ворон

V: Thanks for English lesson.
S: You`ve missed an article, bastard.
V: Thanks, bitch. I know it.
V: What an adorable chat.
S: Fuck off, you posh.
V: Переведи posh, пожалуйста.

Давно забытое, сладострастное чувство к несуществующему.

Я все время ищу что-то, что смогло бы понять меня, но вещи смотрят на меня пустыми глазами, тогда я ищу кого-то, но люди на меня даже взглянуть не могут, тогда я закатываю глаза, разрывая зрительный нерв, и ищу внутри себя.

Там, где вьется Алазань,
Веет нега и прохлада,
Где в садах сбирают дань
Пурпурного винограда,
Светло светит луч дневной,
Рано ищут, любят друга…
Ты знаком ли с "той страной,
Где земля не знает плуга,
Вечно-юная блестит
Пышно яркими цветами
И садителя дарит
Золотистыми плодами?…
Странник, знаешь ли любовь,
Не подругу снам покойным,
Страшную под небом знойным?
Как пылает ею кровь?
Ей живут и ею дышат,
Страждут и падут в боях
С ней в душе и на устах.
Так самумы с юга пышат,
Раскаляют степь…
Что судьба, разлука, смерть!…

I'm your hate when you want love.

Если логика не подчиняется философии, а является частью условного контекста действительности, как мы можем знать, что она не абсурдна?

На сегодняшний день именно этот вопрос мешает мне мыть посуду и делать уроки.

Беседы с Константином Великим об информационной матрице имеют место быть.

Если подумать о том, что возможно, каждый из нас обитает в своей отдельной "действительности", а поболтав с Декартом, можно поверить в это, становится страшно, ибо вы воспринимаете не то, что я говорю на самом деле, вы никогда этого не узнаете, а я не услышу ничего из того, что скажете мне вы, и ответы наши будут существовать лишь для нас самих, тогда становится, потому что понимаешь, что ты действительно один, и, что самое страшное, откуда ты знаешь, что это вообще ты? Вы меня слышите?

Если все вы - плод моего бессознательного воображения, а бессознательное, как известно (а ты уверена?) преследует исключительно эгоцентрические цели, то где исполнение желания в моем сне жизни? А если я сплю, когда бодрствую, и бодрствую, когда сплю? А вдруг все именно так, как это есть на самом деле? А вдруг я сейчас еду в метро, но пять процентов моего я (очень несамосознательные проценты) и не подозревают об этом? А вдруг я - синий додекаэдр? А вдруг все мои фантазии существуют независимо от меня с той мной, что осталась в них, а я здесь мучаюсь?

Праивльных ответов нет. Мало того, нет даже хороших ответов.

Ничего не существует.

А вдруг каждый раз, когда я слушаю новую песню, я сама ее мысленно пишу? И все книги, что я читаю, написаны мной, а вы их прочесть не можете, вы читаете только свои книги?..

В шесть лет Даниил Дугаев написал роман о будущем. Вот этот роман:

«В будущем все было необычно. Капитан звездолета Иванов зашел в столовую и выпил стакан чаю».

Я вру. Не понимая, не думая, не чувствую в этом потребности, вру. С моего языка слетает наглая бессмысленная ложь задолго до того, как я успеваю осмыслить заданный мне вопрос.
Если я иду в Филармонию и встречаю знакомого, который спрашивает, куда я направляюсь, то я, скорее всего, скажу, что иду в магазин за баклажанами. Если я иду за баклажанами, то я скажу, что иду на несанкционированный митинг в пддержку транссексуализма. Если я иду на митинг, то скажу, что иду на очередную игру "Что? Где? Когда?". Если иду на игру, то вообще-то я на Эльбрус.
Там я пока не была, так что свой ответ не знаю. Его никто не может знать. Я не стыжусь ничего из того, что я обычно делаю, но, наеврное, это такое яростное нежелание дать кому-либо знать что-либо обо мне.
А вы знаете, какие планы у меня на сегодня? Вы меня даже не представляете.

Что может быть страшнее необъяснимой тоски? Когда отчаянно цепляешься за толпу, спасающую от паники, которая, как ты прекрасно знаешь, охватит тебя в первую же минуту одиночества. Что может быть хуже непонимания причин своей грусти? Когда боишься, что гири на сердце являются верным (а они являются) признаком наступающей депрессии и тишины разума.
Глаза в глаза и lie, lie, lie.
А ты?

My excirement is so thick you can touch it. Fold it and squeeze it. You can feel your lungs with it and smell it, though, that`s the first and most easy thing. You can feel the sweet taste of it in your mouth, so strongly you start coughing. You can see it`s teal lineament. Hey, buddy, I guess you`d better close your ears - my soul is screaming out of inexplicable joy.
I`m a madman sometimes. I swear to Merlin I`m crazy.
I hate everything around so much I`m falling in love with nearly everything from THE another world. Lately my idea of having billions of separate realities intermining crashes, but not permanently. Now there is my life and everything ahead of it and something else, collecting all my loves from A to D, not including Z, think itself, how`s that possible. I mean it.
I ze . S ystemize . T o systemize . A life to systemize .
My time-theories break-broke-broken.
My life-plan`s galloping out of the acid-green smoke.
Ginger hair and never used razor on the middle shelf of the navy cupboard in the corner of the room. Half of the face staring frightendly out of the hospital corner with a large black eye. Cubicles on/in hand and a wet smile never leaving the corner of slightly puffy lips. Thoughtful wrinkles and tears dripping from the corners of wildly intelligent blue eyes. Sharp teeth and low voice ruining the remains of own artificial happiness exept for a lonesome cat in the destruction-zone corner.
A lingvistic feast in the psychiatric kingdom under the cosmological circumstances.
Gamble, gamble till the yellow ducks turn violet. They`ve gone to South America with their grandmother, don`t you know?

Все рушится.

Я думаю и думаю , и думаю, но ничего не могу толком объяснить, а какой смсыл, равзе мне не хватает себя, как слушателя, неужели моему глупому тщеславию нужны два-три слушателя, чтобы удовлетворять себя день за днем, пост за постом.
Ведь это уже не искусство. Искусства, как такового, не существует, все мы преследуем какие-то цели, зачем, мы хотим комплиментов, хотим стать великими, но нам не нужен никто, кроме нас самих, чтобы быть счастливыми, но мы отчаянно хотим чего-то добиться, зачем, зачем, зачем, почему, если в этой бесконечной Вселенной никто не способен нас услышать, нет, никто не хочет нас слушать, мы ничего не можем изменить, ни одним из своих взглядов, слов, так зачем нам слушаетели, разве не достаточно выпускать все в себя, интеллектуально развиваться и анонимно служить на пользу людям или зверям, так ли важно, чтобы нас погладили по головке и сказали доброе лживое слово, хочу ли я быть хоть кем-то замеченной и одобренной, нужно ли мне это, засну ли я лучше, или станет меньше мыслей, стану ли я черствой и обязанной ничему, электронному адресу, буду ли я чувствовать тяжесть мизерного двухзнаяного числа перед словами "человек следят за мной", почерпну ли я что-то чужое или отвергну все, я не знаю. Мне нужна свобода без мыслей о том, что нужно зайти на Viewy, а то я давно там ничего не писала.

Может, легкая форма шизофрении, но меня мучает непонимание своего отношения ко всему этому. Не стану ли я счастливее и спокойнее, свернувшись в позе эмбриона с книгой?

They take me away from
The strangest places

Обожаю чокнутых, циничных врачей, интеллигентных психиатров и великих хирургов, гениальных Бэнвеев. Мне кажется очень важным во враче способность понимать, что нужно лечить, а что - нет, что опасно, а что - жизненно необходимо, что является заболеванием, а что - особенностью характера или физиологии, что осчастливит человека, а что повлечет за собой дюжину смертельных для души или тела заболеваний. Мне кажется, в лечебное дело нужно добавить допольнительный год - Великие Больные. Что бы сталось с нами, не страдай Ван Гог маниакально-депрессивным психозом, а Эйнштейн - синдромом Аспергера.

Мне было страшно лежать, и я лежала и смотрела в бело-голубое небо, облака закручивались, моя голова кружилась, я наблюдала за одним небольшим вихрем, он исчез, сзади открылся другой круговорот, облака взвились, я потянулась к ним руками, они обрушились на меня, белой лавиной, всепоглощающей, шумной, пышной, тяжелой, невероятно тяжелой, кружащейся массой, прижали меня к земле, заморозили все кругом, убили сотни людей, но оставили в живых врачей и детей, они были в черных косухах, с шипами на ботинках и белых халатах, в очках и с банальными бокалами с мартини в руках, они забирали детей и запивали жен, целовались и откалывали сосульки со стен снежных арок, оставленных упавшим небом.