имени Фархад, сидели в учебной комнате и до первого часа, но не уходили, пока всё не было сделано.

В 19:01, когда Арис сидел в своей комнате, весь окруженный ноутбуками, в коридоре послышался вопль, а за ним еще один, который, правда, быстро затих.

Арис потряс головой и сосредоточился на работе.

«Как звали главного злодея в Лексе?»

«Божественная тень».

«В какой должности работал Стенли Твидл?»

«Охранник четвертого класса».

Всегда, когда Арис занимался чем-то столь тонким и сложным, он одновременно играл сам с собой в викторину, вопросы в которой были всегда из категории «старые фантастические сериалы, которые никто не смотрит». Почему-то так любая задача решалась оперативнее и в максимально быстрые сроки.

Когда он дошёл до перечислений названий всех серий «Светлячка», в комнату зашел Дарий. Арис перевел взгляд на часы и сразу запустил программу по зачистке следов и удалению кэша.

– Ну что у нас происходит? – очень-очень тихо спросил Дарий.

– Почти ничего.

– Как это «почти»?

– Ноут чист как будто новый – говорил он, прикрывая дверь – но диск на нём стоит старый. Для нас это новость нейтральная, но я нашёл «хвосты» в сети. Наш, хм, бывший куратор, сделал себе виртуальное хранилище в которое выкладывал файлы. Судя по объёму, текстовые.

– И что это даёт нам?

– Пока нет ключа, ничего.

Лицо у Дария приняло выражение удивления: мол, непонятно, зачем так долго объяснять, что ничего не вышло.

Арис попытался разбавить плохие новости:

– Но. Если мы найдём ключ, это даст возможность прочитать спрятанное.

– И как выглядит ключ? Что-то древнее и покрытое ржавчиной?

– Что-то новое и покрытое пластиком, – не удержался от шутки Арис, но тут же кашлянул и принял очень серьёзный вид. - Я считаю, что бывший куратор сделал в качестве ключа образ, который автоматически загружался при подключении к ноутбуку внешнего устройства. Например, флэш-диска. Или карточки памяти. Что-то такое.

– И как вам кажется, те кто осматривали компьютер, нашли эту флэшку?

– Точно могу сказать, что последнее посещение виртуального хранилища было первого сентября в 9:19, то есть непосредственно перед…

Руки Ариса автоматически потянулись к шее, самоубийство взволновало его значительно сильнее, чем могло показаться со стороны.

– Так вот… Поскольку следов проникновения в хранилище нет, я склонен считать, что этот момент либо пропустили, либо есть какая-либо техническая сложность.

– И что предположительно?

– Я могу ошибаться, но считаю, что всё дело в уникальности ключа. То есть вход в сетевое хранилище можно выполнить только с помощью программы записанной на этом самом ключе.

Дарий оглядел комнату, от технических подробностей он явно не испытывал такого же восторга как его друг:

– Значит без этого ключа, само наличие знания о хранилище бесполезно?

– Именно. Конечно, те, кто работает над этим, могли бы договориться с держателем ресурса, но юридический адрес владельца зарегистрирован в Камбоджии. К таким ресурсам легче перекрыть путь, чем требовать соблюдений местных законов.

– Арис, я очень хочу убедиться в единственном моменте – если мы сможем прорваться в это самое хранилище, как быстро об этом узнают и через сколько нас найдут?

– Узнают в течение, скажем, двух часов. Найдут не так быстро, может быть за день-два. Причем не нас, а место откуда был произведен вход.

– День-два?

– Да. И, конечно, мне необходим оригинальный ключ и возможность вылезти со школьного компьютера.

Дарий даже не стал задавать вопрос, Арис начал объяснять:

– Допустим, где-то есть копия этой самой программы, что позволяет войти в хранилище. Но она, скорее всего, намертво привязана к своему носителю – без него либо не запускается, либо стирает информацию при входе. Об этом знает любой первокурсник, что уж говорить про спецов. И значит, пытаться ломать наудачу я не буду, иначе есть риск уничтожения всех данных и, что хуже, есть шанс засветиться на этом. Когда будет зафиксирован вход в хранилище, они сразу же начнут пробивать местные айпи адреса, поскольку уверены, что ключ всё еще на территории школы. И найдя адрес, тут же получат список всех кто к нему прикасался и персональных номеров всех подсоединенных девайсов. Также время подсоединения. А значит, придётся «потерять» ключ рядышком с компом.

– Чтобы те самые «спецы» задумались: чья же это работа?

Арис кивнул.

– Мы как бы говорим: мы получили информацию, теперь ваша очередь. Мы не школьники, которые случайно сюда попали, мы те, кто специально искали ключ и теперь бросаем вам это в лицо. И для сектантов будет очередной сюрприз, если они конечно знают об этом хранилище.

После этих слов Арис заулыбался, перспектива наклёвывалась еще та, ради неведомой выгоды разозлить спецслужбы и пустить их и сектантов по ложному следу.

Дарий задумчиво посмотрел на друга:

– Но пока у нас нет ключа, придётся сосредоточиться на интернатовских. Как бы это странно не звучало, сектанты потерпят, для них это обычное дело.

Арис, в очередной раз собирался спросить, почему Дарий так сильно не любит сектантов, но решил отложить разговор на потом, когда из глаз Дария пропадет этот нехороший стальной блеск, который так его пугал.

Сам Арис, конечно, боялся сектантов. Проживание в одном из самых неспокойных регионов сказалось на его восприятии любых незнакомцев. Но такой сильной ненависти, как у Дария, он не видел никогда. Найти в их городе подростка, у которого не было никого знакомого, пострадавшего от сект было нереально, но тут угадывалось нечто большее, чем просто личное. Когда Дарий впервые рассказывал Арису о случившемся, на его лице не было ни грамма сочувствия. Арис неплохо узнал своего друга за лето, человеческие трагедии его трогали и он всегда выражал соответствующее соболезнование. А тут все куда-то пропало, ни следа соболезнования, только констатация. Арис не испытывал к несостоявшемуся куратору ничего, кроме сочувствия, решение о добровольном лишении себя жизни всегда казалось ему чем-то противоестественным и говорило о нереальном одиночестве, захватившем все внутри этого человека.

«Может, он даже раскаивался?» – размышлял Арис, впрочем, не торопясь делиться своими мыслями с Дарием.

– Так что с интернатовскими? – быстро, будто боясь, что Дарий прочитает его мысли, выпалил Арис.

– Завтра перед уроками мне надо будет поговорить с Фархадом. Вы мне это можете устроить?

Арис, в очередной раз подумав, что вряд ли из этого разговора выйдет что-то хорошее, кивнул.

После сделанных уроков, после разговоров с Дарием по поводу завтрашнего дня, Арис просто не мог сразу лечь. Он полазил по новостным лентам, почитал восторженные мнения про школу, проверил все свои аккаунты на форумах – но сон так и не шел.

Недовольно покачав головой - еще бы, завтра длинный учебный день, а он будет ходить как варёный - он аккуратно слез с кровати и посмотрел на Дария. Тот спал.

«Причем как всегда, тихое сопение и минимум движений».

Наличие храпящего соседа по комнате беспокоило Ариса не меньше перспектив столкнуться с интернатскими. А если бы этим храпящим оказался Дарий, это подкосило бы сильнее чем отсутствие интернета.

Со вторым соседом было сложнее. И дело было не в храпе и не в шуме – дело было ни в чем. Арис не мог точно сказать, что его так настораживало – хотя больше бы подошло слово «пугало» – в нём. Сосед был тихим, непохожим на хулигана, непохожим на сектанта и, в целом, непохожим на заинтересованного в окружающих человеке.

Но было какое-то «но».

Когда в первый день Арис с Дарием обустраивались – делили кровати, раскладывали вещи и шутили по своему – процесс этот так завлекал, что появление третьего своего соседа они проморгали. В какой-то момент Арис повернулся и похолодел, на кровати напротив сидел мальчик и что-то крутил в руках.

– А вы, видимо, наш новый сосед? – не растерялся Дарий.

Мальчик промолчал. Хотя он сидел лицом к друзьям, было не похоже, что он смотрел на них. Взгляд его блуждал по полу, а руки крутили нечто.

«Нечто, похожее на…»

Тут Арис похолодел второй раз. В руках новый сосед крутил маленький череп.

«Крысиный», - с ужасом подумал Арис. Его расстраивало не столько то, что у его соседа явно есть странные привычки, а тот факт что он эти привычки будет наблюдать.

– Меня зовут Дарий, а это Арис. Будем рады вашей компании.

Пока ждали ответа у Ариса промелькнуло две мысли.

Первая: интересно, что будет делать Дарий если этот странный тип так и не соизволит что-либо сказать?

Проблем с общением Арис не испытывал, но бывали ситуации когда он просто не знал как поступить. Дарий же напротив мог разговорить любого. "Арис, вы же видели мою сестру? С ней всегда было непросто и всегда надо было понять чего она хочет и что сделает", – как то раз сказал Дарий.

Так что новый сосед вроде как казался испытанием и очень хотелось посмотреть как с ним справится Дарий.

Второй была даже не мысль, а что-то проскользнувшее в голове от внешнего вида новенького.

Он был достаточно высок, был не слишком тощий и не слишком большим, у него были светлые волосы, прозрачно-голубые глаза и очень густые брови. Можно даже было сказать – бровь. Его внешность могла бы быть смешной, но почему-то Арис опять испытал страх.

Пауза затянулась до неприличия, когда новенький наконец поднял глаза и произнес:

– Шульги.

Потом, немного помолчав, улыбнулся и сказал, обращаясь непосредственно к Дарию:

– Шу.

– Значит, Шу?

Однобровый надел череп на палец и кивнул им в знак согласия.

– У вас есть какие-либо вопросы, Шу? Есть какие-либо просьбы или уточнения? Нам предстоит жить вместе долгое время.

«Специально оставил финал открытым», – заметил Арис. – «Хочет побольше о нём узнать».

Но Шульги этого явно не хотел. Вытащив из кармана кофты еще один череп, он надел его на палец другой руки и стал разыгрывать представление, которое Арис тут же назвал для себя «Розенкранц и Гильденстерн в аду».

На том знакомство и закончилось, что нельзя было сказать о странностях.

Шульги никогда не спал. По крайней мере Арис был в этом уверен на все сто. Когда бы Арис не ложился и во сколько бы не просыпался – Шу сидел на своей кровати и что-нибудь делал. Часто это «что-нибудь» вызывало у Ариса желание сбежать как можно дальше не только из комнаты, но и в целом из области.

Шульги играл с черепами – оказалось, что это Арис еще способен терпеть.

Шульги делал кукол из птичьих костей – от этого Арис только тихонечко выл про себя.

Шульги скручивал шар из волос, естественно чужих, и играл с ним – увидев это впервые Арис искреннее захотел впасть в кому.

Он пытался поделится с Дарием, но тот посмотрел на него тем самым взглядом «у нас тут куча неприятностей, а тебя какой-то псих беспокоит» и Арис решил нести крест своего страдания в одиночку.

Повернувшись к кровати Шу, Арис увидел что она даже на расстелена.

«И где же он»? - наигранно-оптимистично подумал Арис. То, что сосед периодически пропадал и появлялся, не выходя при этом из комнаты, добавляло еще больше дискомфорта.

Арис полез обратно и заглянул на второй ярус соседской койки. Никого.

Потом он оглядел комнату, но без толку, спрятаться в ней было бы проблематично даже для некрупной собаки, не говоря уж о человеке.

«Наверное, вышел куда-нибудь» – еще более оптимистично подумал он.

Открыл ноутбук. Набрал в адресной строке длинную комбинацию из чисел и букв.

Страница честно пыталась загрузиться, потом браузер выдал ошибку соединения.

Арис хмыкнул, добавил к адресу еще шестнадцать цифр и нажал на ввод.

В окошке браузера появилась страничка внешне очень похожая на командную строку.

В ней было написано:

" SalTlAke_: ?"

Арис быстро застучал по клавиатуре и отправил:

" MegaNe_chan: спасибо за программу, работает лучше прежних. новый рекорд: вафля под паролем, файрвол и чищеный диск – 12:07."

Потом он немного подождал ответа, зевнул и выключил браузер.

Перед тем как лечь спать, он посмотрел на кровать Шу. Тот сидел на покрывале и тихонько что-то сам себе рассказывал.

Арис мог поклясться, что дверь в комнату никто не трогал.

Но несмотря на эти мысли, сон всё-таки настиг его.

– Есть минута?

– Вань, ты чё, решил мне мозг погреть? «Есть минута» – ты еще встречи попроси через Стаса.

– Блин, Артём, я ж для приличия, а то ощущение, что у тебя здесь проходной двор: захотел - зашел, взял твою чашку и твой кофей пьёшь.

Оловянный ухмыльнулся, его всегда радовали Ивановы шутки.

– Тогда без предварительных ухаживаний. Чё выяснил?

– Стаса ждать будем?

– А тебе зачем Стас? – Оловянный сделал удивленное лицо.

– Так он же вроде третьей головы всегда.

– Сегодня нас двоих хватит.

– Я без сомнений на эту тему, – развёл руками Иван, как бы показав собеседнику: «ты здесь думаешь, а я здесь просто стены подпираю».

Оловянный кивнул и пододвинул кружку с кофе, черным и крепким, Ивану.

– В целом, по школе расклад такой: непуганых здесь дохера, как и предполагалось. Причем, непуганых конкретно. Сегодня Тихон у троих деньги отнял и мобилы, а они даже не пискнули. Из серьёзных людей в соседях у нас Паромщик со своей «лодкой». Он движений пока не делает, но ты сам знаешь, он только в начале тормозит, потом как камень с горы покатится.

Оловянный согласно кивнул.

– А еще кто-то из интернатов?

– Больше никого, по-крупному во всяком случае. Пашу Чайку на малолетку послали вместо восьмого класса. Старец пропал куда-то. Остальные не потянут, ни людей не хватит, ни упорства.

– А по остальным что?

– Было два кандидата, Кремень и Валера-спортсмен. Сегодня с утра Кремень кончился – наши говорят, только не отсосал Валере.

– Значит, Валера?

Иван кивнул.

– У него и людей хватит с нами тягаться, и сил немерено. Все чем-то занимаются, либо борцы, либо боксёры. Когда Кремень приперся Валере стрелку забивать, с собой человек семь взял. В итоге сам с разбитой заточкой уполз, а за него ни один не осмелился даже слова сказать.

– Кранты, значит, Кремню, – меланхолично подчеркнул Оловянный и отхлебнул из кружки.

– Ага. Говорят, его сегодня уже два раза свои месили.

– А не надо за собой тащить на непонятное.

Иван покачал головой.

– Мы все на непонятное идём.

– Особенно ты, да? – хитро посмотрел Оловянный.

Иван ухмыльнулся.

– Идём дальше. Чё с темой?

– Тут сложнее. Мы пока сильно не давили, просто весточку передавали. Не, ну Гена не сдержался конечно, ему один барыга чёта за понятия зарядил, мол представься, от кого ты, ну он его башкой унитаз сломал.

– Ты Гене передай, чтобы ко мне зашел. Пряники получать будет, паскуда мелкая.

«По виду Оловянный особо на Гену и не злится, но по башке тот получит конкретно», – подумал Ваня.

– Да он не по беспределу же!

– Вань, всё. Не твоя это забота.

Иван кивнул. Оловянный не вешал косяк на него, что было отличной новостью.

– Значит так. Завтра обходишь всех барыг, если они мямлят, что еще ни с кем не говорили, тащишь их в лес. Возьми с собой кого-нибудь пострашнее, типа Косого и Боксера, и покажи, что мы не шутим. Только без трупов. А то потом начнется. Для тебя он барыга и чмо, а для школы ученик и надежда на будущее.

Иван заржал.

– Чё, еще кофея дернем? Пока Стас придет, пока побазарим.

– Ага, давай. Только это, Вань. Не надо гвоздики и прочего огорода, а то я после крайнего раза с очка слезть не мог.

– Сила трав же!

– Завтра тех, кто не захочет говорить, ими и пои. Эффект будет – по всей школе унюхают!

Мама дала ему имя Ксенофонт, видимо, намекая на скрытое величие, которое должно проявиться с возрастом. Одноклассники прозвали его Шрифтом за его неумение читать без ошибок. Друзья же его никак не называли по причине отсутствия таковых.

Слова «удача», «везение» или «фарт» были для него загадкой, в его жизни было два состояния: либо ровный серый цвет, либо ярко-красные вспышки неприятностей.

Новый класс, по его мнению, ничем не отличался от прежнего: такие же приятные и общительные парни и красивые улыбчивые девушки, которые скучнели лицом, когда с ним что-нибудь случалось.

Так происходило из года в год; если в школе был один единственный хулиган, то он начинал терроризировать исключительно Шрифта, ежедневно избивая и вымогая у него деньги. Одноклассники, даже те которые ему сочувствовали, переставали его после этого замечать или очень агрессивно реагировали на его несчастный вид.

Количество раз, когда его переводили в другой класс, а иногда даже в соседнюю школу, больше соответствовало какому-нибудь отморозку двоечнику, а не такому тихому и безобидному парню. Благодаря этим качествам, а также безграничному доверию его матери к системе образования, директора школ решали проблемы Ксенофонта за счет него самого.

И каждый раз после случившегося мать сначала плакала, потом орала на него, а потом сидела обняв и говорила, что он её сокровище и нет никого ценнее.

Как бы он хотел, чтобы это было правдой.

Утром Ксенофонт опоздал на урок и ему снова пришлось заикаться перед всем классом, потом он опоздал в столовую и ему пришлось сидеть одному и есть под косыми взглядами незнакомцев, а после уроков, когда он ехал на борде в свой корпус, его спихнули и потащили за столовую.

– Ну чё, чмошник? Чё ценное заныкал от пацанов? – спросил парень крайне неприятной наружности.

Ксенофонт попытался что-то сказать, но неприятный пацан резко ударил его справа, а когда он упал, пнул в живот.

– Ты чё, дятел, вообще потерялся? Ты чё пасть раскрываешь, что думаешь с тобой разговоры разговаривать пришли? Ты мне уже денег должен за то, что как лох одет, понял? Если я сейчас услышу, что у тебя денег нет, я тебе твои зубы скормлю, понял, нет?

Душа Ксенофонта неслась вниз, даже не в пятки, а еще дальше, под землю и прямиком в преисподнюю. Денег у него, конечно, не было, а перспектива быть избитым буквально пришпилила его к земле.

– Так чё, полупокер? Деньги или зубы?

Парень смотрел безэмоционально, как будто не считал Ксенофонта чем-то достойным внимания. В его взгляде не было ни гнева, ни ярости, а движения были отточенными и чёткими, чувствовалась серьёзная наработка.

– Так чё? – повторил он.

Ксенофонт беспомощно открыл рот.

– Понятно, – сказал пацан и внезапно схватил Ксенофонта за волосы. От резкой боли ему захотелось кричать, но что-то ему помешало. Открыв глаза, он понял что: деревянная плашка, вставленная поперек рта. Он попытался дернуться, в животе взорвалась боль, а зубы плотнее впечатались в дерево.

– Совсем охерел что ли? Ты куда, чмошник, дергаешься? Я тебе чего сказал – зубы или деньги. Денег у тебя нет, значит, щас зубы жрать будешь!

Парень помотал перед его лицом каким-то предметом. Сфокусировавшись через слёзы и боль, Ксенофонт понял, что это кастет. Взвыв, он попытался еще раз вскочить, но парень прижал его голову к земле и ткнул кастетом под рёбра. Когда восстановилось дыхание и с глаз сползла багровая пелена, Ксенофонт почувствовал, что на нём уже никто не сидит, а над его головой происходит диалог:

– Ты чё, совсем здравый смысл потерял, Солома? Ты ему реально зубы хочешь повышибать?

– А тебе что за забота, Тарас? Он тебе кто?

– Ты давай не надо этого, ага? «Кто он тебе», «зачем он тебе»? Ты ему сейчас зубы сломаешь, а потом в колонию поедешь. И это твоё дело, конечно, но нам чётко сказали – попугать лохов, собрать, что будет, и поставить перед фактом: надо платить за безопасность. Поставить перед фактом, а не беспределом по приколу заниматься, доходит, нет?

– Слышь, Тарас…

– Ты давай без «слышь», а то тебя понять не так могут, – вклинился третий голос. – Ты тут потерялся совсем, я смотрю. Когда говорят, не слушаешь, а свою линию гнешь. Может, и мне чё рассказать хочешь?

Прошло целых десять секунд, прежде чем Солома начал говорить.

– Это… Оловянный, да я не про то хотел сказать. Я не о том, что ничего не слышал или мне похер, я просто хотел, чтобы лохи поняли: мы серьезно взялись за дело.

– И как ты это хотел показать? Поехав на малолетку за это вот?

Опять повисла нехорошая тишина.

– Ну, я…

– От патефона, – тихо и зловеще сказал человек по прозвищу Оловянный.

А потом последовал резкий звук, и рядом с Ксенофонтом рухнуло тело. От ужаса он закрыл глаза.

– Эй, слышь, Педро, слышь, волосатый, подъём! Да встал, кому говорят! Не боись, бить тебя больше не будут, сегодня по крайней мере! – жизнерадостно засмеялся парень, в котором Ксенофонт по голосу признал Тараса. – Проснулась, красавица? Вот и чудненько! Теперь беги в свой корпус и ложись спать побыстрее, пока сон не кончился, потому что тебе это явно снится. И не надо лишнего болтать, а то зашьют тебя в мешок и утопят, как собаку, догоняешь? И искать тебя никто не будет, потому как ты на хер никому не падал, ага? Давай, пошел!

Произошедшее и вправду хотелось считать сном, но порванная майка и саднившие лицо с рёбрами упрямо доказывали обратное – это была что ни на есть реальность: его только что избили прямо на территории супербезопасной школы, в которой ему, по идее, ничего не должно было грозить.

Ксенофонт, всхлипывая, потащился в корпус. Больше всего его волновала судьба скейта, но мысль о его поиске была невыносимой. Страх того, что его сейчас догонят и исполнят угрозу, заставлял почти срываться на бег.

В состоянии безграничной паники он налетел на своих новых одноклассников и замер перед ними, не в силах открыть рот.

Ксенофонту хотелось рассказать про случившиеся кому угодно, но не мог переступить через огромную гору уничижения внутри себя. Он просто стоял и смотрел как один из странной парочки, рыжий и черноглазый, вел себя так, будто он с ним дружит с незапамятных времен, а второй в основном был занят собой, в перерывах стараясь сгладить впечатление от хамства своего друга.

Ксенофонту хотелось прокричать про свою беду, пусть даже тем, кто у него не вызывал никакой симпатии.

Но Ксенофонт не мог забыть презрительных взглядов прежних одноклассников, когда он приходил в школу со свежими синяками и в порванной одежде.

И одно он знал точно – он не сможет произнести простую фразу, без которой все остальные слова бессмысленны: меня опять избили.

Осуждение – вот что он видел в глазах тех, кому он пытался жаловаться. И еще презрение к человеку, который не может за себя постоять.

Поэтому он по-хамски, как ему чудилось, собирался уйти не прощаясь, но его одноклассник, тот который помнил его по имени, опередил его.

Ксенофонту это показалось очень грубым, пусть даже он и не хотел общаться, и, окончательно убежденный в равнодушии мира, он пошел в корпус.

Поднявшись на этаж, Ксенофонт хотел было проскользнуть в свою комнату, но был перехвачен и абсолютно безапелляционно посажен на диван в холле.

Первое, на что обратил внимание Ксенофонт, то, что у его собеседника очень редкий цвет глаз – темно-пурпурный. Казалось, они затягивали как водоворот, просто сидеть и смотреть было крайне нелегко.

Второй особенностью собеседника было отсутствие эмоций на лице, почти как у Соломы, но в отличие от последнего, в его взгляде не было ничего от хищника.

Хотя сочувствие тоже не проглядывалось.

Но по-настоящему его удивила первая фраза, произнесенная в его сторону:

– Ксенофонт, я прошу сосредоточиться и назвать имена тех, кто вас бил.

Второй раз за день Шрифт почувствовал, что падает куда-то вниз, настолько это было неожиданно.

«Откуда он об этом узнал?»

Вопрос, видимо, так живо отразился на лице, что собеседник не замедлил с ответом:

– Ваша одежда вся в грязи, вы ходите так, будто вам сломали ребро, и вы без своей доски – вывод напрашивается.

Шрифт попытался возразить:

– Н-ник-кто меня н-н-не б-бил-л, я с-с доски уп-па…

Собеседник многозначительно оглядел его, как бы приглашая взглянуть со стороны на его вид, который полностью противоречил словам.

Ксенофонт опустил голову, кровь прилила к лицу, и стыд за себя опять запечатал его уста.

– Послушайте меня внимательно, Ксенофонт. По вам похоже, что ситуация для вас знакомая: на вас напали хищники там, где обещали безопасность. От вас лично им ничего не надо, это было показательное выступление. И искать свою вину в произошедшем не стоит, им нужна была идеальная жертва, которая не окажет сопротивления. Мне нужны имена или клички и всё, что вы захотите мне рассказать сверх того. Взамен я могу пообещать вам безопасность. Не сегодня и не завтра – в течение двух недель. Как вам такое предложение?

От изумления Шрифта всего перекосило, он попытался одновременно вжаться поглубже в диван и убежать в комнату, после чего от боли у него перехватило дыхание.

– Я-я-я-я… – прохрипел он и внезапно, даже для себя, расплакался.

«Тряпка я. Как девчонка расплакался. Вот ведь, как бы он не ушел после такого», – неслись мысли в его голове.

– Возьмите, – прозвучал голос собеседника.

Ксенофонт поднял голову и сквозь слёзы увидел, что ему протягивают носовой платок.

– Возьмите его, – повторил собеседник. – Используйте по назначению, успокойтесь и начинайте рассказывать. Подробностей не надо, если не хотите, но обязательно: имена, сколько их было и где это произошло. Хорошо?

Шрифт через силу кивнул.

– Это замечательно. Меня зовут Дарий, если вы не помните, и я прошу: если у вас возникнет желание рассказать еще что-нибудь, обязательно найдите меня.

Шрифт кивнул. Последняя часть фразы была похожа на приказ, хотя и была сказана очень мягким тоном.

– Ксенофонт, я займу буквально две минуты вашего времени, а потом отдам вас на руки вашим соседям. Что произошло?

Шрифт, не веря сам себе, начал излагать случившееся.

Его кидало от одного фрагмента к другому, он несколько раз ловил себя на том, что сейчас разревется в голос и только спокойный голос Дария, который задавал ему вопросы, заставлял его держать себя в руках.

Когда он закончил говорить, Дарий уже не выглядел столь безэмоциональным – напротив, в его глазах появлялось и исчезало нечто, чему Ксенофонт никак не мог придумать названия, и это нечто пугало и одновременно внушало надежду.

– Всё, что вы мне рассказали, лучше держать в секрете. Если кто-нибудь узнает о случившемся, я боюсь, это привлечет ненужное внимание к вам.

Шрифт кивнул, он и так здорово пошел против себя, когда решился на рассказ, теперь он боялся сделанного.

– Хорошо, – улыбнулся ему Дарий. – А теперь пойдемте, я хочу кое-что сказать вашим соседям.

Пока шли, Ксенофонт напряженно думал, о чем же можно говорить с его соседями.

«Не будет же он просить присматривать за мной», – покраснев, подумал Шрифт.

В комнате из соседей был один только Федя, вечно мрачный молодой человек, впрочем, вполне терпимый в общении, особенно когда на горизонте не было его брата-близнеца Степы.

– Вы Федор, правильно?

«Он что, всех на «вы» называет?» – показал чудеса невнимательности Ксенофонт.

– Федя, – пробормотал Федя, удивленно уставившись на Шрифта.

– Федя. Отлично. Меня зовут Дарий, и я бы хотел с вами кое-что обсудить наедине. Вы не против?

– Да я как-то, в общем, нет.

Ксенофонт понимал смущение Феди. Им обоим было не привыкать к одиночеству, правда, Федя сам избегал общения, но поскольку он не был ни душой компании, ни заводилой, ни отличником, отбиваться от желающих пообщаться не приходилось.

– Если вам не трудно, можете выйти в коридор? У вашего соседа сегодня произошла «авария», и он остро нуждается в отдыхе.

– Ага, хорошо, да.

Когда закрылась дверь, Ксенофонт залез на второй ярус кровати. Он лег и попытался найти положение, в котором он чувствовал бы свою боль как можно меньше. Попытки проваливались одна за другой, единственным способом не чувствовать боль было не дышать. На такое он пойти не мог – слишком хорошо его воспитала мама.

Федя зашел минут через пять и уселся обратно за письменный стол. Так в тишине и тянулось время: один сидел, второй лежал и оба они не решались заговорить.

– Он сказал «авария»?

Сквозь тело Шрифта будто проскочил заряд электричества – он успел задремать, а от Фединой фразы дернулся и чуть не взвыл от боли.

– Чт-то?

– Этот парень Дарий. Он сказал «авария». Он что имел в виду?

– Не з-знаю… В-в смысле, я с борды уппал.

– А-а.

Федя опять замолчал.

«Только не надо ждать, когда я опять засну!» – взмолился про себя Шрифт, надеясь, что вопросов больше не будет.

– Хочешь узнать, что он мне сказал?

«Не особо».

– Давай.

– Он сказал, что если ты не сможешь спать, то тебя надо отвести в медпункт. Странный он какой-то.

– К-кто?

– Ну, Дарий этот. Почему он сам тебя туда не отвел?

– Не знаю.

«И не хочу знать!»

– Я тоже. Слушай, а почему он тебя привел?

– Н-не знаю.

– А-а.

И после паузы:

– Знаешь, никогда не катался.

– Н-на ч-чем?

– На скейте. Мне всегда казалось, что это настоящее безумие, эти доски, прыжки, кульбиты…

Ксенофонт лежал и пытался понять, что сейчас происходит.

«Он о чем, блин?»

Федя меж тем продолжал:

– Скейты, ролики, велики – чума нашего века, тёмное наследие оставшиеся нам от предков. То, что люди всё еще используют их, признак наступающего апокалипсиса. Не меньший, чем нарушение извечного закона возобновления жизни!

«С ума он, что ли, сошёл, – апатично подумал Ксенофонт, – или сразу таким был?»

– Ты-ы… – сухими губами произнес он, вспомнив когда-то слышанное про детей-сектантов.

– Да, риску нет оправдания, – донеслось от стола.

Шрифт услышал, как Федя поднялся и пошел в его сторону.

Несмотря на внутреннее беспокойство из-за поведения Феди, он лежал тихо и пытался представить себе самое худшее. Перед его глазами пробегала картина: Федя, с пустыми и прозрачными глазами, душит его подушкой, а после выбрасывает его недвижное тело из окна. Хотя воображение Ксенофонта никто бы не решился назвать небогатым, в такой финал вечера ему не верилось.

Когда что-то коснулось его плеча, он устало вздохнул – даже если сошедший с ума Федор пришел по его душу, по сравнению со случившимся это была мелочь.

К плечу опять прикоснулись, и Шрифт заставил себя открыть глаза. Напротив него стоял Федя.

– Ты ч-чего? – хрипло спросил Ксенофонт.

Полностью это должно было прозвучать так: «что же ты хочешь, от моей измученной и израненной души, нелюдь?» Но Ксенофонт был слишком тихим для такого даже в мыслях.

– Так как себя чувствуешь?

Шрифт никак не мог понять, что не так с Федей.

– Н-ннормал-льно.

– Ты извини, у меня так всегда с малознакомыми людьми происходит. То ли я шучу неудачно, то ли вы все как на подбор болваны!

– А?

Тут Ксенофонт понял, что Федя улыбается, впервые на его памяти.

– Да я ничег-го. П-просто смеяться б-больно.

– Может все-таки в медпункт?

Шрифт помотал головой.

– Я тогда за уроки. Ты зови, если чего надо.

Битый час после этого Ксенофонт не мог уснуть: одновременно плакать с трещиной в ребре и спать – на такое способны единицы.

Во сне он видел парк с аттракционами, Федю и того страшного парня, Оловянного. Только он был совсем не страшен, шутил и постоянно веселил Ксенофонта, а тот никак не мог понять, что же он чувствует.

Лишь проснувшись, понял: он впервые увидел неравнодушных людей, которым было не все равно до его беды. Это было настолько странно и ново, что он не хотел даже открывать глаза, боясь, что все произошедшее ему приснилось. Хотя боль в боку говорила о другом.

Со стоном Шрифт сполз на пол. Судя по всему, он проспал не более двух часов и тихий час еще не наступил. В комнате было пусто, на столе стоял стакан воды, а возле него лежали таблетки. Рядом была записка: «Когда проснешься, выпей их. Станет легче. Ф».

Шрифт поразмышлял пару секунд, потом взял со стола стакан и скривившись проглотил оставленное для него.

Организм благодарно отреагировал на воду – Шрифт изумленно понял, что он испытывает дикую жажду и даже боль в боку его уже не так и беспокоит.

Выпив весь стакан, он аккуратно стянул с себя майку и повернулся к маленькому настенному зеркалу.

Вид оптимизма не внушал: вся левая сторона туловища опухла, в багровых синяках угадывались следы ударов, а из головы был выдран приличный клок волос.

«Надо помыться», – подумал Ксенофонт. Его мама всегда набирала ему ванну, когда он приходил со свежими синяками, и после неё ему всегда легчало. Накинув старую кофту и взяв полотенце, Шрифт аккуратно похромал в направлении душевой, молясь, чтобы ему никто не попался.

Если бог и существовал, то Ксенофонта он явно игнорировал – при выходе из комнаты, он наткнулся на своих соседей, которые возвращались в комнату, попутно обсуждая недавно случившиеся.

– Нет, ты видел? Как он ему засандалил?! И главное – что не понятно за что! Отморозок какой-то!

Это на весь этаж горланил Степа, очень шумный молодой человек, который, в отличие от своего брата-близнеца Феди, никогда не сидел на месте и везде лез.

– Степ, успокойся может уже? У нас соседу плохо, а ты орешь.

– Да я вроде и не ору, – сразу перешел на шепот Степа. – Просто, ну это… Ты видел как он его пнул?!

Шрифт решил, что если он останется в комнате легче ему не станет.

«Может они не обратят внимание»? – вопрошал он про себя, не уточняя на что не должны обратить внимания его соседи.

– Ксенофонт, ты встал?

В такие моменты Шрифт почти ненавидел свою маму – все его знакомые, которые еще не начали называть его Шрифтом, всегда называли его полным именем, что заставляло его стыдиться себя еще больше.

– Угу.

«Так я хотя бы не заикаюсь».

– Опа! А с тобой что случилось? Тоже на Кольта наткнулся?

Степа был, по мнению Ксенофонта, излишне привязчивым и абсолютно не чувствовал границ в общении, чем резко отличался от брата. Он с удивлением понял, что Федя ему нравится все больше и больше.

– Степа, не пори ерунды. У Ксенофонта произошла авария. Он же на скейте катается, помнишь?

Степа мотнул головой – людей он запоминал по странным атрибутам: курткам, кепкам, именам, словечкам, но никогда по увлечениям.

– У тебя произошла авария? Позволь узнать, ты не пострадал? – сосед по имени Ярослав смущал Шрифта даже больше чем десяток Степ. Он постоянно ходил в костюме, нес несусветную чушь про своё благородное происхождение и не интересовался ничем, кроме одежды, разговоров про неё и общения с одноклассником по имени Савелий, с которым они организовали местный хост-клуб. Шрифт не знал, что такое хост-клуб и не горел желанием узнавать – он слышал, как туда просился Степа, а это было тревожным признаком: Степу тянуло на все самое необычное и ненужное.

Часто Шрифт не знал, что отвечать на расспросы Ярослава, особенно когда того несло на темы древности рода и умении мужчины подать себя. Поэтому он решил отделаться стандартной фразой:

– Я щ-щасс п-при-иду.

В коридоре было непривычно тихо. Видимо всех разогнали по комнатам. Шрифт поблагодарил за это отчего-то знакомого ему Кольта, который, судя по рассказам, сумел получить билет домой за десять минут.

Открыв дверь в душевую, Шрифт понял: здесь кто-то есть. И этот кто-то моется и громко поет.

Постояв пять минут, Шрифт понял, что певец никуда не собирается и поэтому придется мыться рядом. Он включил крайний душ – достаточно далеко от певца, достаточно близко к выходу – и встал под обжигающую струю. От вспышки боли Шрифт сполз на пол – ему показалось, что его облили раскаленным металлом: от недостатка опыта, он не ожидал, что все его раны заболят так, будто их ему нанесли заново.

Так сильно его не били еще ни разу. Любой школьный хулиган был просто профаном по сравнению с сегодняшними хищниками.

Лежа на полу, он застонал и сразу зажал себе рот рукой.

Пение прекратилось.

«Вот только когда»?

– Эй, ты в порядке?

Лицо того, кто задавал этот вопрос, не вызывало доверия. Розовые волосы, зачесанные назад, шрам на лице и та самая бездна внутри глаз, которую он наблюдал сегодня днем, когда её обладатель выбивал из него дух. Но ровно через две секунды, за мгновение до того, как незнакомец помог ему подняться, Шрифт узнал в нем своего одноклассника, который к тому же сидел на задней парте.

«Вот откуда я помню это имя – Кольт», – неизвестно чему порадовался Шрифт, пока Кольт, тащил его до шкафчиков, помогал одеваться и беспрестанно что-то говорил. Ксенофонт, сквозь утихающую потихоньку боль, услышал что:

– И вот наконец-то свобода! Поеду домой и буду в своё удовольствие жить. Школа мне эта ни в одно место не стучала. И одноклассники новые, все эти бормочущие, храпящие, орущие тоже.

– Угу.

Кольт явно не узнавал в Ксенофонте «бормочущего одноклассника», что не особо расстраивало.

– Вот он мне вовремя попался со своим «один раз стукнешь и сразу домой»! А то пришлось бы так сбегать. Я, правда, за пацана забеспокоился – с ним-то чё, спрашиваю. Его проблемы тоже закончатся, когда ты ему стукнешь – прямо так и заявил! Вот я ему и добавил от себя, чтобы точно все проблемы пропали. Как у меня!

Шрифт хотел бы разделить радость, но не понимал, что происходит.

Кольт, не переставая говорить, довел его до комнаты.

– Ты как, сам дойдешь? Или как?

Шрифт кивнул.

– Тогда давай, удачи! И это, в следующий раз первым бей, чтобы не лезли. Держись!

И стукнув по плечу, со свистом пошел к себе в комнату.

Шрифт последовал его примеру.

В комнате был только Федя, который взволнованно вскочил, когда увидел в каком состоянии пришел его сосед.

– Надо было с тобой идти. Что я вечно брата слушаю… – начал бормотать он под нос, ведя Шрифта до кровати. – Ксенофонт, ты в порядке?

Помотав головой, Шрифт сказал:

– З-з-зов-ви меня Ш-шрифтом. Ил-ли как угодно. Но только не Ксе… Ксе…

– Я понял, понял. Сень, тебе чего-нибудь принести?

Шрифт опять помотал головой и, снова удивившись Фединому поведению, провалился в сон.

Ему снова снился парк аттракционов, Федя, Оловянный и Кольт, которые вместе с ним ехали на колесе обозрения.

Даже понимая, что это просто сон, Сеня чувствовал себя счастливым.

Подъем в школе играли рано, без двадцати семь, видимо, в расчете на то, что это будет останавливать привыкших к безответственной жизни подростков и приучит их к дисциплине. Первую неделю кураторам приходилось буквально вытаскивать некоторых из постели. Привычка ложится под утро, просидев всю ночь онлайн, губительно действовала на неокрепшие умы, утратившие контроль над собой. Халявный вай-фай, который был проведен для помощи в учебе, становился главным врагом неорганизованных школьников.

«Спать ночью невозможно, – с возмущением думал Гавриил Черняев, в быту именующийся Ганечкой. – Всю ночь Миша сидит в телефоне: то похрюкивает, то ржет в голос. Когда же нам интернет отрежут?»

Жаловаться на соседа было не в стиле Ганечки; с Мишей он дружил пару лет и пытался достучаться до него по-хорошему.

– Миш, я же очень просил, давай потише! Ты всю ночь мне спать мешаешь, а потом весь день ноешь на занятиях, что у тебя голова болит и ты спать хочешь. Может, сменишь график действий? Днем в сети, а ночью здоровый сон, а?

– Не, а чем я тебе ночью-то мешаю? Я чё, кричу во весь голос или бужу тебя?

«Это и еще многое другое», – подумал Ганя, а вслух сказал:

– Миш, ты же сам знаешь, что да. И еще ты постоянно соседа нашего достаешь. Он, в отличие от меня, не так чутко спит, но ты и его вчера разбудить умудрился.

Гане совсем не хотелось говорить о том, что именно делал его друг и какие при этом издавал звуки, когда проснулся Спартак, их третий сосед по комнате, иначе пришлось бы затронуть очень неприятную для Ганечки тему – нежелание Мишани хоть чуть-чуть контролировать свои сексуальные позывы. Спартак был в ужасе. По крайней мере, именно такую эмоцию выражало его лицо. И еще отвращение. «Причем не только к Мише, – с тоской думал Ганя, – но и ко мне, как к его другу».

Спартак ему нравился чисто по-человечески, хотя общались они очень мало. «Наверное, стесняется своего заикания», – думал про себя Ганя, когда в очередной раз пытался оправдать Мишанино поведение.

Жили так: Спартак вскакивал по сигналу и бежал на зарядку, Ганя с трудом продирал глаза к его возвращению, а Мишу нередко удавалось растолкать только перед завтраком угрозами о том, что сейчас придет их куратор. Угрозы работали редко и когда, наконец, к ним врывалась разозленный куратор, Мишаня так искренне начинал корить себя в безвольности и лени, что иной раз они приходили уже к середине завтрака. На переменах Мишаня постоянно куда-то пропадал и еле успевал на следующий урок. Спартак, напротив, всегда приходил на урок вовремя и внимательно слушал учителей, всем видом показывая, что ничего важнее быть не может.

Со всеми бытовыми делами Ганечка не сразу узнал о театральном кружке, в который как раз проводили набор, а как услышал, сразу же побежал узнавать об условиях приёма. Оказалось, что занятия в кружке шли как обязательные допзанятия.

Илья Леонидович, руководитель кружка, вопреки ожиданию оказавшийся здоровым бородатым мужиком, в течение получаса расспрашивал о кружке в предыдущей школе, предложил показать пару сценок, а под конец ошарашил новостью о том, что первый спектакль уже через месяц.

– Значит, вы меня берёте?

– А у тебя были сомнения?

Ганя радостно промолчал. Сомнения у него были, но они не касались его талантов. Просто часто ему казалось, что судьба очень любит шутить над ним лично.

Он рос в семье, которая, по всем признакам, совсем не подходила его артистической натуре. Его отец, Иона Радованович Черняев, до женитьбы Майнович, был завзятым тунеядцем, бывшим заключённым и поклонником радио «Душа Беломорканала». Его мать, Татьяна Альбертовна Черняева, была профессиональной безработной, прирожденной мошенницей и любительницей любовных романов в мягких переплётах.

Казалось, вот он – конфликт культур и поколений в отдельно взятой семье, но его даже близко не вырисовывалось. Родители обожали своего сына и, несмотря на то, что абсолютно не разделяли и не понимали его увлечений, абсолютно всегда поддерживали его решения. На самом деле Ганя даже не чувствовал конфликта мировоззрений, а считал что у него прекрасные и понимающие родители.

Конечно, некоторые особенности семейного быта его смущали. Например то, что мама с папой работали в основном урывками, нередко пропадали на несколько дней, а отец к тому же частенько приходил домой битый. И знакомые родителей, которые любили зависать у них по несколько дней, участвуя в буйных торжествах, скромно именуемых «семейными праздниками». И еженедельные визиты, поочерёдно, то участкового, то социального работника, то психолога из его школы. И шипение бабушек у подъезда: «Какие родители, такой и сын вырастет».

Всё это создавало некий фон для неуверенности, но жизнь отчего-то вместо неприятных моментов часто показывала светлые стороны: вопреки ожиданиям тех самых бабушек учился он на отлично, гуманитарные предметы давались ему с лёгкостью, особенно литература; его сразу взяли в кружок театрального искусства, как только он прочитал «Жирафа» Гумилёва; сразу взяли в хореографический кружок, хотя он опомнился присоединиться к нему спустя полгода после начала учёбы.

Совершенно неосознанно он чувствовал иронию происходящего, поэтому всегда ждал отказа, хотя и не понимал причину этого глупого страха.

Тем не менее в новой школе всё пошло как обычно.

«Сразу взяли и завтра репетиция уже, – думал он. – Надо бы ознакомиться с первоисточником». Первоисточником была малоизвестная книга «Моё детство». Книга состояла из рассказов разного объём; вскоре одному из них, под названием «Лето волка» и предстояло превратиться в театральную пьесу.

Устроившись на диванчике, что стоял напротив двери на этаж, Ганя открыл книгу.

«Лето, о котором я хочу вам рассказать, выдалось невероятно жарким. Днём даже в тени температура переваливала за сорок, да и ночь не приносила особого облегчения. Началось оно для меня, если быть честным, скверно. Все задуманные планы рушились один за другим: отец уехал в срочную командировку и поездка на море отложилась на неопределённый срок, брат не смог взять меня с собой на Байкал, а лучшего друга на всё лето отправили к родственникам за плохо оконченный учебный год.

Самое большее развлечение, на которое я мог рассчитывать, – исследование старых заброшенных домов, что стояли на окраине нашего городка.

Естественно, кроме самого лучшего друга был у меня и друг номер два, запасной вариант на время отпусков и каникул. Его самого, по какой-то странной причине, факт того, что он был запасным, абсолютно не расстраивал. Мне казалось, что всё дело в одиночестве, полностью овладевшим им. Его любимым автором был Эдгар По, и всё происходящее в своей жизни он принимал с мрачным согласием.

Друга номер два звали Эдуардом, и он отзывался только на полное имя, не перенося никаких сокращений. Для нашей местности и того времени имя было, мягко сказать, нехарактерное, и мальчик, который требовал всегда произносить его полностью, вызывал немалое раздражение и часто имел неприятности.

Я, напротив, с детства был красноречив и всегда добивался поставленных целей, поэтому в любой компании находил друзей и налаживал хорошие отношения с окружающими – неважно кто это были: спортсмены, ботаники или пацаны из спальных районов. Конечно, за счёт того, что я был невысоким и прибавил в росте и весе только после 9 класса, в любой драке я был бы заведомо проигравшим, но всё поменялось, когда отец пристроил меня в секцию бокса к своему брату, бывшему чемпиону по области в среднем весе. Правда, лучше, чем драться, я научился избегать драк, но удар дядя мне поставил чётко.

И вот мы, ботан со странным именем и в меру популярный спортсмен, тихо дружим, причём дружба наша утихает на время учёбы и вновь расцветает на каникулах, особенно летних. Ни с кем я не чувствовал себя так спокойно и настолько собой. Вместе с ним мы будто возвращались в детство, в ту пору, когда еще не надо издеваться над слабым, дабы показаться сильным. Мы ходили в походы, лазали по пещерам, ловили рыбу и много разговаривали. Больше конечно он. Эдуард был хорошим рассказчиком, неважно, о чем он говорил: пересказывал ли «Бочонок Амонтильядо», читал на разные голоса жизнеописание собственной семьи или сочинял истории из своего прошлого – меня зачаровывал его голос, его словарный запас, его чувство юмора, которое так сильно отличалось от чувства юмора моих одноклассников.

Именно он дал нашей дружбе название «летняя», сказав: «то, что началось летом, закончится осенью и, если переживёт зиму, возродится с уходом весны».

Это лето, невыносимо жаркое, стало третьим и последним для нашей дружбы»…

– А ты чё читаешь? – прервал погружение в историю знакомый голос.

Ганя с неохотой оторвался от книжки.

– Рассказ.

– Да? И о чём?

«Об отвратительных друзьях», – хотелось сказать Ганечке, но вслух он произнёс:

– Миш, я только начал. Мне его учитель театрального дал, будем по нему спектакль ставить.

– А. У нас чё, театральный кружок есть? Там актёры на главную роль, небось, требуются?

«Вот же…», – протяжно застонал про себя Ганя.

– Набирают, да. Или набирали. Ты же вроде не хотел в кружок?

– Я? Да ладно, с чего такое взял?! Если там нужны люди, я прям готов.

Теперь от Мишани просто так было не избавиться: если что-то попадало в его поле зрения, то отогнать его можно было только очень убедительной угрозой насилия. Такая чудесная перспектива, как участие в спектаклях, была здорово подпорчена. Отдых от Мишани теперь не светил нигде. В том, что его примут в кружок, Ганечка ни на секунду не сомневался: Мишаня отлично умел петь, танцевать и легко чувствовал себя на сцене.

– Миш, давай так, завтра после уроков…

– Не, а чё завтра-то? Давай сейчас. А потом книжечку вместе почитаем!

Ганечка закрыл глаза. Перед ним висело лицо Мишани и радостно ухмылялось. Открыл – ничего не поменялось: то же лицо, та же ухмылка.

Он обреченно встал – к ногам будто прицепили по пудовой гире.

– Пошли, познакомлю тебя с учителем.

Пока шли, Мишаня что-то говорил, но Ганечка не слушал: мысли его были заняты выискиванием корректного способа избавления от компании своего друга.

– Слушай, Миш…

Начал и запнулся. Сказать было нечего. Если Мишаня загорелся интересом, остановить его было нереально. По крайней мере, у Ганечки ни разу не получилось.

– Чё?

«Чё! – внутренне взвизгнул Ганечка. – И с этим человеком мне придется ходить в один кружок!»

– Да ты не ссы, ага?! Если мне главную роль дадут, я за тебя слово замолвлю.

Ганечке вдруг показалось, что столкнуть Мишаню с лестницы будет настоящим благом для будущего культурной жизни в школе. Дальше мыслей он, конечно, не пошел; выдавив улыбку, он напомнил о дисциплине, которой нужно придерживаться всем начинающим актёрам, и заодно попенял Мишане на его безалаберность и необязательность. Вроде ничего такого, но на душе полегчало, пусть даже Мишаня пропустил все это мимо ушей.

Когда они выходили из корпуса, мимо прохромал парень из их класса, вечно заикающийся, скромный мальчик, из ярких увлечений которого можно было выделить лишь катание на скейте. Кроме хромоты, в глаза бросились порванная майка и свежий синяк на левой скуле.

– Эй, Сеня! С тобой чё случилось? – Мишаня сразу переключился с необязательной беседы на малознакомого, но такого интересного одноклассника.

– Я же не С-с-с-ен-н-ня, меня-я Кс-с-с…

Ганечка вспомнил первый день и знакомство с классом: тихий и заикающийся скейтер, под сдавленный хохот соучеников пытался выговорить своё имя.

– Миш, у тебя отвратительная память на имена. Это Ксенофонт, я же правильно запомнил?

Тихий, скромный скейтер в изодранной майке и с неподходящем именем кивнул.

Мишаня принял задумчивый вид.

– Ксено-что? – в очередной раз разочаровал он Ганечку.

Обладатель имени попытался было что-то сказать, но не смог уйти дальше «эээээттттт».

– Ну, я и говорю – Сеня. Что не так то?

Удивление было искренним и давало понять: спорить с таким незамутнённым созданием, дело ненужное и лишнее.

– Ксенофонт, Миша, Ксенофонт! – практически прокричал Ганя, на которого опять навалилось чувство бессилия и злости от непосредственности Мишани.

– Да понял я, не ори. Просто шучу с Сеней – он же свой пацан, всё понимает. Правда, Сень?

В глазах тихого и скромного скейтера появилась тоска, та самая неизбывная и всепоглощающая, которая приводит мужчин к алкоголизму и насилию, а женщин к изменам и скандалам.

Потом он тихо пробормотал:

– Паул со скейт-та.

И тут же, скривив лицом, как при ругани, произносимой про себя, исправился:

– Упал со с-скейта.

– А бывает, да. Ты бы аккуратнее с этим, а то я видел сериал, там, в общем, парень катался на скейте, катался, а потом под машину попал.

– Когда катался? – Ганечка не смог удержаться от глупого вопроса.

– Не, когда дорогу перебегал.

Если Ганечку и взволновал вид Ксенофонта, то раздражение на Мишаню сразу выбило из головы все посторонние мысли. Излишне холодно кивнув на прощание, Ганя быстрым шагом стал удаляться прочь от обоих.

Впрочем, Мишаня догнал его уже через минуту и затянул привычную волынку, перемежая глупые шутки жалобами на нелепость людей вокруг.

– Подумаешь, скейтеры, – рассуждал Мишаня.– Приличный человек этим заниматься не будет, последнее дело на доске кататься!

Ганечка с недоверием посмотрел на приятеля: они уже почти подошли к зданию, где размешались все школьные факультативы, оставив позади озадаченного Ксенофонта, а Мишаня всё продолжал делиться своими «размышлениями».

– Миш, ты что? Совсем чокнулся? Ты же сам на роликах гоняешь, это чем лучше?

Мишаня посмотрел с удивлением, дескать, что за херню ты несешь.

– Не, ну это другое.

– Как другое?

– Абсолютно разное, – категорически сказал он.– Скейты для придурков и неучей, а ролики - это летний вариант коньков.

Ганечка всплеснул руками:

– И как это делает одно лучше другого?

– А кто тебе говорит про «лучше»? Я говорю: скейты для придурков, а ролики - для тех, кто любит веселье.

Разговор, от которого Гавриил Ионович Черняев готов был уже завизжать, к счастью был прерван тем, что они достигли пункта назначения.

– Это здесь, значит, будем играть, да?

Лицо Мишани осветилось радостью, которая для стороннего наблюдателя была бы схожа со слабоумием. Хотя Ганечка почти уже привык к неадекватным проявлениям Мишаниных чувств, им в очередной раз овладело дикое раздражение.

Ганечка и сам не понимал, зачем он продолжает общаться с человеком, который кроме неприятностей ничего ему никогда не доставлял, и почему не может перестать вестись на провокации и увлеченно пытаться в чем-то переубедить Мишаню или стараться помочь в каком-либо, как правило идиотском, деле. Как человек, склонный к эмоциональной оценке происходящего, он часто сравнивал себя с Сизифом, а Мишане прочил роль неподъемного камня, который он старался затолкать на гору благоразумия. И как личность несомненно творческая, вместо того, чтобы решать проблему, он её усугублял. Как сейчас, когда привел Мишаню в место, которое обозначалось им как Обитель Прекрасного, в котором он собирался отдыхать от пошлости школьной жизни и, хотя об этом не говорилось, от пошлости и суетливости Мишани.

Илья Леонидович появился аккурат в тот момент, когда заскучавший уже Мишаня пытался вскрыть дверь в гардероб.

– Я могу вам помочь, молодой человек?

Выражение его лица намекнуло бы кому угодно – берегись!

Но Мишаня не был «кем угодно».

– А вы, наверное, тут старший, да?

«Старший!» – заорал про себя Ганя, сползая в кресло.

– Я, молодой человек, здесь самый главный. А вам кто нужен? Если самый старший, я сейчас нашего уважаемого аккомпаниатора позову, он сам утверждает, что эту школу вокруг него построили.

– Чё? Да я хотел играть или чем вы тут занимаетесь.

– Молодой человек, когда разговариваете с преподавателями, помните: ваше «чё» добавляет десять седых волос им в бороду.

– Я, в общем, хотел…

– А в частном вы ничего не хотели? Или, может, с моих желаний начнём? Я хочу, чтобы вы встали прямо, проглотили жвачку и перестали пучить глаза, будто вас приступ диареи на экзамене пробил. Ясно я выражаюсь?

Последние слова были сказаны таким тоном, что Ганя почувствовал себя не в своей тарелке. «Нет, тут я был неправ. Мишаню не возьмут, нет. И меня вместе с ним вышвырнут», – мысль была настолько горькой, что на глазах выступили слёзы.

– Я… Чё? Да, я… Не, а чё? – негодовал и пытался приводить аргументы Мишаня.

– Молодой человек, за такой монолог можно и «Золотую пальмовую ветвь» получить, но только не у меня. У меня можно получить только роль третьего гнома справа и возможность после этого убирать сцену с помощью лезвия и зубной щётки.

– Но я же еще ничего… Да что же…

С этими словами Мишаня развернулся и вышел, не переставая бормотать:

– Да я ж вроде ничего или что? Мне это вообще надо? Или что? Да, блин…

Ганя, смотря в пол, встал с кресла.

– Я… – только и смог сказать он.

– Гавриил, когда разговариваешь с тем, кто старше тебя и стоит выше по социальной лестнице, всегда смотри ему в глаза и продолжай говорить то, о чём думаешь. Неважно, что тебе придется выслушать и какими словами это будет сказано. Только так ты сможешь стать человеком.

Ганя поднял взгляд – руководитель улыбался.

– Так что ты хотел мне сказать?

– Я хотел спросить: во сколько завтра начинаем?

Обратно в корпус Ганя шел не чувствуя земли: он будто парил над нею и ощущение это пьянило и заставляло смеяться в голос. Позади плёлся обиженный Мишаня, который так и не понял, почему ему дали отворотную, и что-то вполголоса напевал. Дела до театрального кружка ему теперь не было.

Линейка

– Дорогие ученики! Мы рады приветствовать вас в нашей новой школе! Общее желание нашего педагогического коллектива – чтобы каждый из вас стал воспринимать школу как второй дом! И еще помнить о том, что не только вы оказались в новых классах, но для учителей это как будто первый год с вами. Для многих из них эта работа…

Казалось, что линейка никогда не кончится. Представьте сами: собрать все восьмые классы из области сюда, на территорию университетского городка, собрать всех лучших и подающих надежду учителей и устроить школу-пансионат в традиции классических английских школ. Дорогостоящая идея, к тому же экспериментальная. По итогам полугодия будет решаться, заслуживают ли дети из других областей таких же условий, или этот проект можно объявить пустой тратой денег и ресурсов.

Дарий испытывал дискомфорт – слева на него навалилась сестра, которая вроде была и ниже и легче, но вызывала ощущения прямо противоположные, справа стоял какой-то пацан с волосами цвета розовой жвачки, который каждый раз, когда из динамиков звучала слово «школа», добавлял «для лохов». Сестра же шептала Дарию на ухо про то, как она рада, что больше им не придется общаться. Дарий был бы рад согласиться, но понимал, что определят их в один класс и поселят на одном этаже. С уставом школьной жизни он уже ознакомился и, выкинув из прочитанного бессмысленные правила и взаимоисключающие параграфы, обнаружил, что времени с сестрой он будет проводить больше чем дома. Огорчать Василису Андреевну – а именно так он её всегда называл – не хотелось, да и легче было дождаться, когда она сама осознает. Где-то за спиной был Арис, пришедший в тихий ужас от такого количества народа, растерявший от этого весь свой интеллект и впавший в состояние человека в бассейне с акулами. В принципе, это была единственная ситуация, в которой Арис допускал такое поведение, и Дарий понимал почему. Даже с учетом того, что детей по области было немного после всех бесчисленных убийств и похищений, на поле было никак не меньше четырех тысяч.

Такое выбивало многих: все знавшие друг друга сгрудились кучками и смотрели на остальных волками. Особенно в этом преуспевали дети из спецшкол и интернатов, под взглядами которых дети из школ в приличных районах начинали тихо пускать газы.

«Хорошо еще с интернатов усиленного режима никого не пригнали». Хотя Дарий понимал, что и без этого будет жестко – всё, что нарыл в сети Арис за летние каникулы, говорило именно об этом. Необычность проекта заключалась в следующем: все дети, не являющиеся психически больными и осужденными, приписывались к пансионату и, вроде как, это должно было всех сделать довольными. Именно этот момент подвергался самой большой критике, но, к сожалению, со стороны адептов прогрессивной педагогики, которые, после вынесенной им всем миром анафемы не пользовались популярностью. Так что остановились на таком проекте, где хороший ученик должен заботиться об отстающем и сильный защищать слабого.

«Град Китеж посреди Средиземья», – подытожил для себя Дарий после трех суток изучения материалов, тем самым показав себя образованным человеком.

«А там лес будет?» – единственное, что спросила Василиса Андреевна, показав себя любителем природы.

«Мне ноутбук брать или лучше не надо»? – показал четкое понимание ситуации Арис.

Дарий твердо верил, что без информации из внешнего мира никак, поэтому ноутбук поехал с ними, подвергнувшись апгрейду внешности, из-за которого он стал меньше всего походить на лакомый кусок для вора, а больше всего на пишущую машинку, к которой зачем-то примотали телевизор. Впрочем, на месте Дарий понял, что в классы всё-таки будут сгонять, опираясь на рейтинг школы, в которой ученик числился до этого. Значит «элитные», как и детдомовские, будут кучковаться отдельно от учеников «обычных» школ. Социальный расизм и полный пофигизм авторов проекта начинал радовать.

Пока Дарий, пытаясь отвлечься от соседей, которые в режиме стерео выжигали ему мозг, обдумывал всё это, линейка закончилась и всем предложили по очереди, в соответствие с номером на персональной ай-ди карте, проходить к трибуне и следовать за классным руководителем.

«Для Василисы Андреевны это, боюсь, будет слишком сложно», – ненависть и любовь не имеют значения, когда сестра имеет все шансы заблудится в чистом поле – все эти ай-ди карты с проставленными номерами группы и класса были не для неё. Человек с большим плакатом, на котором такими же большими буквами была бы написана её фамилия, подошел бы гораздо лучше. Дарий и Василиса были сильно непохожими друг на друга двойняшками, и окружающим часто приходила в голову мысль, что природа очень неравномерно распределила достоинства и недостатки между ними. Дарий постоянно участвовал в олимпиадах по доброй половине школьных предметов, а Василиса любила только ботанику и физ-ру, причём и то и другое за возможность полазать по деревьям. То же самое проявлялось и во внешности. Обычное выражение лица Дария было близко к выражению лиц на картинах мастеров Ренессанса: та же уверенность и принятие всего мира, каким бы он не был. Также у него были правильные черты, чёрные, отливающие на солнце баклажановым, волосы и чёрные же глаза, ярко контрастирующие с его светлой кожей; из-под спутанных волос Василисы смотрело её грубое лицо – красоты в нём недоставало, но пугало оно не этим, а глазами, в которых будто сама природа угрожала смотрящему. Одной рукой схватить Василису, второй – окончательно потухшего Ариса – и вперед на знакомство с классом.

Близкое знакомство

Как и ожидал Дарий, все, что он не дослушал на линейке, повторила его классная руководительница. Может, слегка сгущая краски насчет общего духа и повышения уровня культуры, но в целом более внятно. Судя по восторженности выступления, жить им здесь придется безвылазно лет до тридцати, а может и дольше. «Кладбище последнего поколения – звучит». Только неясно, кто кому будет его показывать.

«А вот грустить не надо, нет. Вряд ли это поможет». Иногда Дария выбивали мысли о будущем, но он моментом брал себя в руки – за время, потраченное на жалость к самому себе, можно было построить самолёт, если бы он позволял себе тратить время на грусть и компенсировать это строительством самолета.

Молодого человека, ловко повторяющего одну и ту же шутку про школу, в его классе не обнаружилось, хотя он точно видел, что тот был вместе с ними, когда они собирались по группам, а значит, жить они будут на одном этаже.

«Хорошо, если не в одной комнате».

А вот Василиса сидела рядом и нудила про идиотизм тех, кто определил её в класс вместе с никчемным братом. Дарий почти искренне сочувствовал её будущему соседу по парте – ближайшие три-четыре месяца единственное, что тот будет слушать, рассказы о ненависти к брату.

Позади, бледный от пережитого, сопел Арис, готовый, судя по виду, отдать что угодно за надежно укрепленное убежище. Все речи учительницы, касающиеся братской атмосферы в школе, вызывали лишь дополнительные страдания.

Дарий огляделся: никто не садился за парты по трое, никто, узрев знакомого, не орал через класс – из очевидно знакомых друг с другом только пара близнецов и всё.

Сидевший рядом с Арисом парень что-то ему рассказывал. Несмотря на суровый вид собеседника, общение проходило очень тепло, Ариса разговор явно радовал, он даже начал улыбаться, даже вид стал бодрее. Дарий общался с ним уже почти год, но Арис до сих пор держал некоторую дистанцию и редко заговаривал первым.

Справа сидела еще одна странная парочка: высокий блондин мастерил самолетики из бумаги и складывал их в горку неподалеку. Парень рядом, как заботливая няня, вырывал листы из своей тетради и давал их первому, когда тот заканчивал с очередным летучим шедевром.

И слева было не лучше. Прилично, даже более чем, одетый, аккуратно постриженный парень с лицом, располагающим к доверию, и нечто с красными волосами, кажется, в лосинах и занимающийся разрисовыванием учебника первого. На друзей они не тянули, слишком разные и уж очень всепрощающе смотрел красавец на чудовище.

«Братья?»

Дарий посмотрел на Василису – иногда ему не хватало того самого, что так явственно проступало во взгляде парня: сочувствия к своей невоспитанной и хаотичной сестре.

– Чё уставился? – Василиса добавила еще одну фразу в копилку укрепления внутрисемейной дружбы.

Учительница выдохлась, фразы начали повторяться, смысл становился всё более расплывчатым. Дарий напрягся.

«Значит, мы здесь задержались минут уже на десять лишних. Ага, точно. Вон другие классы уже идут в сторону общежития, а мы здесь до сих пор».

Дверь приоткрылась и в проходе показалась учительница из смежного класса и поманила к себе попавшего ловушку собственных мыслей педагога. И когда та подошла, что-то шепнула ей на ухо. Ольга Елизаровна обратилась к классу:

– Ребята, ваш куратор, к сожалению, задерживается, и мы с Мариной Николаевной сами отведем вас к общежитию и сдадим ему на руки. Заодно вы сможете пообщаться с параллельным классом, они же ваши соседи по этажу.

Возле общежития

Первое, что бросается в глаза, когда подходишь к общежитиям – на ремонт скупится не стали, здания были свежеокрашенны и непривычно ухожены.

Второе – на установке фонарей и камер тоже не стали экономить.

«Будем жить в безопасности?»

Верить в это очень хотелось. Количество похищенных детей только в одном их городе превышало тысячу. Некоторые говорили, что в десять раз. Дарий неплохо помнил момент, когда исчезновений стало столько, что скрывать это не удавалось. Каждый вечер их район патрулировался усиленными отрядами милиции, и всё равно дети пропадали. Когда Дарий перешел в среднюю школу, от его первоначального класса осталось две трети. Остальных либо похитили, либо убили, либо увезли родители. N-ская область по статистике была самой опасной для детей нового поколения.

Вот тогда и решили сделать объединенную школу для всех детей, которых уже называли «последним поколением», поскольку нового не предвиделось.

Ожидание опять затягивалось. Одна учительница на толпу из сорока четырнадцатилетних, неугомонных и плохо контролируемых подростков (Ольга Елизаровна пошла в общежитие искать куратора). С другой стороны, сорок малознакомых друг другу детей, почти без надзора – даже не имея воображения, можно легко представить себе, что началось. Кто-то начал узнавать своих старых друзей, что хоть и не соответствовало правде, но зато разряжало атмосферу напряженности. Кто стал спрашивать «посмотреть телефон», что наоборот накаляло атмосферу.

«Так у нас смерч начнется в пределах нашей группы – будет на что посмотреть».

Наконец на дорожке, ведущей от общежития, появилась Ольга Елизаровна. Вид она имела чересчур бледный и похожа была на человека прошагавшего много километров под палящим солнцем. Медленно подойдя к классруку смежного класса, она что-то проговорила ей на ухо и, немного отодвинувшись, посмотрела так, будто прямо здесь впадет в забытье.

После чего произошло следующее: ново-информированная подхватила свою коллегу и, не говоря ни слова, потащила её в сторону администрации. Подростки проводили их слегка недоуменными взглядами, впрочем, тут же продолжив свои занятия.

«Надо бы сходить и проверить, что там не так».

Дарий здраво рассудил, что будь на их этаже отряд злобных людей с вилами и факелами или, к примеру, свора адовых псов, то вряд ли бы педагоги просто свалили. А значит, произошло что-то из ряда вон, но на счет чего не было четко прописанных инструкций – а значит, надо узнать, что именно произошло.

«И очень быстро, пока вся администрация не сбежалась!»

Покрутив головой, Дарий пришел к выводу, что идти ему придется одному: Арис и без таинственных происшествий выглядел не ахти; подбивать кого-то совсем незнакомого не хотелось – что может выкинуть новоявленный одноклассник в экстремальной ситуации, ему помнилось еще с детства.

«Взять Василису Андреевну, плюс самого отмороженного в классе и под барабаны устроить марш-бросок на общагу. Перебить все стекла на этаже, размазать по стенке экскременты и поджечь пару комнат – и объяснить всё скукой. Поиметь дешевую славу и поехать домой, не проучившись и дня!» – Дарий четко представил эту картину, и если бы такое пришло в голову его сестре, то ничто бы её не удержало.

Василиса Андреевна тем временем общалась с каким-то незнакомым Дарию парнем. Хотя определить гендерную принадлежность последнего было непросто – пацан, похожий на не слишком красивую девушку, казался накрашенным и был одет в шмотки, не имевшие четкой половой принадлежности.

Василису, судя по виду, разговор радовал. Парня, судя по попыткам куда-нибудь провалиться, – не очень.

– Нет, ты эти пропуска видел? Красные, оранжевые, синие – кто же будет запоминать, где он живет, по цвету дома?!

Парень попытался объяснить, что так даже лучше: издалека видно, куда идти надо и номер не надо выискивать, на что Василиса прореагировала крайне не заинтересованно.

– Всё равно, непонятно зачем цвета разные делать.

Весь этот диалог слушал рыжий парень – судя по всему, друг «накрашенного» – и слушал с большим интересом, периодически высказывая своё мнение, добавляя хаоса в и без того странное действо.

А потом рыжий сказал:

– А пойдемте проверим, что там происходит!

На что Василиса Андреевна ответила:

– А потом на озеро можно сходить.

«Накрашенный» парень с укоризной посмотрел на друга.

– Миш, а если нас поймают? Сказали же: стоять и ждать.

– Да ладно, кто будет возмущаться-то? И мне стоять здесь уже надоело, мне эти постоялки вообще не нужны. Гань, ну чё ты такой нудный? «Поймают», «стоять и ждать». Мне вот неохота свежим воздухом дышать! Я вообще устал и спать хочу!

Своей скороговоркой парень стал привлекать ненужное внимание, и Дарий придвинулся ближе и оборвал его нытьё:

– Если вы хотите пойти внутрь, я с удовольствием составлю компанию.

Парень замолчал и уставился на Дария – вряд ли он к нему часто обращались на «вы».

Дарий улыбнулся и протянул руку.

– Дарий.

Руку схватила Вася.

– Василиса Андреевна.

Судя по выражению лица, Вася включилась в игру и теперь парню будет трудно отказаться.

– Мишаня. Пошли, посмотрим, чего там происходит.

В общежитии

Учительница явно выбегала в спешке – дверь оказалась незакрытой. В этом помог фиксирующий механизм: когда дверь максимально распахивали, она оставалась в таком положении.

«Не иначе как на случай эвакуации», – решил Дарий.

Эвакуирующаяся учительница к тому же не закрыла дверь для персонала, которая вела на запасную лестницу, – видимо, она была очень сильно выбита из равновесия – и можно было незаметно подняться на свой этаж.

Тормознув Васю, которая уже собиралась приложить пропуск ко второй двери, Дарий кивнул в сторону лестницы. Василиса, не меняя выражения лица, пошла через распахнутую дверь. Дарий мотнул головой Мишане, иди, мол, а сам аккуратно выглянул на улицу.

Никого из своих он рядом не заметил, что было очень хорошо; но здание администрации тоже не было видно, а значит нельзя понять, сколько времени есть на осмотр.

Дарий зашел на лестничный пролет и закрыл за собой дверь, предварительно установив ручку в доводчик – есть шанс, что никто её не заметит и они смогут выйти также, как и зашли.

Он начал подниматься, слушая, как топает Василиса, не перестающая что-то говорить их новому знакомому. И бубнёж в ответ, хотя как раз в ответах она и не нуждалась. Догнал он их аккурат перед дверью, которая вела на их этаж и она тоже оказалась открытой.

«Слишком гладко всё идет, – решил Дарий, – значит либо поймают, либо…»

Оформлять мысль он не стал. У него с самого детства всегда было одно и то же: если он рисковал из-за чего-то неизвестного, то чем глаже шёл сам процесс, тем более становилось понятным, что результат хорошим не будет.

Втроём они зашли на их будущий этаж. Коридор оказался пуст, двери в комнату были закрыты – кроме одной в стороне.

«Комната куратора или ванная?» – такая мелочь волновала Дария неспроста: он уже начал чувствовать, что случилось нечто более страшное, чем он мог подумать сначала – и это походило на дурной знак, хотя в них Дарий не верил.

Хотя казалось, что их путь от двери к двери занял не меньше часа, внутренние часы дали точный отсчет – двенадцать секунд.

Спутников тоже коснулся серьёзный настрой Дария. Василиса перестала задавать вопросы и переключилась на напевание какой-то песенки, а Мишаня начал озираться по сторонам.

Дверь. Табличка «куратор». Под табличкой - пустое место для бумажки с фамилией. Замок с электронной карточкой, но дверь приоткрыта. Когда Дарий потянул её на себя, она пошла без усилий – доводчик был отломан. Поднимая взгляд в открывшийся проем, Дарий уже знал, что он увидит.

Посреди комнаты висел мужчина. Его руки были вытянуты вдоль туловища, а к майке пришпилена та самая табличка с фамилией, которая должна была быть на двери.

Дарий сглотнул и посмотрел на лица спутников.

Они ничего не выражали.

От сестры он, конечно, такого ожидал: для Василисы мертвые от живых отличались не слишком сильно, а способ самоубийства был лишь пунктом, как наличие разных сортов мороженого. Но вот Мишаня вызывал беспокойство. Не меняя выражения лица, он вошел в комнату и сразу метнулся к столу, принялся открывать ящики и рыться в вещах. Складывалось впечатление, что он часто занимался ограблением свежее почивших, и оптимизма по поводу будущего для класса это не добавляло. «Грабитель могил».

Дарий рванул к столу, чтобы остановить нового знакомого – если их поймают в комнате с трупом и вещами трупа по карманам, то простым исключением они не отделаются.

Как раз когда Дарий собирался развернуть Мишаню к себе лицом, тот дернул мышь от ноутбука и его экран засветился.

– Ух ты, а он включенный.

– Ага, включенный, и было бы очень неплохо, если вы отойдете от стола и встанете поближе к двери.

– А с чего ты вообще взял, что мне нужно твоё мнение, а? Я, между прочим…

Мишаня прервал очередную отповедь на середине – Дарий стоял совсем рядом и в его глазах было видно: он не задумываясь повесит Мишаню рядом с их не сложившимся куратором, испытав при этом не больше эмоций, чем при чистке обуви.

Мишаню передёрнуло, он вообще редко боялся и часто из-за этого страдал, но вот такое было в первый раз – будто его спящего кинули в ледяную реку – дыхание стало перехватывать, а кишечник выворачивать.

Не говоря ни слова, он направился к двери, стараясь ступать прямо, поскольку ноги тоже не хотели слушаться.

– И прошу вас, внимательно слушайте все шумы на лестнице, а то не очень хочется быть пойманным за таким противоречивым занятием.

И улыбка, как молния за окном – скользнула по лицу и пропала.

Проводив взглядом нового знакомого, который вряд ли теперь был рад такому знакомству, Дарий стал просматривать открытые окна. «Вот как бы сейчас пригодился Арис, – отметил про себя. – Я же в этих вещах не сильно смыслю».

Времени было в обрез – прошло уже больше пяти минут. Дарий полез в последние открытые файлы: текстовые файлы, уже удаленные. История браузера была вычищена, закладки были удаленны, корзина была пустой.

«Как он тщательно всё это сделал. Быть не может, что просто устал от жизни».

Щелчок на уже закрытые вкладки. Одна страница – новости.

«Так, и что его…»

Как гром: «Спецоперация против секты «Новый путь» закончилась трагедией».

«Так, так, что случилось? Ага. При попытке задержания основных организаторов… количество погибших уточняется… это всё не то. Что же, что же?»

«Южная ветка, захвачена сегодня ночью».

Вот так вот просто.

«Южная, это которая у нас, да? Так значит, ты на них работал».

Дарий со злостью посмотрел на труп.

«Хотя хуже ему уже не будет».

Он закрыл браузер и нажал на кнопку выключения.

Это был дурной знак.

Наидурнеший.

Хотя в них он и не верил.

Находка Василисы

Ей нравилось раскачиваться на стульях, пусть даже они периодически ломались и за это сильно доставалось. Раскачиваясь на стуле можно убить любую скуку, как будто ты на улице, а не в скучной комнате с занавешенными окнами и трупом посередине. Когда Дарий был на чём-то так сосредоточен, не было смысла его отвлекать – подоставать его можно будет позже, а сейчас можно покружиться на стуле.

В искусстве раскачивания Василиса достигла немыслимых высот, поэтому те три минуты, что Дарий рылся в компьютере, она провела, выделывая сложные кульбиты и застывая на двух ножках. Взгляд её был прикован к чему-то выпавшему из кармана покойника, видимо, оно лежало под стулом и сразу не было замечено. Стараясь перемещаться как можно тише, не слезая со стула Василиса допрыгала до предмета. Это были бусы, правда неинтересные, черные, непрозрачные и чересчур короткие – так что взяла она их себе без особого интереса, ну, чтоб просто не валялись.

Дарий тем временем закончил и обернулся: его сестра прыгала по комнате на стуле, который явно до этого был под покойным. Никакого психологического комфорта из-за этого она, похоже, не испытывала.

Дарий подошел к сестре, стащил её со стула, потом максимально аккуратно положил стул на место. Взял за руку Василису, вывел из комнаты и закрыл дверь.

Драка

Напротив лестничного пролёта стоял Мишаня и пытался вскрыть дверь.

«Наверно хочет посмотреть на будущее жильё», – подумал Дарий.

«Хуже уже не будет, можно еще и дверь подпалить».

Увидев приближающегося Дария, Мишаня бросил своё занятие и заныл:

– А я вот стою, слушаю, не идет ли кто. И двери проверяю, может открытая есть, если переждать надо будет.

Дарий холодно на него посмотрел; с лестницы доносились голоса, а значит, времени на выяснение не было.

– Пойдёмте.

Дарий потащил всех на три пролета выше, сам немного спустился и стал считать.

«Человек шесть, семь. Включая начальника охраны и пару охранников».

От последних было больше всего шума. Начальник охраны орал по поводу незакрытых дверей и неподключенных камер на лестницах. Охрана шумно отбрёхивалась на самого начальника, дескать, обо всём было доложено еще месяц назад – и что доводчики херовые, и что камеры на треть не подключены.

Дарий немедленно порадовался про себя: камеры на лестничной площадке он учел как риск и уже придумал оправдание, если будут вопросы по поводу их нахождения в неурочное время – не самое безукоризненное, но всё-таки.

Голоса стихли; люди прошли на этаж, закрыв дверь за собой. Дарий тихо подал знак и, услышав, что его компаньоны начали спускаться, тоже приготовился.

Вниз они слетели за считанные секунды. Дверь была открыта, а на горизонте никого не было. Выглянув за угол, Дарий понял почему. Соученики стояли кругом, внутри метались обе классные руководительницы, два охранника и незнакомая женщина. И двое пацанов – один показался Дарию знакомым.

Когда они подошли ближе, Дарий шепнул Мишане и сестре, чтобы те заходили в толпу с разных сторон и не болтали об увиденном. Сам он пролез в круг и, к своему удивлению, оказался рядом с Арисом. Тот внимательно посмотрел на него, Дарий кивнул, мол, потом, всё потом.

– Что здесь происходит?

– Один наш потенциальный одноклассник что-то не поделил с другим – и, как следствие, устроил потасовку. А, поскольку как раз подоспела делегация из административного центра, то наши учителя остались разнимать, а вместе с ними и пара охранников. Вот только в ходе разъема дерущихся один из охранников получил травму и, как следствие, ударил одного из участников конфликта. И сейчас все друг на друга орут, пытаясь понять, с чего всё началось и кто виноват.

Теперь Дарий точно признал одного из участников – это был тот самый весельчак, который добавлял «для лохов» при всяком упоминании слова «школа».

Что характерно, на охранника он орал на пару со вторым участником конфликта – достаточно здоровым пацаном со светло-русыми волосами и очень громким голосом.

– Какого хера ты лезешь? Тебе чё, больше всех надо? Чё, твоя работа что ль, шкаф? – разносилось по всей площадке.

Выкрикивая это, светловолосый парень водил взглядом по лицам одноэтажников – играл на публику, как понял Дарий – и внезапно замолчал, уставившись на кого-то.

Сразу стало тише.

Дарий проследил взгляд – здоровяк смотрел на его сестру, которая в это время опять что-то втолковала «накрашенному» парню.

Её взгляд как всегда ничего не выражал.

Его взгляд выражал заинтересованность.

Взгляд Дария не нес ничего хорошего.

– Как мне представляется, жизнь наша будет полна недоразумений и громко орущих соседей, – наполненный неподдельной грустью голос Ариса отвлёк Дария от раздумий о судьбе громогласного парня.

Задумчиво посмотрев на своего тревожного приятеля, Дарий решил не рассказывать ему обо всём, с чем столкнулся за последние двадцать минут. «Не сейчас. Завтра, после уроков, может быть. Или даже перед ними».

А вслух сказал:

– Тогда нам придётся как можно быстрее отходить от неприятностей и научится орать еще громче, не так ли?

Арис с удивлением посмотрел на него, а потом, спустя секунду, прыснул со смеху.

Дарий улыбнулся в ответ и сказал:

– Пойдёмте, Арис, представите меня своему соседу по парте.

Крикуны уже угомонились, парень со светлыми волосами, что-то вполголоса доказывал директору, при этом обнимая, как лучшего друга, своего недавнего противника. Тот упорно делал вид, что никто им не трясёт в воздухе и изо всех сил смотрел в сторону.

Директриса уже не пыталась спорить и просто кивала. Начальник охраны куда-то слинял вместе с охранником, участвовавшем в потасовке.

Подростки снова разбились на кучки и занялись своими делами.

Будто бы в день первый ничего необычного не случилось.

Солнце шло к закату.