Expecto Patronum

Порой думаю, что уж лучше жить с разбитым сердцем, чем с сердцем любящим, но изнывающим от непонимания и тоски. И то ли я дурак, то ли лыжи не едут: неужели я хотя бы маленькой капли внимания не достойна? Капелюшечки

Варя Вырко – 6 лет.

Сейчас – ткачиха

– Я запомнила зиму, холодную зиму… Зимой убили нашего дедушку…

Его убили во дворе нашего дома. Возле ворот.

Мы похоронили его у себя под окном…

На кладбище не дали хоронить, потому что он ударил немца. Полицаи стояли возле калитки и никого к нам не пускали. Ни родственников, ни соседей. Мама и бабушка сами сбили гроб из каких-то ящиков. Они сами дедушку обмыли, хотя близким мыть не положено. Должны чужие люди. Такие наши обычаи. Я помню разговоры об этом в доме… Сами гроб несли… Донесли до ворот… На них крикнули: «Поворачивайте назад! А то постреляем всех! Похороните, как собаку, на своем огороде».

И так три дня… Они дойдут до ворот, а их назад. Назад гонят…

На третий день бабушка начала долбить яму под окном… На улице сорок градусов, бабушка всю жизнь вспоминала, что на улице было сорок градусов. Похоронить человека в такой мороз очень трудно. Мне, наверное, тогда было семь, нет, наверное, уже восемь лет, я ей помогала. А мама достала меня из ямы с плачем. С криком.

Там… На том месте, где лежит дедушка, выросла яблоня. Стоит вместо креста. Уже старая яблоня…

я бесполезная

Так хреново, невозможно просто

я устала от самой себя

Давно я такой тревоги не испытывала. Прям мурашки по всему телу и ком в горле. И сил плакать уже нет. Сижу в стенку втупляю

Только сидеть, рыдать и слушать Сплин и Земфиру

Сижу вся в слезах. И я просто хочу поговорить с ним. А он занят. Нет, я вовсе не соираюсь его отвлекать или что-то в этом роде.

Просто, госопди, если бы ты знал, Тема, как мне сейчас плохо.

Сижу и реву от осознания своей тупости и беспомощности. Не умею я быть хорошей девушкой. Такой, которой хочется защищать, обнимать, дарить цветы, носить на руках. Любить. Я ничтожетство. Ходячее нечто. И мне так больно. Чертовски больно.

«Никого, кто за меня… Мне больно, понимаете, я ободранный человек… У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг- у меня, на глубине- ничего»

Я давно, слишком давно ничего не писала.

В жизни ничего не просиходит.Тлен и пустота.

Мой мужчина слишком далеко во всех смвслах от меня. Мне кажется, что я сама себе напридумывала всего-всего. А теперь мучаюсь.

А еще, не могу заставить себя учиться. Апатия полная.

Заканчиваются деньги.

И опять загоны насчет вншности.

Устала.

Тут меня кто-нибудь помнит?

Крыша этого дома – пуленепробиваемая солома,
а над ней — голубая глина и розовая земля,
ты вбегаешь на кухню, услышав раскаты грома,
и тебя встречают люди из горного хрусталя.

Дребезжат, касаясь друг друга, прозрачные лица,
каждой гранью сияют отполированные тела,
старшую женщину зовут Бедная Линза,
потому, что всё преувеличивает и сжигает дотла.

Достаешь из своих запасов бутылку «Токая»,
и когда они широко открывают рты —
водишь пальцем по их губам, извлекая
звуки нечеловеческой чистоты.

Александр Кабанов

Мне страшно. От его слов мне страшно. И я думаю, что я слабая. А он сильный. Он ничего не говорит. Молчит в большей степени. А безумолку говлрю. О себе, своих чувствах. Я думаю, что люблю его. Говорю об этом, говорю, что скучаю. А нужно ли говорить об этом. Может молчать лучше. Не открываться перед ним. Эмоции в себе закрыть

Я некрасивая. И я действительно думаю, что нет во мне такого, за что бы мог зацепиться глаз. Большая, дряхлая, лицо неказистое, огромный нос, волосы некрасивые., кожа рыхлая.

Если было бы можно сказать всё, что я думаю, наши отношения стали бы куда понятнее.