бла бла бла

Только не заплакать, только не сорваться,
Только улыбаться, только улыбаться…
Только бы сдержаться, только б не убиться,
И не оступиться, и не оступиться…
Только бы не вскрикнуть от внезапной боли,
Вырваться на волю, вырваться на волю…
Только бы не дрогнуть, только б удержаться.
Только улыбаться, только улыбаться…
Дни напролет скрывать свою боль,
Избегать встречи с любимым тобой,
Увидев, держаться, держаться, держаться!!!
Только не сорваться, только не сорваться…
Только улыбаться, только улыбаться…

Я хочу нравиться. Я. Хочу нравиться.
Я. Хочу. Нравиться. Просто нравиться. Не хочу любви. Всейтам этой страсти, томных тягучих взглядов, перебирания пальцев осторожными, поначалу пугливыми руками. Не хочу. По крайней мере, не сразу. Не сейчас.
Я просто, хочу нравиться. Нравиться не кому-то там, не папес мамой и не престарелой собаке. И не декану с проректором. И мне совсем нехочется нравиться соседке по лестничной площадке и продавщице в магазине.
Я хочу нравиться тебе. Совершенно конкретному тебе. Тебе, который за 1200 километров. Тебе, тысячадвестикилометровому. Тебе, ствоими серыми глазами и длинными, музыкальными пальцами. Тебе, с твоимичетырьмя номерами телефонов и строгим пальто.
Тебе, с твоим волшебным голосом и наивно-детскимиразговорами о младшей сестре.
А ты думал, что расстояние - это конец? А ты думал, чтодвери 8-го вагона поезда номер 100, разделившие нас, оборвали и то, что нассвязывает? Может быть. Но ведь я все еще хочу.
Хочу тебе нравиться. Ты, не обратил внимания на запах моихдухов, и на пиджак, в котором я большая и серьезная. Я хочу тебе нравиться внем. А без него будет потом. Если будет, Сейчас не хочу. Ты говоришь о себе ииногда обо мне. 0 нас никогда. А я все равно отчаянно хочу тебе нравиться. Тыведешь меня в кино и показываешь мне добрый-предобрй фильм о большой инастоящей любви. О любви с первого взгляда. И в героине я безошибочно узнаюсебя. Она тоже хочет нравиться. Совсем как я. Тебе. Только конец у этих историйразный. Они остаются вместе и по ту сторону титров, а мы одеваемся и выходим вморозный воздух твоего города. Города, где я так хочу тебе нравиться. В твоемгороде снег, и перед Новым годом елки стоят на каждой площади. И твоему городуя тоже хочу нравиться. Но больше всего я хочу нравиться тебе. Ты говоришь, чтоя далеко, но что ты помнишь меня. И хотя смс, телефон и Интернет никто в твоемгороде не отключал - ты все равно не пишешь, и оттого я хочу нравиться толькобольше. Я пишу стихи читаю книги, смотрю фильмы и плачу. Плачу и учусь верить вто, во что веришь ты. И среди всего этого я понимаю, как нестерпимо, какмучительно хочу тебе нравиться! И в своем этом желании я становлюсь толькосильнее.
Я хочу нравиться. Я знаю, что это невозможно, я знаю, что ты- только предлог, только повод делать себя лучше.
Лучше и лучше, чтобы потом кому-то совсем-совсем достойномусебя подарить. Но это потом. А сейчас я просто хочу. Тебе нравится?

Я могу за другого – замуж.
Я могу от другого – сына.
Я могу/Я умею/Да уж
Я могу быть с другим мужчиной.

И любить его очень-очень.
Целовать, называть «котенком»…
Окунаться в чужие ночи…
Жить легко и смеяться звонко.

Иногда только – сигареты,
В пьяном дыме – глаза и губы…
Иногда только – боль от света
По глазам, пальцы в пальцы грубо.

Иногда только в телефоне
Целый мир вдруг перевернётся.
И на этом туманном фоне
Твоим голосом отзовётся.

Но уже от другого – сына…
И уже за другого – замуж…
Пальцы путаются и стынут.
Я могу/Я умею/Да уж…

И не хочется, и не дышится, и, наверно, не хватит сил…
И стихи в пять утра не пишутся – ты напрасно меня просил.
И не верится, и не плачется, и давно уже не жива.
В черном списке имён не значится, так откуда ж мне брать слова.
Не любовь, не страсть, не привязанность, я смертельно устала врать.
Да и с виски пора завязывать – это больше чем «выпивать».
Говори, я давно не слушаю, снова ложь или пьяный бред.
Всё что можно – сама разрушила, остального подавно нет.
Нож оставит на теле полосы. Я, пожалуй, ещё налью.
Рассыпаются в пальцах волосы. Слишком жесткое дежа вю
В жизни всякое ведь случается. Ты случился. Переживём.
Мысли тонут в вине, теряются, рассыпаются ноябрём.
Мы идём по безлюдным улицам, только руку не отпускай.
Сигареты так быстро курятся…. По последней и можно в Рай.
Вот и всё. Я в холодной комнате, в окруженьи безмолвных стен.
Ты не раз и не два мне вспомнишься, в предвкушении перемен…

Твои сигареты
гаснут в чужих руках.
Мои - превращаются в тонкие
взлётные полосы.
Охрипшая осень
мерно стучит в висках.
И я привыкаю
её узнавать
по голосу.
Дымят километры
наших с тобой сигарет.
Швартуется солнце
в причалах
твоих мегаполисов.
Курю расстояния.
Ты - мой обратный билет
от пункта "погибла "
до пункта
" узнала по голосу"

Я закуриваю, сидя на обломках самого главного…
Точнее того, что казалось главным… Попробуй теперь, вызвони!
Хер найдешь. Разорвали так планово, плавно…

Я теперь лучше потрачу это время на маникюр и солярий,
А могла бы сидеть в твоём доме, пить, смотреть в стены…
А могла б находить смс от«хороших девочек», уточнять «схуяли?»
И по ночам уговаривать себя оставить в покое…

Бля, вот это маневры… я даже совесть, и ту убила, чтоб было тише…
Чтоб было проще ползти до тебя… до такого необходимого…
Вдохнуть тобой. Жестоким. Гадом. Плюшево-мишевым.
Ногтями сдирала б скрижали «Я занят.Созвонимся потом любимая».

Окровавлено. Так опошлено и растоптано, что все смеются…
Да и мне уже хочется во весь голос. Давно пора выключить свет.
Жаль что самые нужные быстро теряются - и нелегко даются…
Ты остался с горечью сигарет и болью в сердце. А меня у тебя - нет.

Распахнулось пальто, словно не было пуговиц.
Ну скажи, разве так обнимают друзья?
Вот дыхание наше с тобой перепуталось…
Нет! Прости, мой хороший… Не надо. Нельзя.

Мы не виделись — верно. Соскучились — правильно.
Губы близко совсем… Поцелуем грозят…
Перепутались волосы, сбилось дыхание…
Отпусти, мой хороший! Не надо. Нельзя.

Ты готов запустить в меня фразой отточенной.
Отстранился чуть-чуть, нежно взглядом скользя.
Нет! Молчи! Если скажешь — всё будет испорчено.
Мы друзья, мой хороший. Не надо. Нельзя.

Друг-мужчина, друг-женщина — зыбки понятия.
Тут нельзя отступить на три слова назад.
Как опасны бывают такие объятия…
Мы друзья, мой хороший… Нам правда нельзя

Перейдём на "Вы" и закроем тему,
Ты - глаза в потолок, я - кулак в стену.
Сигарету в зубы и забьём на проблемы.
Я одна такая, _______________________и ты тоже, наверно…

Перейдём на "Вы" и закроем двери,
Чтоб никто не слышал наших всех истерик.
Тебе горячий кофе, а мне чай с лимоном.
Всё по разному, _____________________но с общим фоном…

Перейдём на "Вы" и закроем шторы,
Чтоб никто не видел как я на "Вы" поцелую,
Под глазами, размытой туши, тонны.
Плевать на себя, ____________________я сейчас рискую…

Да какие "Вы", ни к чему церемонии,
Главное рядом ты, и я почти на грани эйфОрии.
Ты меня прости, я захожу за грани.
Просто однажды ты, __________________очень сильно ранил…

Перейдём на "Вы"…

*DruG*

В таких случаях помогают водка, героин и так далее.
Жаль, за такие подвиги не вешают ордена и медали.
Порой устало так говорят: «Ну, всё мы попали»
И, раскаиваясь, плачут в финале.

В таких случаях раскрывают окна, вскрывают вены.
В бешенстве выключают телефон и вырубают антенны.
Иногда даже в ванну с водой бросают включенные фены.
Или в глухой несознанке рушат стены.

В таких случаях уезжают в другой город, страну.
Винят себя во всём или не признают свою вину.
Даже на вопрос «Плохо?», фальшиво «Да ну».
И перестают верить в судьбу.

В таких случаях помогают водка, героин и прочие.
Мы вырастаем, мы железные и непорочные.
Все жизненно важные знаки – подстрочные.
Мы такие же странные, но уже непрочные.

Любовь искали и не находили…
Любовь теряли и не берегли…
" Любовь не существует" - люди говорили, а сами
Умирали от любви…
Всё кончено!
Всё кончено…И не вернуться вновь…
Те встречи, что ждала и избегала,
Те мысли и та близость, что пугала
И сладкие надежды на любовь…
Как часто мы имеем не ценя
И ценим только то, что не имеем.
Завидуем другим, себя жалеем
В своих проблемах ближнего виня
Не думая, как просто потерять
Всё то, что нам подаренно судьбою
Мы рушим счастье собственной рукою
И пробуем осколки подобрать.
Мы действуем смелее и…глупее
Разлука не доставит удовольствия
Не чувство мы теряем, а спокойствие
Себе при этом делая больнее
Лекго советовать другим, легко судить
Чужая жизнь проходит стороной
Своя - туман, где холодно одной
Но не смотря на это, нужно жить…
Хочу, чтоб ты меня забыл..
Молюсь об этом как о чуде…
Тогда мне хватило сил
Сказать тебе, что "нас" не будет
Ты знаешь - больно уходить
Но разве чувства те забудешь?
И встреча - дрожью по спине…сердечный стук
Лодоней холод..
О чём ты? Брось, слова - пусты
Они - всего лишь только повод
Хоть на мнгновение задержать, взглянуть
в глаза…вдруг всё вернётся?
И всё, ушедшей давно тревожно болью всколыхнётся…
Хочу, чтоб ты меня забыл
Пусть хоть тебе не будет больно но снова не хватает сил
и губы шепчут "ПОМНИ "
Я останусь слезою на мокром стекле
Если сдавит виски…в ожидании вздоха…
Это я наконец осознала, что мне…
Без тебя…
И с тобой…
Одинаково плохо…

— Уходить от него. Динамить.
Вся природа ж у них – дрянная.
- У меня к нему, знаешь, память
– Очень древняя, нутряная.

- Значит, к чёрту, что тут карьера?
Шансы выбиться к небожителям?
- У меня в него, знаешь, вера;
Он мне – ангелом-утешителем.

- Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
- У меня к нему, знаешь, – детство,
Детство – это неизлечимо.

Здесь - всё никак не зима, всё какое-то межсезонье.
Без - без тебя - не одна, только голос охрипший спросонья,
Мне никогда не посметь, не признаться, не вырвать признанье.
Где… где-то горы, целуются с небом и снег… И молчанье…
И кто-то водит тебя за руку,
Мне оставляя переписку,
И эта осень даже на руку,
Когда есть кто-то слишком близкий,
А я оттачиваю колкости,
И заливаю душу ядом,
Я без тебя, без сна, без совести,
А остального - мне не надо…

Ты - ты достойна его откровений и тихого голоса,
Сны - разрывают мне небо на части, калечат, и режут на полосы,
Бред, остаётся лишь верить, что дым сигаретный заклеет всё намертво…
Нет, я не буду звонить, я же знаю заранее - занято.
И как не больно переламывать,
В себе - слова, пути и мысли,
Пора бы кончить перемалывать
Сюжеты "личной" твоей жизни…
Я не любовь тебе и не судья,
Заучен путь до магазина…
Раз здесь без-горье, без-дна, без-тебя,
Вернули б мне хотя бы зиму…

мне не нравятся ванильные или ментоловые сопли на подоконниках, мишки Тедди и сердечки в разных местах. Мне не нравится постоянно-разговаривать-через-чёрточку или через_нижнее_подчёркивание, картинки с крылатыми девочками и грустными суицидальными текстами, и мне плевать на все черничные ночи, на небесные запахи, на шерстяные носки и рубашки, на чашки чая и кофе, на поджатые ноги, на шрамы плевать. Ах да. Ещё на ресницы, слёзы и мартини.

А всё потому, что я хочу от тебя детей. Потому что я хочу жарить с тобой картошку и мясо, а не читать статусы во всевозможных интернетах. Потому, что я хочу тебя в охуительном платье на охуительных шпильках. Конечно, с охуительными грудью и задницей, с уложенными или неуложенными волосами на голове. Потому что я тебя хочу, а не то, что в первом абзаце завёрнуто в арафатки и фотографии кошечек. И я, как нормальный парень, хочу тебя трахать, а не обниматься в Новый год, с пледом, чаем и свечами. Я бы хотел дарить тебе не мягкие игрушки, и не варежки с блядской розочкой впридачу, а, возможно, собрание Довлатова, первый снег, спрятанный в морозилке, одежду и обувь, крутые наушники или картину.

Я не хочу слышать "мур", "чмоки" и "розовых тебе снов", мне приятнее слышать, как ты меня ненавидишь и через минуту стонешь от поцелуев, как ты не даёшь мне спать разговорами о политике и бьёшь меня подушкой, потому что я тебя не слушаю. И выпей водки, в конце концов. Немного. И разбей посуду, и разрежь мне все шнурки на ботинках, и устрой истерику - нормальную - оттого, что ты любишь меня и тебе невыносимо видеть мой похуизм. Оттого, что я ни черта не меняюсь и не понимаю тебя. Да потому что я тоже люблю тебя, дурочка, и ты меня любишь именно таким и именно за это. И никаких стихов про "любовь-кровь", про, блять, "он обидел, слёз не видел", никаких тебе "удалить отовсюду". Скажи мне. И успокойся. Потому что ты женщина, а я мужчина. Потому что мне потрахаться и пожрать хочется, и это всегда так было, и так будет; и это естественно. И жрать и трахаться я хочу с любимой, не с нервозной девочкой с "ломкими пальцами" и всяческими "няшками" в своей комнате, а с женщиной, которая знает, кто я и кто она сама. С той, которая не пишет "спокойной ночи" по смс, а приезжает ко мне спать. Которая разговаривает со мной и делает что-то со мной, которая даёт понять, что я могу быть там-то и там-то лучше, а не "мне надоело это и это", а не съёбывается - именно съёбывается, стремительно и обязательно с песней - в ночь, в вокзалы, в подружки с алкоголем, в петлю, в ванну, в беспорядочные слёзы.

Быть взрослеющей женщиной - это же не только уметь пить и трахаться в подростковом возрасте, и быть мужчиной - это не только рассказывать сказки про красивую жизнь. И, кстати, отношения - это когда вы вместе сделали большую ЖОПУ, и вместе, взявшись за руки, туда влезли, называя её своим ДОМОМ, наводя ужас на родителей и не собираясь оттуда вылезать.

Давай будет так: нас просто разъединят,
Вот как при междугородних переговорах –
И я перестану знать, что ты шепчешь над
Ее правым ухом, гладя пушистый ворох
Волос ее; слушать радостных чертенят
Твоих беспокойных мыслей, и каждый шорох
Вокруг тебя узнавать: вот ключи звенят,
Вот пальцы ерошат челку, вот ветер в шторах
Запутался; вот сигнал sms, вот снят
Блок кнопок; скрипит паркет, но шаги легки,
Щелчок зажигалки, выдох – и все, гудки.
И я постою в кабине, пока в виске
Не стихнет пальба невидимых эскадрилий.
Счастливая, словно старый полковник Фрилей,
Который и умер – с трубкой в одной руке.
Давай будет так: как будто прошло пять лет,
И мы обратились в чистеньких и дебелых
И стали не столь раскатисты в децибелах,
Но стоим уже по тысяче за билет;
Работаем, как нормальные пацаны,
Стрижем как с куста, башке не даем простою –
И я уже в общем знаю, чего я стою,
Плевать, что никто не даст мне такой цены.
Встречаемся, опрокидываем по три
Чилийского молодого полусухого
И ты говоришь – горжусь тобой, Полозкова!
И – нет, ничего не дергается внутри.
- В тот август еще мы пили у парапета,
И ты в моей куртке - шутим, поем, дымим…
(Ты вряд ли узнал, что стал с этой ночи где-то
Героем моих истерик и пантомим);
Когда-нибудь мы действительно вспомним это –
И не поверится самим.
Давай чтоб вернули мне озорство и прыть,
Забрали бы всю сутулость и мягкотелость
И чтобы меня совсем перестало крыть
И больше писать стихов тебе не хотелось;
Чтоб я не рыдала каждый припев, сипя,
Как крашеная певичка из ресторана.
Как славно, что ты сидишь сейчас у экрана
И думаешь,
Что читаешь
Не про себя.

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.