ворон

Первый раз съела розу (уже три), голыми руками схватила крапиву, влюбилась в кота, получила вампирский укус, потолстела на 2 кг, разлюбила Пруста, грохнулась, подскользнувшись на камнях, и полетела вниз, кувыркаясь, разодрав все, грохнулась в ванной, осинив всю переднюю часть правой ноги, камнем освежила старый шрам на руке (специально), осколком бутылки проткнула коленку и провела вниз через кожу, вручную очистила от косточек 4 ведра вишни, заподозрила синдром Аспергера у себя, научилась приводить людей в чувство после потери сознания, дважды побывала в военкомате, после закрытия пробралась во двор музея, подговорив молодого охранника, погладила ламу, вырыла яму острым камнешком и палочкой, потанцевала с Джеком, Нилом и Мэрилу (?) (во сне), побывала в индийском мотеле (во сне), подразнила священника (во сне (и не только)), увидела Млечный Путь невооруженным глазом, проснулась ночью от раскаата грома, подружилась с 9-ю детьми, сказала маме, что люблю папу, а не ее, прогвоорила с папой 3 часа подряд по скайпу, нашла гриб размером с сомбреро, из лактововегетарианства перешла в лактовегетарианство, приручила 5-х жуков и 2-х муравьев, 14 раз влюбилась,.
. и теперь чувствую себя еще хуже, чем раньше, когда расчитывыала на успокоение летом.
Мне кажется, моя жизнь должна вызывать хриплый звук, обозначающй подавленный и в то же время выдвленных смех, смех высокомерынй и унижающий, смех величия, смех непонимания, смех пренебрежения, смех удивления, скорее смешок, издевательский, мерзкий, вгоняющий в краску не за что-то конкретное, а за то, что есть и есть, что ни плохо, ни хорошо, за правду, за себя, за свой результат по тесту на синдром Аспергера, за все то, что говорилось мне обо мне за всю мою жизнь, за несправедливость (и обостренное чувство справедливости), за того, кто смеется и за то, что невозможно раскрыть рот и, не заикаясь, сказать. Я могу выливать потоки словесного мусора и не очерь здесь, но не помню, когда в последний раз у меня получалось толком объясняться с людьми лицом к лицу.
Папа, кажется, согласен на покупку телескопа мне.
Меня мучают дети разведенных родителей. Дети-полусироты. Дети с одним нерадивым, но живым и официальным родителем. Брак, как психологическое отношение? Семья, как основа общества?

Я за редкие длинные письма по электронной почте вместо полуграмотных коротких сообщений в социальных сетях. Есть у кого-то желание посочинять со мной изящные фразы в стиле начала XIX века? Если да, то у меня самый банальный электронный адрес, созданный запредельно много лет назад.
Я, как Оливер, чувствую себя лишенной воображения, отвечая своим sonya9797@rambler.ru на долгий гипер-"оригинальный" адрес типа zaychic-solnce.

Иногда, очень редко, набегает тоска и хочется вернуть все те возможности. Никогда не везло в личной жизни (потому что везение старательно отгонялось), но жизнь постоянно подкидывала потенциальных "друзей", не учитывая то, что я в них не верю, как и в любовь. Если меня интересовал какой-либо человек с чисто платонической точки зрения, то он проявлял инициативу сам. Не нужно быо пытаться и переступать себя - вот он, возможный друг, совершенно готовый и ждет твоих откровенностей и искренних вопросов. Кидаюсь в головой в едва откупоренный сосуд с этой еще несуществующей дружбой, забывая, что плохо плавая и боюсь тесноты. Какое-то время наслаждаюсьтеплой водичкой, но я не закрыла за собой крышку, и вода остыла. Она теперь холодная и вязкая. Неприятная и не отпусает меня, я прилипла, застряла, она пытается потопить меня, сделать частью себя, превратить в водное чудовище или зомби дружбы, но мой страх тесноты становится сильнее меня, когда уставшее тело и душа, может, уже хотели бы перевоплотиться во что-либо, пригодное для држубы, и борется, брыкается, бьется, забивает ногами второе существо, счастливо наслаждающееся вязкостью жидкости уже на дне сосуда, и выталкивает меня наружу, мокрую, дрожащую, с сосадком "правильной" гадости в легких и животе.
Намеков не понимаю и намекать не умею. Ещ раз простите, существа на днах сосудов.

Один мальчик, страдающий синдромом Аспергера сказал, что заинтересован в "умерших поэтах".
Оказалось, что мальчику прсото нарвилось наблюдать за тем, как проигрываются пластинки, и он мечтал о том, чтобы собрать полную коллекцию пластинок любимых композиторов, а умершие давали гарантию того, что больше не выпустят ничего нового.

Я обожаю эту историю, потому что она меня понимает. Терпеть не могу живое, потому что за ним нужно бежать, иначе оно тебе не достанется. Довольно тяжело жить, пока жив Алекс Тернер. Намного легче наслаждаться Цоем и Бахом.

Хороший человек должен ладить с детьми, уважать стариков, любить животных и говорить правду.

Being sad about meaningless things makes sensitivness dirty.

Thing make me sad and happy - both at the same time, there are so many depressing things that I consider funny, a tragedy can seem hilarious to me, I can`t explain what I think or how I feel, I love and hate everything.

Я лажу только с детьми и стариками. Сверстники любого пола, взрослые люди, пожилые дамы - все меня ненавидят. Они не показывают этого, но я чувствую волны раздражения, ведь они накрывают меня с головой, душат меня. Я не могу дышать рядом с людьми, их ненависть отнимает мой воздух, обрезает мои конечности, ограничивает мое личное пространство, нарушает мое большое энергетическое поле. Их можно понять. Людей страшит то, чего они не понимают, страшит и раздражает. В тихом омуте черти водятся. Дети еще, а пожилые люди уже свободны от этого. Одни - из-за отсутствия опыта, а другие - из-за его избытка.

Проблема человечества в том, что поколение за поколением люди неправильно воспитывают своих детей. Они с самых первых дней учат их совсем не тому, чему нужно учиться. Я yаучилась этому у своего отца. В три года меня начали учить читать на трех языках и вручили свободу чтения, а за ней свободу восприятия и понимания. Большинство людей лишают своих детей этого, навязывая им стереотипы, т.е. ложь. Мои родители тоже не идеалы. Мама поверхностна, а папа старомоден. Не знаю, откуда у меня такие бунтарские настроения и идеи. Но, будь моя воля, я бы учила всех детей самому важному - созерцать. Созерцать и видеть не то, что видят другие, не то, что они должны там видеть, а то, что могут увидеть, если откроют свой разум.
Но для начала нужно попытаться открыть глаза их родителям. Что, кажется, невозможно.

В Мексике можно прийти в бордель и потребовать мамбу, и танцевать с девушками до конца их смены, опрокидывая стакан за стаканом, пьяную девушку за пьяной девушкой.
Во Франции можно вызвать девушку на дом и попросить урок всего того, что она умеет.
В России можно в приступе мазохизма снять мощную бабу и завязать с ней драку.
В Америке можно снять девушку грустной ночью и рассказывать ей о своей грустной жизни.
В Италии можно снять очень стройную малышку и устроить баттл поедания.
Индийскую проститутку нужно снять для того, чтобы в приступе злости на глупость, допытываться у нее, знает ли она суть Камасутры и историю ее создания, раз смеет практиковать.
Суровую немку снять следует для того, чтобы в слезах просить ее повесить себя и съесть.
Гейшу снимать полагается, только если тебе нужна компания на нудном корпоративе и проч.
С китайской проституткой хорошо пить чай.
Девушку из Скандинавии нужно снять хотя бы для того, чтобы убедиться, что такие бывают.
Грустной девушке из Техаса нужно просто дать денег.
Бразильскую проститутку надо попросить рассказать о своей большой семье.
Перед тем, как вызвать британскую проститутку на дом, нужно повесить большой портрет королевы на стену, а, когда девушка придет, предложить ей секс в троем. Наблюдать за реакцией.

When you are apart from the social life you are kind of free to see, to feel, to choose, to be, to sympathise, to love, to cry, to laugh, to think, to say.

Из страха перед одиночеством люди знакомятся с новыми соседями, звонят бывшим одноклассникам и однокурсникам, встречаются, женятся, рожают детей, общаются с родителями друзей своих отпрысков, устраивают корпоративы…
Из страха перед обществом я общаюсь лишь с пожилым пьяницей с третьего этажа, удаляюсь из соц.сетей, бегу от потенциальных отношений, не спрашиваю у детей в транспорте и на улице, как их зовут, даже если с удовольствием играю с ними, а в праздники и выходные сижу дома в пижаме, жую шоколад и читаю вслух. Я знакомлюсь, дружу, встречаюсь. ссорюсь, мирюсь, советуюсь. разговариваю, гуляю, сплю, ем, читаю, смотрю кино, пою, учусь, я все делаю с любимыми писателями и героями книг, они живут в моей голове, они рядом, настоящие, никогда не ведут себя так, как понарвилось бы мне, а так, как повели бы себя по настоящему. Им не нужно обещать, они есть, когда мы оба согласны на это, у нас бывают разногласия и общие интересы, мы рассказываем что-то друг другу.
Позавчера мы с Джеком были в Мексике. Мы танцевали на улице, как безумцы, а потом он поцеловал меня, но все нормлаьно, мы поехали дальше, в джунгли, мы подцепили кучу стопщиков, мы распевали песни. Вчера у нас была долгая дискуссия с Йоко, мы задавали друг другу вопросы и не давали ответов, она тепло улыбнулась и ушла, а затем вернулась и сказала кое-что очень важное.
Из страха перед одиночеством я разговариваю…

Of Moons

Why'd you cut holes in the face of the moon base?
Don't you know about the temperature change
In the cold black shadow?
Are you mad at your walls
Or hoping that an unknown force can repair things for you?
Pardon all the time that you've thrown into your pale grey garden?
If the ship will never come you've got to move along

Of Birds

Even a bird would want a taste of dirt from abyssal dark
The prick of a feather could make a kingdom burn and the bloodshed start
The falling apart
Made me a shadow in the shape of wonder
The waves of black
If she's going under I can hold my breath till the sky comes back
Or drown like a rat, rat, rat
He's a rat!

Of Monsters

To catch a monster
We make a movie
Set the tempo
And cut and cut its brains out
It will inspire on the burning pyre
Half the distance
Half the motion
Communication
It's easy as the ocean

Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs:
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.

J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.

Dans les clapotements furieux des marées,
Moi, l'autre hiver, plus sourd que les cerveaux d'enfants,
Je courus ! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.

La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'oeil niais des falots !

Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sures,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des tâches de vins bleus et de vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.

Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;

Où, teignant tout à coup les bleuiés, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour !

Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants: Je sais le soir,
L'aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelquefois ce que l'homme a cru voir !

J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très-antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets !

J'ai révé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs !

J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs !

J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes ! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l'horizon des mers, à de glauques troupeaux !

J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan !
Des écroulement d'eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant !

Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises !
Échouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums !

J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
- Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.

Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux…

Presque île, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais lorqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir à reculons !

Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau;

Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur;

Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs;

Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets !

J'ai vu des archipels sidéraux ! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur:
- Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t'exiles,
Million d'oiseaux d'or, ô future vigueur ? -

Mais, vrai, j'ai trop pleuré ! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer:
L'âcre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
Ô que ma quille éclate ! Ô que j'aille à la mer !

Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et humide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesse, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.

Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.

1871

или как можно влюбиться в человека, слушая о нем