Встреча была назначена в субботу после завтрака. Именно что назначена – когда на и-мейл приходит письмо с местом встречи и временем, сомневаться в этом не приходится.
Короткое такое письмо:
«07.09. в 8.45 кабинет психолога».
И всё.
Тамара Алексеевна, которую ее подопечные теперь именовали исключительно Железной леди, часто говорила окружающим, что лаконичность это показатель профессионализма. Правда, про себя она думала, что единственный показатель профессионализма – это когда сделанное человеком не ломается, как только он от него отходит. Но на прежней работе такие размышления могли бы кончиться скандалом и увольнением, а на нынешней приходилось большую часть времени играть в няню для целого взвода подростков.
«И вот это называется повышением по профилю», – кипятилась она весь август. Курс по психологии детей нового поколения она прошла только для того, чтобы попасть в кризисный штаб, а не для того чтобы вытирать сопли у вечно чем-то озабоченных подростков.
Когда в первый же день её перевели из психологов в кураторы, она впервые написала руководителю отдела длинное гневное письмо, в котором перечислила все свои достижения и реализованные планы. В ответ пришло лишь это:
«В январе ваша кандидатура будет рассмотрена на пост руководителя нового управления».
И всё.
«Как же они любят лаконичность. Самый легкий способ не вступать в споры».
Гнева она уже не испытывала, хотя работа оказалась именно такой, какой она её себе представляла: подростки не ложились спать вовремя, с трудом вставали, ныли и периодически конфликтовали.
Когда Тамара Алексеевна изучила обязанности куратора, на её обычно неподвижном лице появилось нечто схожее с отвращением: по старой традиции человек, который не имел чётко прописанных обязанностей, должен был отвечать за всё. В данной школе такими людьми были именно кураторы.
«И еще отчеты в штаб каждый день».
На этаже было пусто, около кабинета психолога никого не было. Что было неудивительно для субботы. Тамара Алексеевна постучала в дверь.
– Да-да, входите.
Голос был скорее низким, но без лишней хрипотцы и не походил на командный голос послуживших офицеров. Ожидая еще больших сюрпризов, Тамара Алексеевна толкнула дверь.
За столом сидел светловолосый мужчина неопределенного возраста и что-то внимательно изучал на экране монитора.
«Точно не военный», – хотя сидящий перед ней также не походил и на кабинетного ученого, который специализируется на проблемах детей нового поколения. Блондин был высок, поджар и, главное, в его взгляде скользило то, что называлось интеллектом. И еще слегка опасностью – не так как от профессиональных диверсантов, а скорее как от людей, которые часто бывали в опасных передрягах.
Тамара Алексеевна прочистила горло, не особо громко, просто чтобы дать понять, что она уже здесь.
Блондин оторвал глаза от экрана.
– Тамара Алексеевна?
– Старший лейтенант Одановская.
Блондин слегка приподнял бровь:
– Майор Солонцев. И на будущее. Никаких званий и обращений по фамилиям. Вы Тамара Алексеевна, я Гавриил Михайлович. Так будет лучше.
Тамара Алексеевна кивнула, но от вопроса не удержалась:
– Я каждый раз буду отчитываться в этом кабинете?
– Отчитываться вы будете по электронке. Причем только важные события, всего подряд писать не надо.
Тамара Алексеевна сделала удивленное лицо.
Гавриил улыбнулся.
– При действительно кризисной ситуации тут же звоните мне. А вот на изучение бытописания подростков у нас не хватит людей. И на тех, кто есть, не стоит скидывать всякую ерунду.
– Можно вам задать личный вопрос, Гавриил Михайлович?
– Можно. И в общении один на один можно просто Гавриил.
Тамара Алексеевна, улыбнувшись себе под нос, продолжила:
– Гавриил Михайлович, вы наверняка читали в моём деле, чем я занималась до вот этого всего, – она обвела взглядом невидимую в кабинете огромную территорию школы, – и должны понимать, что для меня это как личное оскорбление, при всём уважении к руководителю направления. Я привыкла планировать и проводить быстрые операции. И работа няньки мне кажется понижением и отстранением. Я говорю вам это, чтобы в дальнейшем не было недопонимания между нами.
Гавриил, всю речь смотревший ей прямо в глаза, неожиданно улыбнулся.
«Это что за дела?» – взвилась про себя Тамара Алексеевна.
– Судя по вашему лицу, мне сейчас грозит страшная казнь прямо в кабинете психологии, – с непонятным удовлетворением сказал он.
Тамара Алексеевна отвела взгляд – перспектива перейти на другую должность в январе начала потихоньку таять.
– Тамара Алексеевна, вы не задавались вопросом, почему именно вас внедрили в школу и почему после случившегося сделали куратором?
«Каждый вечер», – выпалила она про себя.
Вслух же:
– На подобный вопрос из кризисного штаба мне прислали нечто похожее на морковку.
– Морковку?
– Пожуй и успокойся.
Гавриил снова улыбнулся.
«А ничего у него улыбка, искренняя», – отметила она.
– Вы были внедрены в качестве психолога, потому что показали отличные результаты в ситуациях, когда надо принимать решения без подсказки и принимать очень быстро. Подобный человек на месте очень необходим. Но результаты быстрого курса работы с детьми были неутешительными – у вас не хватает тонкости и терпения.
Тамара Алексеевна кивнула – на интенсивных курсах она даже не старалась, в надежде на то, что её переведут в другое место.
– Но кое-кто всё равно настоял на вашей работе здесь.
– Кто?
Её интерес был неподдельным, врагов в руководящем составе у неё не было, по крайней мере, вроде как, и узнать виновного в произошедшем хотелось очень сильно.
– Я.
Знаменитая нейтральность лица Тамара Алексеевны сменилась почти детским изумлением.
– Но почему?
– Потому что я читал ваше дело. Знаю, сколько вы сделали для окончательного уничтожения частных интернатов, видел ваши результаты по вербовкам внутри секты. Вы занимаетесь этим почти десять лет и практически на любом направлении, на которое вас назначали, вы показывали результат. Поэтому я выдернул вас в школу. Поэтому я сделал вас куратором.
– Из-за того, что я успешно проводила контртеррористические операции? – в голосе, кроме легкой обиды, было искреннее непонимание.
– В том числе. А также потому что вы отлично знаете систему организации ячеек у секты. Представляете, как работают внедренные адепты, знаете их методы вербовки новых членов. И, главное, не будете испытывать дискомфорта, если вас поселить в комнате, где недавно покончил с собой человек.
– Гавриил Михайлович, вы мне пытаетесь сказать, что я попала в школу благодаря крепким нервам и бывшим заслугам? А дальше что? Честно мне признаетесь, что просто никто больше не согласился?
– Я хочу сказать, что новопреставившийся куратор был адептом секты. Если вас еще не посещали такие мысли.
– Мне не сообщают результаты экспертизы, – сказала она сухо как могла, но сердце заколотилось – вся эта история сразу показалась ей слишком странной. Человек, который всю жизнь работал с детьми, неожиданно вешается, когда южную ветвь секты берут под арест.
– Думаю, дальнейшее не нуждается в объяснении по пунктам. Сектант как куратор – это огромный удар по самой идеи безопасности. А кроме того, вопрос, что он там делал, лично мне не даёт покоя. Что было его целью: именно это здание, этот этаж или кто-то из детей? И мне нужен человек, который умеет смотреть, слушать и делать выводы.
Тамара Алексеевна, слушая его речь и мысленно соглашаясь с доводами, наткнулась взглядом на левую руку Гавриила. Рукава рубашки у него были слегка закатаны, благодаря чему был виден глубокий шрам на внешней стороне, который начинался сантиметров через семь после запястья и уходил вглубь.
«Не похоже на след от пули. Да и на осколочное тоже».
Гавриил, заметив её взгляд, неспешно раскатал рукава.
«Не комплексует, но и обсуждать не собирается», – с какой-то гордостью за поведение вышестоящего, подумала она.
– Итак. Если мы пришли к пониманию, предлагаю обсудить наши планы на ближайшую неделю. А так же пробежаться по вашим отчетам, Тамара Алексеевна.
– Можно Тамара. В общении один на один, конечно.