Тебя будут любить только на время.

засыпать без тебя бесконечным бессонным июлем,
засыпать без тебя сентябрем, октябрем, ноябрем….
засыпать без тебя… все опавшие листья уснули,
ну, скажи мне, зачем мы себе так упрямо, отчаянно врем?

засыпать без тебя - бесконечно, бессмысленно, глупо,
засыпать без тебя - одеяло, как кокон, вокруг
под ним снятся упрямо ладони - ладони и губы,
и еще поцелуи взахлеб. мой измученный друг,

засыпать без тебя - бесконечная пытка. сурово.
отучаю себя от касаний и нежности рук.
но во сне моем каждую ночь ты со мной - под покровом
темноты мы сбегаем от этих упрямых разлук,

и опавшие листья следы наши прячут от неба,
и все капли на лицах уже не от слез - от дождя,
я целую тебя, забывая, что со мной не был
и не виделся даже уже сентября, октября, ноября….

засыпать без тебя - мое злое смешное проклятье,
забываю тебя по слогам - нежный голос и смех,
и касанье коротких волос… репетирую платье,
репетирую выход на сцену - одна и без всех

я скажу тебе как-то: ты знаешь, а я научилась
засыпать без тебя - сентябрем, октябрем, ноябрем…
ты вздохнешь и ответишь: ты все это время мне снилась,
засыпали мы порознь, зато просыпались вдвоем.

всё что было моим умещалось в тебе одной.
будто бы ты – Ковчег, я – Ной.

всё, что было тобой – выброшено на скалы.
что-нибудь есть ещё? к радости, не осталось.

словно кошмарный сон: только бы показалось.
память – пустой перрон Киевского вокзала –
только отзвучье ног эхом внутри платформы;
вспомнишь её лицо? к счастью, уже не вспомню.
вспомнишь её глаза? блики как многоточия.

падаешь изувеченным. падаешь раскуроченным.
голову глубже в снег. небу подставишь плечи.

кажется время лечит: счётом до бесконечности.

когда о тебе забывают, ты помнишь ещё сильнее, независимо от взглядов прохожих, унывая над каждым мгновением, умирая в свои семнадцать, вырываем из пустой груди сердце, прижимая раны руками, нам так больно, хотим согреться. с каждым днём мы теряем веру, мимо нас проходят люди, вырезая шрамы мгновенно, так внезапно уходят люди, непонятные фразы, сомнения, это только лишь оправдания, ненадежны твои объяснения, и поэтому идём далее. -Женя Василевский.

я надеваю любимый колючий свитер
и до рассвета читаю чужие мысли…
каждой весной мне снится бродяга-Питер,
вышли однажды в сеть, завлекло.
мы «виснем».

боль не скрываем, а просто меняем способ.
сколько успеешь символов напечатать?
каждый второй - не личность, а «ссылка», особь,
в сердце которой нежности – лишь початок.

девочка-море, море - источник правды.
ты заходил по пояс, но сил не стало.
я, по привычке, утром и секс, и завтрак.
но человек не вечен, прости, устала…

холить тебя, лелеять - то стих, то песню.
или ещё забава - «ich lieb`\ ti amo.
были когда-то вместе… и что, что вместе?
там, где вчера наперсток - гноится рана…

пальцы исколоты, ткань обрастает пылью.
прачки\швеи не вышло, невесты тоже.
то, что когда-то счастьем – сегодня былью.
то, что вчера пленило, сегодня гложет.

каждую пятницу я провожу вне дома.
а выходной стандартно – конспекты, книжки.
ты остаёшься пленником сна и рома.
я остаюсь «с корытом», и это слишком.

сказки бывают разные… рыбка, где ты?
Оле Лукойе, Карлсон, Принц и Нищий.
мне бы вернуться в прошлое. два билета…
я надеваю свитер, а ветер свищет…

как в дешевом кино, в тишину кричу: «вся душа истрепалась».
пальцы в кровь, мысли целыми стаями рвутся в обрыв.
я, конечно, хочу, чтобы после тебя у меня ничего не осталось,
но уж точно не стану заменять тебя кем-то другим.

как бездомный бродяга, заглядывать в каждый угол,
для себя вновь кого-то родного искать в пустоте.
слишком много мне в этой жизни встречалось кукол,
что себя вознесли на вершину, а сами сидят на дне.

ищешь без толку в них хоть немного простого тепла,
их хватаешь за руки, а они холодные, словно лед.

знаешь, если я хоть немного тебя ждала,
то меня в этом мире

никто
уже
не поймет.

два с половиной года без всяких драм:
обрастаю спокойствием по утрам,
доверяю аркам, мостам, дворам,
мало пью, говорю в основном о детях.
на моей любви к тебе наросла кора.
иногда я думаю, что пора
уже тронуться в путь, что тесна нора,
но из жизни моей теперь никуда не деться.

и без драм не то чтобы плохо - нет,
мне готовят чай, собирают с собой обед,
мягко стелют, совсем не бьют, выключают свет,
если я засыпаю с книжкой под теплым пледом.
жизнь полна - как карманы полны монет,
мне тепло, как сиротке, который обут, одет,
и осталось теперь получить от тебя ответ -
чтобы полной была над судьбой победа.

но ты мне не напишешь. ты знаешь, что
в этом случае снова - пожар, потоп,
снова вспомним о боли прошедшей, той,
снова старые шрамы закровоточат.
остается просто делить на сто,
и писать, что пишется - словом, то,
что разумные люди не пишут,
а ставят прочерк.

я последний из тех, кто носит под сердцем ложь,
кто бьет в спину ножом, и тешит себя пустым.
ты не любишь меня - не любишь. да ну и что ж -
я до края презреньем, презрением полон твоим.

я последний из подлых, из немощных и скупых!
я из тех, кто всю злобу копит в неживой тишине.
я тебе написал безразличия полный стих,
я тебе написал стих бессмысленный - стих обо мне.

не прочтешь его знаю. да, право, и не читай!
в этой ярости столько обоим ненужных фраз -
на мое “ну шепни мне хоть что-то”, твое - "прощай".
на твое “не смотри” я смотрю, не скрывая глаз.

мы сидим до утра на полу, не меняя поз,
от того ли, что оба боимся прогнать покой?
я последний из тех, кто любит тебя до слез,
я последний из тех, кто любит тебя - любой.

(с) Ах Астахова

а мы будем, малыш мой, теперь мы конечно будем,
возвращаться домой к нелюбимым / ненужным людям…
обнимая того, кто рядом, мечтать о дальних,
забывать друг друга с чужими в случайных спальнях…

будем врать друзьям про время, про «всё остыло»,
но молчать при этом о том, что душа застыла,
что теперь нереально в душе пустоту заполнить.
будем врать, что забыли. но помнить. до дрожи помнить…

и лечить себя никотином и алкоголем…
иногда, раз в месяц, срываясь, реветь от боли…
ну а может и чаще. любовь заменяя блядством.
а чужим бросать: «это вас не должно касаться!»

и ложиться с другими, мечтая скорей уснуть бы…
и ломать от боли свои и чужие судьбы…
так и будем теперь чужим отдаваться слепо.
ну а как по-другому, малыш, когда падает небо?

и неважно насколько они на него не похожи:
ты надеешься встретить его в каждом-каждом прохожем.
каждый взгляд, каждый жест,
каждый профиль и в каждом из мест, -
всё настолько знакомо, что будто бы влезло под кожу.

всё настолько знакомо, что будто взросло из-под рёбер,
и сдавило внутри, и груди перемучило обе:
каждый вздох, каждый год,
с каждым новым ударом в живот
всё сильней понимаешь: такое, оно не проходит.

всё сильней понимаешь: такое, оно не срастётся.
даже если случайный прохожий тебе улыбнется,
это будет не он. это было давно.
это есть и сейчас, и оно до сих пор не смешно,
потому что внутри на куски разрывается солнце.

потому что внутри надрывается сердце. и что же?
это повод искать его в каждом случайном прохожем?
каждый взгляд, каждый жест,
каждый профиль и в каждом из мест, -
никого, никого, кто бы был хоть немного похожим.
абонент недоступен?
о, нет. абонент уничтожен.

город снова пропитан седым, непроглядным туманом,
неуютно в квартире и время несётся по кругу.
этот год без тебя показался немножечко странным,
а недавно еще, той зимой, согревали друг друга.

а недавно ещё босиком шли по мокрой аллее,
даже сердце на части рвалось и до боли стучало.
ты всегда мне твердил: "не забудь, одевайся теплее!",
этот год без тебя - просто повод начать все сначала.

мне твой образ знаком не из книг -
оттого он так важен и дорог.
я всегда влюблялась в таких:
неприкаянных, злых и гордых.
так красива и так холодна,
а в глазах - упоение болью.
ты сама для себя не важна,
ты смеешься над собственным горем.
воздыхателей вьется толпа -
но из них ни один не нужен..

знаешь, Настя, я б все отдала,
чтоб зашить твою драную душу.

Осень вступает в свои права и наступает на горло.
Снова ангина, опять гроза, не попадаю в масть.
Я стала старше и чуть умней, я даже память стёрла -
Ту, что была про тебя, - и это самая грустная часть.

Я по утрам запиваю сон крепким горячим кофе
И напеваю себе под нос что-то из linkin park.
По вечерам я себе всегда дьявол и мефистофель,
Ангел, зовущий с небес тебя, знающий, что и как.

Пара газет и холодный чай, рядом ботинки сохнут,
Осенью тоже ведь есть капель – птиц улетевших крик.
Осенью самое время петь или же просто сдохнуть,
Или же просто бежать от тех, кто к тебе так привык.

я как будто живу экстерном:
налюбилась на год вперед,
а теперь под большим процентом
возвращаю судьбе свой долг.

скряга Бог. вот и сводит счеты,
ни копейки мне не спустив.
ложь - за все правдивые ноты,
мрак- за каждый счастливый стих.

за друзей отнимает веру,
чтоб в любом искала врага,
и высокую строит стену,
чтоб поверила, что одна.

за любовь - по двойному тарифу -
прочь все фото и зеркала.
чтобы я и его забыла,
и себя узнать не смогла.

я за все заплачу без торга,
а на чай оставлю себя.
Бог, я жду под дверями морга,
все истратив, кроме тебя.

а человеку нужен крепкий чай…
а не меха, какие подороже.
и просто слышать: — как же я скучал!
и улыбаться: — я скучала тоже…
а человеку нужен дом и сад,
и два окна, и старенькие двери.
и просто слышать: — как тебе я рад!
и отвечать: — ах, как тебе я верю!
нужна заря… и в окна тихий стук.
и верный пес, который скрасит вечер.
и просто слышать: — что с тобою, друг?
и отвечать: — хочу расправить плечи.
чтоб наши чувства — не свели к нулю,
и, кто далек — стал ближе и роднее.
и просто слышать: — я тебя люблю.
и отвечать: — а я тебя — сильнее!

что будет, если излечат раны, увечья, вывихи и порезы?
на счастье лопнет пяток стаканов, и взгляд на мир превратится в трезвый,
седой, расчетливый и спокойный. всё будет чинно, пристойно, гладко..
ты помнишь, как заходясь от боли, мы разрушались? а как украдкой
виски сжимали ладонью тёплой? но даже если весь мир расправить,
погладить скатерти, вымыть стекла..
у нас внутри
прорастает
п а м я т ь.