и когда мы пили, не думая о делах,

о годах, о планах на завтра, и в попыхах,

забывая знакомиться пили на брудершафт,

пили громко и много, и выдыхали в шарф,

пили тихо и даже, кажется, не спеша,

выпивали за нерожденного малыша,

за некупленную квартиру, машину, дом,

и за первый незаработанный миллион,

за чужие успехи, за выбоины в сердцах,

и за пальцы, свободные от кольца,

за родителей, что ещё шутят и в гости ждут,

и за то, что сегодня все мы собрались тут.

хуже пьянства бывает только смертельный страх.

хуже страха – только пьянство без выходных.

а когда мы пили, не думая о делах,

мы дышали свободно, не рассыпаясь в прах,

и хранили в себе весь мир и прощальный стих,

были, кажется, мы, живее всех живых.

были друзьями, любовниками, врагами
и застывшей смолой, и фигурками оригами
очень много пили, от этого много лгали
не досчитывались годов и ментальных гаек
унывали, злились и даже вязали петли
открывали окна в мороз
ведь жили в гнетущем пекле.
размыкали прутья, за ними были бетонные плиты, за ними — ямы
запускали ракеты, записки в бутылочках и трояны.
мы уничтожали друг друга с пугающим постоянством
изводили молчанием, чушью, виной и пьянством,
чтобы всё потеряв, оставшись у сломанного корытца —
осознать,
что никуда от этого не укрыться.
/что ты врос в меня как блядская опухоль
это кома,
это не обморок
капилляры налились кровью и следом лопнули
ну пожалуйста
не ходи за мной/
нет, пойду — говоришь — поднимаешься еле-еле
если что,
то мы этого не хотели:
кто утопленник, кто на шее его булыжник.
как мне жить
если я тебя
не увижу.

Ананасова

мы уничтожали друг друга с пугающим постоянством
изводили молчанием, чушью, виной и пьянством
чтобы всё потеряв, оставшись у сломанного корытца
осознать,
что никуда от этого не укрыться
Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье… Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников, но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами.
Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания… И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз.

А.Чехов
Крыжовник

#вреднонечитать

В 1910 г. пресса предала огласке возмущенное высказывание Льва Толстого о ничтожестве современной поэзии, где Толстой ссылается на несколько строк из книжки Северянина "Интуитивные краски": «Чем занимаются, чем занимаются… И это — литература? Вокруг — виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них — упругость пробки…».

Вполедствии Северянин с удовольствие разъяснял, что стихотворение было сатирико-ироническим, но Толстой воспринял и истолковал его всерьез. "Об этом мгновенно всех оповестили московские газетчики, после чего всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделалa меня сразу известным на всю страну! — писал он в своих воспоминаниях.- С тех пор каждая моя брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады, и с легкой руки Толстого… меня начали бранить все, кому не было лень. Журналы стали охотно печатать мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них участие…".

Хабанера II Синьоре Za Вонзите штопор в упругость пробки, - И взоры женщин не будут робки!.. Да, взоры женщин не будут робки, И к знойной страсти завьются тропки. Плесните в чаши янтарь муската И созерцайте цвета заката… Раскрасьте мысли в цвета заката И ждите, ждите любви раската!.. Ловите женщин, теряйте мысли… Счет поцелуям - пойди, исчисли!.. А к поцелуям финал причисли, - И будет счастье в удобном смысле!.. И. Северянин, 1909


День 8: Хантер С. Томпсон

Когда настал конец моего недельного эксперимента, я не думал, что справлюсь. Подражая писателям, я не чувствовал ответственности за свои неудачи. Харуки Мураками виноват, не я. Стремясь расширить эту проекцию, я нашел еще одного писателя для подражания.

Мир обязан Хантеру С. Томпсону за, пожалуй, самый одиозный писательский ритуал в истории. По словам его биографа Э. Джина Кэрролла, день Томпсона начинался в три часа дня с бокала Chivas Regal, а продолжал он вести дела уже под кокаином и кислотой:

Я выбрал его специально, так как знал, что подражать его расписанию невозможно. Черт, да он сам ему не следовал. Однако его ритуалы научили меня кое-чему. Независимо от того, сколько дорожек кокаина он уничтожил и упаковок мороженого съел, Хантер Томпсон всегда находил время писать. И с этим сложно спорить, ведь его труды может прочитать каждый.

Вместо того, чтобы пьянствовать, я решил следовать любому распорядку дня, которому захочу, до тех пор, пока он помогает мне писать. Вот почему я взял еще одно занятие пилатеса и подготовил свою ванную комнату для интенсивного постпилатесного письма.