physics

"Таня похожа на Ирен. Ей нужны толстые письма. Но есть и другая Таня. Таня-огромный плод, рассыпающий свои семена, или, скажем, фрагмент Толстого, сцена в конюшне, где закапывают младенца. Таня-это лихорадка, стоки для мочи, кафе "Де ла Либерте", площадь Вогезов, яркие галстуки на бульваре Монпарнас, мрак уборных, сухой портвейн, сигареты "Абдула", патетическая соната, звукоусилители, вечера анектодов, груди, подкашенные сиеной, широкие подвязки, "который час?", золотые фазаны, фаршированные каштанами, дамскими пальчики, туманные, сползающие в ночь сумраки, слоновая болезнь, рак и бред, теплые покрывала, покерные фишки, кровавые ковры и мягкие бедра…"

«Разные люди часто спрашивают меня, как это произошло. Я не могу гарантировать, что эта красочная история не является моим вымыслом, но я просто не могу ее не записать. Я перескажу ее с точки зрения того прекрасного юноши, с которым нам довелось тогда познакомиться, потому что именно так я ее и наблюдал. Не судите строго за язык, я все-таки поэт, а не прозаик.

…

15 августа 2011 года я проснулся рано. На улице стояла ясная погода. Солнечное тепло приятно ложилось на открытые участки тела. Я выпил кружку горячего пуэра, собрал в рюкзак фрукты, взял теплые вещи и отправился на вокзал.

На вокзале меня встретил мой добрый друг. Он к тому времени уже однажды бывал в месте, куда мы направлялись. В тот день он был моим проводником. Тяжело представить себе лучшего проводника. За годы дружбы мы проникли в жизни друг друга предельно глубоко и оставили свои следы повсюду. Я у него, а он у меня. Когда я начинаю прослеживать корни любых своих убеждений или интересов, то всегда обнаруживаю нити, ведущие к нему. Мало бывает в жизни столь близких людей.

К этому дню я уже был достаточно подготовлен к путешествию. Если говорить точнее, я просто подготовился ко всему сразу, потому что быть готовым к подобному путешествию невозможно. Я решил сохранять покой, независимо от того, что со мной произойдет.

Он протянул мне билет на пригородную электричку до 79-го километра Приозерского направления Октябрьской железной дороги. Историю выбора этой станции здесь можно опустить.

Мы сели в электричку и молча ехали. Стояла жара, в вагоне было довольно душно. Я не помню о чем думал, пока ехал. Помню, что мысли мои были чисты и легки. Я любовался деревьями за окном.

Мы сошли с поезда и направились в сторону озер, на берегу одного из которых собирались разбить палатку. Путь лежал по узким улочкам вдоль многочисленных участков. Некоторые дома были перегружены каким-то нелепым нуворишским китчем. Ближе к озерам они увеличивались и обростали высокими заборами, инфракрасными датчиками и видеокамерами. Разбить палатку вблизи таких домов было опасно, ведь мы собирались разжечь костер, а пламя и дым могли привлечь ненужных гостей.

Поиск пункта назначения затянулся. Мы долго, с передышками, шли по узким тропам вдоль берега озера. По пути нам встретился поразительный мыс. Случайно проходившая там женщина объяснила, что совсем недавно над озером прошел смерч. На мысе все деревья в радиусе 50 метров были выдраны и хаотично лежали на поверхности. Густые корни с кусками земли торчали кверху концами. Эта иллюстрация дикой стихии оставила сильный отпечаток в моей памяти.

Вдоль берега мы дошли до другого интересного участка — это был крутой песчаный берег протяженностью около 50 метров и шириной около 30. На границе леса и песка сухие корни деревьев выглядывали наружу. Мы сделали привал у изголовья песчаного ковра. Предположительно, рядом с пляжем находился короткий перешеек между двумя озерами, где можно было найти успокоение на ночь. Время шло к вечеру и надо было скорее разбивать лагерь. Момент ответственный, поэтому идти на компромиссы не хотелось. Я остался на месте настраивать ум и сторожить тяжелые рюкзаки и сумки, а мой проводник отправился подбирать подходящий безлюдный и живописный участок леса.

Так я просидел около часа. Я наблюдал за людьми, которых притягивал пляж, любовался на воду, на ровные лучи света, обрезаемые редкими, но плотными и увесистыми облаками. Птицы летали над озером, люди вокруг сменяли друг друга, общались, играли и радовались песчаному оазису посреди леса. Внезапно из стоящего рядом низкосортного кафе заиграло радио. Но даже обрушившаяся на меня убогая музыка из радиоприемника не нарушала душевный покой. Это был особый день. Тогда я еще не представлял себе насколько. Через час из гущи леса вернулся мой проводник. Молчаливый и сосредоточенный, он взял свою часть вещей и повел меня к месту.

Музыка из радиоприемника постепенно полностью стихла. Через 10 минут мы углубились в лес, оказавшись в ровной местности, равноудаленой от всех дорог и домов. Где-то в далеке иногда виднелись редкие автомобили, но их было почти не видно и не слышно. Нас плотно окружали высокие стройные деревья с мохнатыми верхушками, похожие на долговязых друидов. По земле стелился густой ярко-зеленый мох, мягкий как мохровый ковер. Я чувствовал себя прекрасно в этом месте, оно идеально подходило. Мы разбили палатку и развели костер, собрав хворост и сухие дрова. Костер огородили четырьмя небольшими бревнами. Было еще светло. Наконец, можно было расслабиться и погрузиться в мысли. Вот так неожиданно мы все же нашли пункт назначения. Мой добрый друг поставил котелок с пуэром на огонь и мы принялись беседовать.

Он, как хороший проводник, убедился в спокойствии моего духа. Я и сам как-то интуитивно понимал, что всё, что я могу сделать, это расслабиться и ничего не ждать. Котелок начал издавать еле слышный свист. Мы сняли его, разлили по пиалкам плотно заваренный чай, распили его в молчании и погрузились в медитацию.

Постепенно тело размякло и мышцы наполнились легкой ленью. Появилось едва заметное головокружение, в глазах немного потемнело. Я не совсем понимал, то ли Солнце начало уходить за облака, то ли что-то странное начало происходить. Музыка, звучащая из айпада (это было что то из 60-х, наверное, Грейтфул Дэд), начала звучать немного необычно, но что именно в ней изменилось, я не мог объяснить. Было похоже, будто мы собираемся отходить ко сну. Я невзначай спросил проводника о его прошлом путешествии, хотя по правилам это было нежелательно. На мой вопрос он заметил, что не стоит ждать каких-то визуальных острых ощущений, их может и не быть вовсе. Самые главные переживания происходят на другом уровне, в другой плоскости. Внешние проявления — лишь побочный эффект. В этот момент я сидел у костра и наблюдал за огнем. Когда мой проводник закончил мысль, произошло неожиданное видение. Пламя передо мной вдруг поделилось на ровные гексогональные сектора, хаотично перемещающиеся между собой. Время будто начало то замедляться, то ускоряться, а пламя затягивало меня в себя. Я не стал обесценивать магию момента, разделяя свои видения с собеседником посредством слов. Все рассказы я решил приберечь на следующий день. Молчание казалось лучшим сопровождением происходящего. Слабость стала одолевать меня, казалось, будто кожа по всей поверхности вибрирует, испуская высокочастотные волны.

Постепенно я начал понимать природу своей рассеянности. Сознание было ясным, даже яснее чем обычно, однако, сосредоточиться на простейших житейских задачах стало крайне тяжело. Любая попытка сосредоточиться на каком-то одном вопросе, сталкивалась с полной неспособностью избавиться от миллионов мыслей и смыслов, пронизывающих ум насквозь. Каждое движение, каждый вдох наполнился бесконечным числом значений, причин и следствий, проникающих и вытекающих друг из друга. Звуки стали громче, они многократно отражались в моей голове дрожащим эхом и гулом. Казалось, я слышу всё, даже движение соков по стволам деревьев. Мох и листва деревьев расплылись в движущихся фрактальных узорах. Мир стал подобием прекраснейшего бесконечного цветка, и куда бы я ни посмотрел, взгляд мой всегда устремлялся в самый его центр.

Пораженный, я решил принять горизонтальное положение и полностью погрузиться в изумительный новый мир. Я откинулся на лежанку, расстеленную у ствола дерева и уперся в него головой. Следующие n часов я провел в таком положении, периодически елозя на лежанке от переполняющих меня ощущений. Сколько это длилось, никто не знает, но на следующий день я примерно определил, что это могло продолжаться от 2 до 4 часов. Время для меня остановилось. Опустившись на землю, я перестал ощущать свое тело, оно будто бы растворилось в почве, телесные границы постепенно перестали существовать для меня. Я чувствовал частицу себя во всем вокруг и весь окружающий мир проник в меня. Я благоговенно поделился собой со всем миром, как будто принеся себя в жертву. Я ощутил себя мертвецом, сложившим кости под этим деревом и бесконечное сострадание и благодарность всему за всё наполнила меня как вода наполняет сосуд. Казалось, что все живые существа во вселенной сейчас рядом со мной, я чувствую их присутствие. Все мои предки и потомки, все поколения животных всех видов слились в этой страстной мессе в бесконечную сингулярность.

И я вдруг понял смерть. Я понял, что сначала земля питает нашу жизнь, а потом мы питаем ее, отдавая свои недолговечные тела обратно. Смерть вдруг стала для меня естественным событием, дополняющим рождение до полной пары. В этот момент я заплакал. Заплакал абсолютно безэмоционально. Мой повисший в пустоте взгляд (точнее его источник, точнее я) смотрел в небо, а из открытых глаз по вискам стекали слезы. Я ощутил мощную экзистенциальную иронию. Внезапно оказалось, что я всю жизнь искал какой-то заветный драгоценный кубок. Спрашивал у прохожих, куда идти, какой путь надо преодолеть, чтобы найти его. И вдруг в эту ночь обнаружил его у себя в кармане, где он всегда лежал. Я осознал, что я уже от рождения являюсь тем, чем должен быть. И все вокруг является тем, чем должно являться. Реальность превратилась для меня в недискретный поток. Срез этого потока, зафиксированный в любой момент наблюдателем, содержит в себе мгновенную смерть и рождение, мгновенный суд. Они происходят ежесекундно. Я вдруг понял что такое ад и рай. Что это наша с вами повседневная реальность. Каждое мгновение заключает в себе совокупность всего. Видимо это и был бог. И я его увидел. Осознал. Ощутил всем своим существом, границы которого на тот момент совершенно исчезли. Сквозь слезы я видел небо в рассыпанных разноцветных алмазах. Оно расслоилось на миллионы плоскостей, в каждой из которых расстилались плавно надвигающиеся на меня фрактальные фигуры из бесконечных человеческих черепов. Миллиарды ярких разноцветных блестящих черепов плыли на меня, вырастая друг из друга.

Я плохо помню, как ко мне вернулась возможность хоть что-то делать. Фиксировать памятью подобные переживания крайне тяжело, так как они не укладываются в повседневный опыт и остаются в ней лишь в виде метафор, вымышленных образов, музыки. Но в какой-то момент я, очевидно, вернулся из океана парадоксов и логических петель в вертикальное положение. Пока я лежал, мой проводник ходил вокруг и старательно собирал дрова для поддержания костра. Он любезно начал знакомить меня с новым миром. Мы заварили еще чаю, приготовили фрукты и положили картофель в фольге сбоку от костра. Лицо его казалось странным и незнакомым. Я поделился ощущением, что все уже произошло и скоро можно будет ложиться спать, на что он многозначительно улыбнулся и сообщил, что нам предстоит еще несколько часов увлеченных бесед и наблюдений. Я в тот момент ощущал себя изнасилованным вселенной младенцем и прожившим миллион жизней стариком. Меня как будто распотрошили, расщепили на атомы и собрали снова в каком-то неведомом месте, где я никогда не был. Мы разлили чай, включили раннего Боба Дилана и принялись беседовать. Разговор походил на общение посвященных в таинство жрецов. Мы обменивались короткими фразами о засилии невежества, несовершенстве вербальной знаковой системы, скоротечности жизни, двойственности и неоднозначности, заключенной в любом явлении, о многогранности явлений. Фразы содержали только указатели на смысловые единицы. Мы как будто передавали друг другу зашифрованные послания, распутывая всю вереницу их смыслов каждый в своих головах, получая лишь указатель на них. Костер, окруженный со всех сторон мертвой темнотой, стал для нас метафорой сознания, рациональной точкой в бесконечном океане хаоса и тьмы. На какое то время мне показалось, что вокруг нас ничего нет. Только я, костер и мой собеседник. А вокруг абсолютная непоколебимая пустота.

— Так вот оно оказывается всё как. — сказал я.
— Да, именно так оно и есть. — ответил мой проводник.

Небо к тому моменту уже почернело и покрылось звездами. Мы распили чай. Друг предложил мне специально взятые с собой фрукты. Он пообещал, что это будут самые вкусные фрукты в моей жизни. Есть тогда еще совершенно не хотелось, но я просто из любопытства запустил зубы в мякоть апельсина. Знакомый, но в этот раз многократно более богатый вкус разошелся по моему телу как кровь по сосудам, он и стал моей кровью. Вкусовой букет апельсина был необычайно богат, я чувствовал каждую его ноту, каждый оттенок. Словно бы я пробовал его впервые. Потом проводник указал мне достать из кармана деньги. Я не знал зачем это нужно, но сделал то, что он попросил. Увидев в руках кучку бумаг я вдруг заплакал и засмеялся. Я не увидел денег, которые были там еще утром. Это была горстка смятых бумаг. Было удивительно отметить, что я совершенно не ощущаю их ценности. В беседах об этих любопытных эффектах мы включили какое-то классическое произведение для форте-пиано, откинулись на лежанки и стали смотреть на звезды. Они начали выстраиваться в ровные симметричные фигуры, образуя невиданные калейдоскопические бриллиантовые созвездия. Так мы беседовали всю ночь до утра. Смех и слезы, смех и слезы. Разговоры могли бы продолжаться бесконечно. За те несколько часов я узнал больше, чем за всю предыдущую жизнь. Зерна в ту ночь отделились от плевел. Точки появились над всеми i. Пазл в моей голове собрался. Уснуть удалось только около пяти, когда уже появились первые признаки скорого рассвета. Я забрался в палатку и постепенно погрузился в сон. Мой друг уснул прямо под звездным небом.

Мы проснулись через несколько часов. Пробуждение было прекрасным, несмотря на явную усталость сознания. Утром мы лениво делились некоторыми впечатлениями, но было ощущение полной неважности и необязательности любой болтовни. Мы оба это понимали. Мир вдруг стал новым и незнакомым для меня местом. Возвращение в город было неприятным. Геометрические конструкции зданий и угрюмые лица прохожих произвели угнетающее впечатление.

С тех пор прошел ровно год. Я так и не смог понять, когда началось это путешествие и когда закончилось. За начало путешествия можно принять и тот момент, когда я наблюдал за плывущими над озером облаками, в ожидании проводника, и тот момент, когда я впервые услышал Сержанта Пеппера на компакт диске, найденном у отца в машине, равно как и любой другой. И по сей день иногда мне кажется что мои кости так и лежат под неизвестным деревом где-то на 79-м километре Приозерского направления Октябрьской железной дороги, а все что происходит со мной сейчас — лишь продолжение сна. Сокровищница сознания тогда приоткрыла для меня свою дверцу и я набрал полные карманы драгоценных камней, которые разглядываю до сих пор, подобно ребенку, изучающему рисунки на крыльях бабочки. Вдохновение от их красок неисчерпаемо.»

Рассказ, найденный в комнате подростка, покончившего жизнь самоубийством

"обмануть меня не трудно,

я сам обманываться рад."