13 волков.

Нет сил не на стихи, не на любовь, не на агрессию. Я лежу и мчится вокруг экспрессия. Мой ум немножко сходит сума, я чувствую, как я ему покорена. Но это чертовски приятно, знаете. Я лежу в ванной пряной, угадайте: о чём мои мысли? Они корабликом плавают вокруг, курлыкают, квакают. Мой ум не хочет его принимать. Мои чувства пошли против меня вспять. Но когда я встречаю его тет-а-тет, чувствую, что другого в мире нет. Не то чтобы любовные чувства, мечта. Я просто уверена: я для него одна. И через какое-то время, я вернусь с Израиля, он откроет мне двери: "Ну здравствуй, Дария". Я пойму, что что-то не то, и мы… Сольёмся в одно. В одно целое прекрасное смелое. В одно плотное жаркое томное. В одно ёмкое странное мудрое.

Мы сольёмся и будем вечными. Как огни, качающие вечером

миры, проплывающие навстречу.

Это было тяжко.

она идёт вниз по леснице, в овраг. Овраг наполнен звуками, наполнен чарами, наполнен ею и им. Она смотрит, предвидит, чувствует. Вокруг много суеты, много ненужных людей, много движений. Увидь большее, чем мы есть.

Д., ты слышишь?..

Не хочется есть и пить, хочется его. Не хочется спать и ныть, хочется его. Не хочется веселья и будней, хочется его. Не хочется родных и друзей, хочется его. Не хочется дня и ночи, хочется его. Не хочется плакать и страдать, хочется его. Не хочется радости и шариков, хочется его. Не хочется моря и драйва, хочется его. Не хочется весны и погоды, хочется его. Не хочется зим и морозов, хочется его. Не хочется постели и пола, хочется его. Не хочется прохлады и нового, хочется его. Не хочется мыслей и дум, хочется его. Не хочется книг и лун, хочется его. Не хочется бездны и звёзд, хочется его. Не хочется жестов и грёз, хочется его. Не хочется дождя и гроз, хочется его. Не хочется быть дома, хочется его. Не хочется быть где-то, хочется его.

не хочется ни че го, хочется его.

Чайки? "Чайки, что за ужас." Очень нехороший признак слышать чаек. Сначала, вы слышите их крик, затем, вы понимаете, что черничная ночь уже погрузила всё вокруг в свою мяготь, и вы ничерташеньки не можете поделать с тем фактом, что солнце ушло. Так-так. Мысли начинают перестраиваться, и вы поимаете, как вам одиноко, как вам хочется объятий, ерунды и прочего сладкого дерьма.

Надоели мужчины. От них одни неприятности.

Она отчаянно рисовала свой вечер, желая утопиться в каком-нибудь человеке. Она не могла показать, какая она: слишком часто её обижали. За что- не понятно. Однако, может за то, что она обижала других? Я не могу знать, и вы тоже не можете. Вдруг за окном, так сладко и нежно, словно из мультика Дисней, пропела птичка. Что-то пересказала ей, будто только что услышенную новость. Новость о том, что любовь будет, совсем скоро, нужно раслабиться и ждать. Во всяком случае, в это верила птичка. А с птичкой и поверилось ей самой.

голову будто сжали щипцами. Сильными сильными сильными. Сжали и не отпускают. "Какое вы, мысли, имеете право. Отпустите меня, отпустите". Она грустно села в углу.

она грустно села в углу и сидела так до рассвета.

Завывания. Громче и громче. Когда же ты угомонишься?! Прекрати! Он стучал в окна, распахивал зановески, кидал ветви в стёкла, гремел на крыше. Ветер, он пытался её достать. Она спокойно сидела с открытым на распашку окном и слушала его. Нога на ногу, руки сложены на груди, слегка покачивается правая ступня. А он всё рвал, рвал и метал, бил, злился. Злился, что всю зиму, пока его не было, его и майских гроз, она, возможно, любила кого-то ещё. Сейчас был всего лишь апрель, потому что пока он метался по комнате вперемешку с листьями, со стола упал проездной билет, ещё нужный. Он трепыхал ей волосы, злобно касался её обнаженного живота. Она чувствовала мощь и покой. Силу и счастье. Власть и нежность. Сколько это может продолжаться? День? Век? Минуту? Он умолк. Тихо перевернул ее проездной билет за апрель. Будто томно вздохнув, вернулся на улицу, хлопнув строками

гораздо приятней, кода ТЫ мешаешь стихии. Тогда всё будто бы на своих местах. Важно определить свою позицию

Упоительно зрелище. "Ты почему ничего не ешь?"- мама смотрит немного рассеянно, будто сама забыла вопрос. Образ такой. Образ такой. Образ такой. И в её голове вертится уже миллион вопросов с одним ответом: образ такой. Сегодня так, завтра иначе. Она лечится. Нет-нет, не от любви и не от наркотиков. Лечится от вездесущей вакцины ума. Каждый день люди получают свою дозу. Кто-то, что стаф это здорово, кто-то, что обонять автобусы на лясиках это модно, кто-то, что пить от отчаинья поэтично, кто-то, что он/она зависит от другого и ты не имеешь права что-то делать. А я имею. Имею всё, что могу захотеть или представить в голове. Спасибо вселенная, за возможность.

Она поковыряла вилкой. Перестала делать на показ себя стройнее, маме так хочется этого, а она будто бы смирилас, и на радостях, где-то оставила свои 10 кг. Теперь ей всё равно. Всё равно на еду. Она лечится. Она хочет быть свободной.

"Влюбилась что ли?"—она громко ахнула. Та поджала губы и еле-еле заметно помотала головой, в знак согласия с этим неизбежным ужасом. День был скучный, как и всё вокруг. Её удручало, что нет такого! Такого! Эдэкого, ух! Она знала многое и мысли её удручали, глупые её удручали, спокойные её удручали, смазливые её удручали, модные, как глупые и смазливые, забитые, как умные и отшельники, все удручали.

до заката солнца в полнолуние. Она знала наверняка, потом, становилось весело. "Но есть я всё же не буду, пап, хочешь? Пока".

Лето. Сенокос, как захотелось! Работы телом и душой, знай себе коси и не думай ни о чем. Работай, да работай, будь крепок телом и поджар. А что мы… В четырех, в двенадцати, в тридцати двух стенах заперти, волшебными штучками поигрываем и ждём своих драгоценных двух недель. Никакого постоянства. Никаких гарантий, даже тефаль не даст

Это хороший день.

Она и Лойла гуляли целый день. Погода была отвратительная, под ногами мелькала мерзость, и где-то по колено они были, словно лесники в сезон охоты, все вымазаны. Но это ничего. Лойла покормила её гречнивой лапшой с помидорами, шампиньонами, сыром и чесночным соусом. Ей нельзя было ничего животного, Лойла уважала это. Учитывая, что с самого утра она ничего не ела, сейчас желудок благодарно урчал, а их официант, одуренный её простотой и румянцем, вел себя слишком смело и постоянно улыбался. Андрей. Некрасивое имя. И сам он дурен, и шумен, и показушен. Она сморшила нос. Лойла провела своими острыми красными когтями по столу. Они дурили.

Постоянно дурили. На тратуаре, в автобусе, ныряя между машин. Ршили отправится к Софи. Танцевали снимали видео и ругались матом. Смеялась она так, что нельзя было разобрать слёзы это уже или гиены воют. Было хорошо. Очень хорошо. Давно так хорошо ни с кем, ни с ними не было.

Когда произошел этот странный переломный момент? О, она хорошо помнила. Тогда все это помнили. Сложно было. В ту весну все держались, как могли. Как ты могла! А вот, как получалось, раз на раз могла.

Она опять идет и идет, долго идет, может этими прогулками что-то выбьется из головы? Где он? Огда он появится? Сегодня видела, в машинке сидел, юный такой, молодой, орленок. Глаза большие, руки спокойные, волосы темные. Не нужно, чтобы сильно философ был. На встречала она уже в жизни, устала их няньчить. То спиваются, то наркоту нюхают, то веганы, то просто никакие. Умный, а неживой. Этого и в ней навалом. Как жира. Ох, ох. Идет и идет. Может хоть жир выйдет, вытечет невидимо за ночь. Дочь, доча. Где ты, мама? Приезжай из Москвы, я скучаю, Лиллир скучает, вздрагивает по ночам, грустная. Ей меня не хватает, ей плохо.

смотрит на чёрные ногти, матовые, строгие, стильные. Задумалась. Ах, тошненько. "Защиты бы, плечо, взрослое. Я так устала, милый, где же ты, я на такой грани, на таком лезвии". А где-то далеко, а может близко, он спал. Перевелнулся на живот, открыл глаза будто от толчка, поморщился:"Я здесь. Я скоро к тебе приду, потерпи, маленькая". И она уснула теплым сном.

Вот он: омывающий, чистый звук. Всё будто в разрухе, серость там, черно-белый военный фильм на экране тут, и не сбежишь, ни оттого, ни от другого. Но он такой новый. Полгода не было. Вот он пришёл и принёс с собой любовь, гормоны, стройность.

Она сидит и слушает. А этот небесный поток всё льёт, и льёт, и льёт, и хорошо так слушать бы и слушать. И ничего больше не надо, лежи себе да слушай.

Видно, не от большого ума, она специально(… ;) купила шорты на два размера меньше и со лезами сказала, что будет худеть. А ещё к этим шортам всеговсеговсего на 19 тысяч. Чтобы уж наверняка. Как она была счастлива целые полчаса! Как бежала с водой в глазах и улыбалась, как идиотка, обнимая маму.

А теперь? Как это сделать?

Ей 17. Она стоит в ванной перед круглым зеркалом и держит тушь Chanel. Вообще, я не люблю все эти ненужные и дурацкие упоминания, но сейчас это было важно. Такой не было ни у кого из её окружения. Она держала её довольно расслабленно, будто бы та и не стоила всех этих денег. Но смотрела внимательно. Изучала каждую деталь. Это была синяя тушь на силиконовой кисточке. "Под твои голубые глаза"-подумала она и раскрутила её.

Впереди виднеется всё то же круглое зеркало, но ей мешают деревянные балки мансарды и колонна по среди ванной комнаты. Она сидит в джакузи и, подставляя под горячую струю пальцы ног, задумчиво смотрит в сторону зеркала. "Капли роскоши. Я? С этими пузырьками и роскошным дизайном? Но что-то есть здесь фальшивое. Некая "притензия на роскош". Струйки не такие уж и струйки, одна бломбочка вообще отломана, а ещё и сквозит одиночеством". Она меняет под струей ногу. "Но как же всё-таки причудно пустить ноги под кипяток, после ночных прогулок".

За окном шумели. Облокотившись на спинку, она мечтала похудеть и слушала музыку с улицы. Отвратительная долбёжка и пьяные крики. Ночь с пятницы на субботу."Канала я этот центр города с таким нездоровым сном!". Город, и его центр, были, конечно, волшебны. Сочетание всего того, что она так давно искала в жизни. Много много юношей, москвы, реки, узких европейских улиц и проч, и проч. Но эта ночная жизнь… Домашняя сторона её не хотла касаться этого.

Она лежала под ледяным слоем ночи, раздавленная, как это будет по-французски esprit d escalie r , эспри д эскалье, эффектом лесницы. Пахла разочарованием.

Она мягкая, несуществующая, облачно-ватная.

я погружаюсь в воду и она тут же принимает меня к себе. Растворяет меня. Оболакивает. Факт в том, что в жизни, я могу делать, что пожелаю, и одновременно не могу.

Сегодня я с ней встретилась. Случайно, и держались мы… В рамках. Не то, чтобы дозволенного, просто, вроде я вижу тебя один раз из немногих и колеблюсь говорить тебе всё или нет. Она беременна. Осталось два месяца. Я пожелала её девочке самого лучшего. Это здесь, на страницах интернета, на черно-белых строчках мои фрзы выгледят сжатыми, наждачными, деревянными. На деле же я ничего не сказала ей, но обняла так, что это маленькое существо почувствовало тепло моей 12перстной кишки. Только этому маленькому существу, я разршила узнать меня.

Я поимаю, что вся проблема лжил в том, что мне не хватает внимания и человека. Мне не хватает того человека, который будет открывать меня. Зависимости от него. Женщины последнее время, просто не способны.

давай ты придёшь и я буду тебя любить? Ты мее снился. Приходи в мою жизнь поскорее, прошу.

На середине Великого Дрейфа Мыслей в её голове, прямо по центру, возник пробел. Пробел этот обладал музыкальным наполнением, подсвечиваемым экраном с табличкой "бабушка" и настойчивым вибрирующим режимом. Она сморщила нос, взяла надоедающий девайс и, заставив себя вновь дышать, ответила на входящий звонок. Через семь минут она лежала на полу в кухне и крутилась, упираясь ногами в стенку. Когда она легла, разговор с мамой её мамы явно понёсся то ли быстрее, то ли интересней. Одну ногу она согнула в колене, вторую закинула на стену, и уперевшись взглядом в деревянный потолок, думала о красной обёртке в её рюкзаке. "Интересно, эта боль в животе вызванна им? Или там появилась огромная дырка, а яблочный сок её беспощадно щиплет?". Дел было более, чем много, но она медленно поворачивалаь на светлом ламинате, разговаривая с этой женщиной о неинтересующих её 17летний ум вещах.

Чай был терпкий и тёплый. Она не любила такой и никогда не пила. Но сегодня это было какое-то исключение, как и эти недели, как и его сообщения, как и непонятно нравившаяся жизнь вокруг. Ей не казалось все вокруг пустым и странным, в её рассказах одиночество перестло быть пороком, а вечерний холод в комнате приобрёл туманную важность. "Ну что же, -она облокотилась на колено, - наверное, это начало".