уродую поверхности

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

Автор Вера Полозкова

я не могу выебать любимую женщину
такого не пожелаешь даже лютому своему врагу
друзья приходят спрашивают когда же ты женишься
а я любимую женщину выебать не могу

и это не потому что плесень царит в промежности
не потому что оскудела спермиев юрких рать
а потому что хочется делать ей только нежности
задыхаясь от нежности а не ставить раком и драть

наверно это рефлексии долбанного интеллигента
комплекс пигмалиона или эдипа что драл свою мать
штольц мне скажет правильно — эта муть не стоит и цента
женщина хочет секса и оный ей нужно дать

посмотри на крупную рыбу — политики дельцы военщина
они кроют самок без продыху и походя жрут мелюзгу
я сижу у кровати смотрю как спит любимая женщина
которую могу целовать и гладить а выебать не могу

когда-нибудь я уеду

и даже скучать не буду

8:23

Чего они все хотят от тебя, присяжные с мониторами вместо лиц?
Чего-то такого экстренного и важного, эффектного самострела в режиме блиц.
Чего-то такого веского и хорошего, с доставкой на дом, с резной тесьмой.
А смысл жизни – так ты не трожь его, вот чаевые, ступай домой.
Вот и прикрикивают издатели да изводят редактора.
Но еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Страшно достает быть одной и той же собой, в этих заданностях тупых.
Быть одной из вскормленных на убой, бесконечных брейгелевских слепых.
Все идти и думать – когда, когда, у меня не осталось сил.
Мама, для чего ты меня сюда, ведь никто тебя не просил.
Разве только врать себе «все не зря», когда будешь совсем стара.
И еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Что за климат, Господи, не трави, как ни кутайся – неодет.
И у каждого третьего столько смерти в крови, что давно к ней иммунитет.
И у каждого пятого для тебя ледяной смешок, а у сотого – вовсе нож.
Приходи домой, натяни на башку мешок и сиди, пока не уснешь.
Перебои с цикутой на острие пера.
Нет, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Еще рано – еще так многое по плечу, не взяла кредитов, не родила детей.
Не наелась дерьма по самое не хочу, не устала любить людей.
Еще кто-то тебе готовит бухло и снедь, открывает дверь, отдувает прядь.
Поскулишь потом, когда будет за что краснеть, когда выслужишь, что терять.
Когда станет понятно, что безнадежно искать от добра добра.
Да, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Остальные-то как-то учатся спать на ветоши, и безропотно жрать из рук, и сбиваться в гурт.
Это ты все бегаешь и кричишь – но, ребята, это же – это страшное наебалово и абсурд.
Правда, братцы, вам рассказали же, в вас же силища для прекрасных, больших вещей.
И надеешься доораться сквозь эти залежи, все эти хранилища подгнивающих овощей.
Это ты мала потому что, злость в тебе распирающая. Типа, все по-другому с нынешнего утра.
И поэтому тебе, девочка, не пора еще.
Вот поэтому тебе все еще не пора.

Ты трогательная, как пьяный подросток, просто уноси и еби, а твоё дело только тонкие руки свешивать, да по возможности не блевать.

— Нет тебя со мной - но как хорошо, что ты просто есть.
- Если нам быть вместе - будет не жизнь, а жесть!
- Это будет не жизнь, а песня - другим на зависть…
- Мы убьём друг друга ещё до того, как поднимут занавес.

Подарили боль - изысканный стиль и качество.
Не стихает, сводит с ума, поется.
От нее бессовестно горько плачется.
И катастрофически много пьется.

Разрастется, волей, глядишь, надышится.
Сеточкой сосудов в глазах порвется.
От тебя немыслимо много пишется.
Жалко, что фактически не живется.

ты была бы просто лучшим собеседником, и я бы не уходил отсюда еще долго, если бы из твоих сообщений сыпались завтрак и сигареты.

это очень плохо, что я чувствую то, что чувствую.

От долгих ночных бесед под утро болит голова.
Слезы падают в чай, но чай нам горек без слез.

мне нравится как ты молчишь. ты молчишь без лишнего напуска и едкого блеска. ты молчишь, соединив губы, и сложив руки на коленях.
я поймаю твоё молчание, не давая ему долететь до меня долю секунды..

что-то родное снова затеплится в моем сердце. меня радует то, что ты не приносишь страданий, не заставляешь колотиться ступни в бешеном ритме, не заставляешь глотать клубы густого тумана, захлебываться им от отчаяния, давиться, терять рассудок, хрипеть. ты выше.

я люблю твои руки. они не похожи ни на одни другие, но мне кажется, что я знаю их целую вечность, что те же руки растили меня ребёнком, что они прикасались ко мне в пьяных снах. я не могу этого объяснить, также как и сказать большего.

я знаю, что именно ты льешься на меня дождем. неизвестный спутник данного ненастья. ты проливаешь на меня тяжелые капли. если бы не шарм их удара, увы, я бы раскрывала тяжелый зонт в своей руке.
я знаю, что там где ты, сейчас осень.

я ловлю тебя в каждом шорохе, тяну твой мятный запах, отчего становлюсь лишь дальше. я не знаю твоего лица, и от этого наша крыша тяжелее стен. глупо и непрактично.

крыша, отделанная шифером, перевесила бетонные стены. всё было по-старому.

но мне нравится, как ты молчишь. ты молчишь без лишнего напуска и едкого блеска. ты молчишь, соединив губы и сложив руки на коленях.

я люблю твои руки.

после встреч с тобой хочется кутаться в плед и пить чай с вареньем

слишком холодно и горько

когда находишься в толпе не нужных тебе людей, начинаешь ощущать себя еще более одиноким