★

Шоссе, вдоль обеих сторон, насколько хватает зрения, простирается пустыня. Я иду по дороге, из-за жары вдали она плавится. Жара выдавливает из тебя капли влаги, сушит во рту, но не настолько сильно, чтобы умереть от жажды.

- Этот сон преследует меня каждую ночь, я боюсь засыпать, просыпаясь, даже в прохладную погоду, я первые мгновения ощущаю себя в пустыне, в пустыне без конца и края. Лишь шоссе, песок и солнце. Звук проезжающих машин висит в пустоте, он не движется. Гул остается постоянно. Но нигде не видно ни души. Может быть, это называют адом, Элис.

- Нет, Николас, скорее чистилище, гул - лишь души людей, гуляющие из нашего мира в другие. Где-то ты серьезно согрешил, теперь расплачиваешься.

- Господи, Элис, ты же знаешь, я не верю в эту ересь.

- Эх ты, говоришь, что не веришь, а все равно поминаешь господа.

- Слишком много религии в моей жизни, с меня ее хватило.

- Квитаешься, за то, что не веришь. Твоя вера, слишком потрепалась, тебе нужно, заново поверить. Лишь дать шанс.

- Дать шанс всевышнему существу ворваться в мою жизнь, пустить её на самотёк, точнее, идти по «велению господа бога?»

- Именно так, возможно тогда в твоей душе прольется дождь.

- Скорее чёрт мне будет товарищ.

- Когда ты перестал верить в него?

- На небо ведь забирают достойных, да? Так какого черта наряду с моим лучшим другом, дохнет всякая шваль, наркоманы и прочие отбросы? Я повидал столько маленьких ублюдков, дохнущих от передозы, не ценящих свою жизнь, что тянет блевать. Он хотел жить, у него были дела, цели, мечты. Почему твой всемогущий забрал его? У него и так хватает кандидатов.

- Может как раз потому, что он и был достойнейшим?

- А его жена, дети, друзья должны мучиться без него? Двое маленьких детей растущих без отца, жена, загоняющая себя на двух работах, дабы прокормить их, достойны такой жизни? Он необъективен. А бог идеал, следовательно, его нет. Хватит оправдывать мифическое существо, использующееся для управления массами фанатиков, ты становишься такой же, когда начинаешь вступать в дискуссии о нём. Знаешь, я кое-что решил для себя. Я отправлюсь за ним и посмотрю что там как он.

- Ты свихнулся, он мертв, его ничто не вернет. И ты умрешь, трезвей, Ник, пора бы уже выбираться из своего тесного мирка, где живы все кто был тебе, когда-либо дорог.

- Я твердо решил. Элис, ты, наверное, самая дорогая мне девушка за всю мою жизнь. Все моё имущество станет твоим, после моей смерти, даю слово.

- Не нужно мне никакое имущество, мне не нужен бог, только ты оставайся со мной.

- Прости, я не могу, я в последний раз променяю тебя на Джека, больше такого не повторится.

Ноги, будто ватные, походка легка, голова пустая. Ручка окна, крики Элис, шум автострады под окном, запах вечера. Пальцы, сдирающие с меня кожу, не в силах удержать. Как же мне надоело куда-то идти, легче просто упасть, упасть в неоновую бездну, открывшую свою пасть здесь, у меня под окном. Вывески превращаются в огненный дождь, осенний воздух упругими струями бьет в лицо, глаза слезятся от счастья.

Пустыня, шоссе, впереди бредет человек, я ускоряю шаг и вскоре уже бегу на всех парах.

- Джек?

- Я думал, ты никогда не придешь, спасибо тебе.

- Это же мой чертов сон!

- Нет, Ник, ты всего лишь умер.

- Ха, я же говорил, что никакого бога нет!

- А как же Элис, ты бросил ее одну, там?

- Нет, я тоже здесь, - прозвучал позади женский голос.

- Как ты могла, зачем, я не понимаю тебя, Лис, - вскричал Николас и с удивлением понял, что голос его спокоен и безучастен.

- Люблю, когда ты меня так называешь, но мне не жить без тебя, - так же без эмоционально ответила девушка.

- Теперь пора, ребята, больше никого ждать не приходится, мы можем начать все с чистого листа. В каждом мире свои боги, в одном один, в другом стадо. В этом – мы, - проговорил Джек.

- Я хочу дождь, - проговорил Ник, с изумлением отметив, что в голосе начали появляться нотки чувств.

С неба упала первая капля дождя.

- Слезы неба похороните в душе, - сказал Джек, превращаясь в дымку.

- Наверное, главное в мире это цвета, чувства и дождь, не так ли, Лис?

- Я люблю яркие краски, - задорно сказала Элис и исчезла.

По небу, цвета багряного заката, расползлась радуга.

- Пожалуй, и мне тоже пора, ребята, ждите меня там, на небе.

Тамбур. Сигарета в левой руке, в правой банка - пива. Стоит такой смрад, что свербит в носу. В наушниках играет что-то под настроение, что-то опустошающее, потрошащее тебя медленно, с наслаждением маньяка, «разделывающего» свою очередную жертву. Безнаказанно и целенаправленно. С каждым километром музыка вырезает часть того дня, который ты бы с удовольствием сделал бы своей жизнью. Оставлять прошлое позади, так правильно. Но самое поганое, что насколько бы не был день, ты его не проживешь дважды. Никогда. В такие моменты непроизвольно начинаешь перебирать в голове названия наркотиков в поиске того единственного, во власти которого ты можешь вернуться в момент прошлого. Почувствовать заново то, что было. Да, да, да! Только этого, прямо сейчас, плевать я хотел, что будет потом, хочу эту жизнь, жизнь. Жизнь одного дня. Ведь, по сути, вся наша жизнь складывается из таких вот жизней, длиною в день, неделю, смотря, сколько длится тот чарующий сон. Наркоманы ничем не отличаются от обычных людей, разве что силой воли, они просто не смогли отпустить что-то. Может наша жизнь лишь один большой отрезок, кишащий столь яркими впечатлениями, меркнущими перед следующим днем? «А ты перешагни порог, вернешься, расскажешь, Серёг».

Когда я был еще маленький, я боялся воды. Однажды, прыгнув в море с волнореза вместе с мальчишками, я наглотался воды, до берега было еще далеко, легкие болели, и плыть не хотелось. Но были волны, и я уговаривал себя. Уговаривал дышать, дышать даже если больно.
Позже, когда я подрос, я понял, что боль бывает не только физическая. Внутри нас, в тех самых легких, рядом с сердцем, живут те, кто нам дороги. И если они уходят, начинает болеть там внутри, так же, будто попала вода. Только туда ничего не попадало, наоборот, оттуда забирают что-то, что-то называющееся душой. Вместе с тем, кто дорог уходит, и частичка твоей души. И боль эта не проходит, те раны, не материальные, они не заживают. И поэтому приходится всегда дышать, даже если больно.
Сейчас, лежа на сырой от росы траве, в предвкушении рассвета, смотря на звездное небо, ощущая этот воздух, охватывает тоска. Понимание того, что уже не будет именно такого. Этот миг, длинною в ночь, уйдет навсегда. И становится еще хуже оттого, что твои чувства в данный момент не передать ничем, ни музыкой, ни словами, ни фотографиями. И опять ощущаешь себя тем маленьким ребенком. Зная, что можешь остаться здесь, и твоя жизнь остановится, но надо пройти через это, чтобы двигаться вперед. Когда становится больше пустоты внутри, которая воет там и не дает покоя, становится легче дышать никотином, чем воздухом, ведь становится совсем не больно, лишь страшно, страшно растерять свою душу полностью.

Звуки приглушаются, цвета тускнеют, пальцы цепляются за стекло вагона, как за собственную жизнь, что-то незримое резко затягивает тебя во мрак. Ощущение, будто из тебя вынимают Мир, твой мир, в котором ты живешь. Секунды превращаются в часы. Может это, и называют смертью?

Парень на моих руках приоткрыл глаза и слепо моргнул, будто смотрел ими в первый раз.

- Как тебя зовут?

- Стефан. Что случилось?

- А меня Даймонд. Ты потерял сознание, упал между вагоном и платформой, я еле успел тебя подхватить.

- Вы мне жизнь спасли.
- Шутишь, значит уже лучше, можешь идти сам?

- Да, спасибо.

- Тебе надо посидеть на свежем воздухе, составить компанию?

- Было бы прекрасно.

- Я как раз никуда не тороплюсь, пройдемся до аллеи?

- Только за. Можно на ты?

- Без проблем. Как ты так умудрился то?

- Что? Отключиться? Само как-то получилось. В голову как будто вливали тонну ненужной информации, я думал меня вывернет, потом резко закончился воздух, цвета потухли, и я провалился. Очнулся, когда вы…ты меня нес по ступеням вверх. Мне показалось, что меня ангел несет.

- Не хило ты. Со мной тоже такое случалось, в больнице, когда потерял много крови. Неприятное ощущение. Ты давно ел? – Я протянул Стефану шоколадку.

- Спасибо, вчера вечером, мой любимый, молочный, - улыбнулся он.

- Что теперь будешь делать? Решил как-нибудь пересмотреть свою жизнь, изменить что-нибудь?

- Я даже еще не до конца понял, очнулся ли я. Вдруг я лежу в коме в больнице? – отшутился Стефан. Хотя, если честно я понял сейчас, как дороги мне некоторые люди, что я без них никуда, что им без меня тоже будет не хорошо, что моя жизнь чего-то стоит. Решил добиваться целей, которые я себе поставил. А еще я понял, что у меня когда-нибудь будет огромный дом из дерева с высокими потолками, мебелью из дуба, диваны с красной кожей и патефон. У меня будет трое детей и собака. С детства мечтал о собаке. Хотя, сейчас я как раз и ощущаю себя ребенком. Маленьким и капризным, как странно.

- Не странно, ты ведь заново родился. Тебе солнце непривычно сильно режет глаза, ты ими смотришь в первый раз, ты прекрасно слышишь, ведь мы говорим практически шепотом. От старого тебя осталось лишь тело с твоими воспоминаниями. Тебе дарован редкий шанс, начать все сначала. Прости, у меня появились дела, я побежал.

- Стой, оставь мне свой номер телефона, я тебе позвоню и мы сходим в ресторан, в качестве моей благодарности.

- У ангелов нет телефона, - подмигнул я и сел в такси, - второй шанс, я так и не сказал спасибо.

И вновь я сажусь за клавиатуру, как за рояль, пальцы, скользящие по клавишам, извлекают музыку, ложащуюся на бумагу. Что побуждает меня, разговаривать с листом электронного папируса, выливать свои чувства сюда? Кокаин или дым сигарет, привкус алкоголя на языке и отчетливый оттенок вкуса крови на губах? Может быть это то, к чему я скатился – колумбийский насморк и никотиновый кашель, а может то, от чего бежал – ответственность, нравственность, маски? Возможно ложь – лживые люди, поступки, жизнь или от боязни признать существование судьбы? «Не приятно думать, что тобой кто-то управляет», но, скатившись на самое дно так или иначе ищешь на кого бы свалить, всю ответственность за твою жизнь, за то дерьмо, которое ты прошел и то, которое достиг.

И каждый день эта скотина, садится за клавиатуру, воображая себя пианистом, и пишет, о каждом шаге на пути ко дну, но сам не видит, что уже давно просто ходит кругами по нему. Прожигает жизнь в пламени вечном.

И в очередной раз он заходит в соседнюю комнату, Надевает маску счастья, берет фишки в руки и с наигранной веселостью спрашивает: «Ну что, кто раздает на этот раз?»

Всю свою жизнь, начиная с того момента, как я начал реально осознавать свое пребывание в этом мире, я лгал. Мое имя – ложь. Документы – ложь. Друзья – иллюзия. Все, что можно было подделать, я подделал. Человек, который появился на этот свет 6 июня 1906 года, перестал существовать, с момента убийства своей матери. Он исчез при неясных обстоятельствах.
Моя мать была панически одержима мыслью о рождении на свет дьявола. Покушаясь на мою жизнь, она боялась лишь одного – моего прямого взгляда на нее, считая, что я могу ее убить. На самом деле, я даже однажды поверил в это и, наслушавшись от нее причитаний о дьявольском числе на моем теле, начал искать его. К своему неудовольствию, я его не обнаружил, ведь если бы обнаружил, ох чего бы можно было натворить.
Стоя здесь, в этом зале, где собрались практически все люди нашего захолустного городка, я прекрасно знаю, что меня изгонят их города, но я готов понести наказание, это расплата за мой грех. Обреченность, вот моя подруга на время моего краткого рассказа. Расчетливая и холодная, как сама смерть.
Однажды ночью, лет в шесть, я очнулся оттого, что почувствовал, сквозь дрёму, как какой-то предмет, завис над моей шеей, как гильотина. Резко распахнув глаза, в полутьме я различил очертания матери, черные круги и красные глаза которой прекрасно было видно под светом луны. Препараты, расширяющие сознание. На них она подсела с момента моего рождения. Я рывком поднялся с кровати, она выронила топор. Подняв его, я занес его над её шеей, как только что держала она. Мать послушно склонила шею и прошептала: «Ты виновна лишь в том, что не смогла убить его». Просвистело лезвие.
В ту злополучную ночь, я сбежал из дома, из города, от всего, что я знал. Продираясь сквозь лес, я не чувствовал ни холода внутри, ни слез на щеках, лишь сталь ножа, упирающегося мне в бедро. Тогда я понял, что моё детство, так и не прошедшее точно закончилось здесь. Меня будут искать, но если люди узнают мою дату рождения, то за мной начнут охоту не только сыщики, но и наемники, от таких же сумасшедших, суеверных людей, как моя мать. Добравшись до железной дороги, я проехал до следующего города. Это был маленький городишко, в ратуши которого я сейчас и говорю. Люди там оказались добрые. Одна семья взяла меня на воспитание, назвав Робертом. Сказав, что не помню, что со мной было, я жил припеваючи, получил специальность и работал врачом.
Я не имею права называться человеческим именем, ведь для таких как я не придумали еще имен. Это я вчера ночью убил женщину, я убил ее ножом. Это была моя мать. Той ночью, я не смог её убить, моя рука дрогнула, но сейчас я смог. Она молила о пощаде, говорила, что все осознала и как только услышала, что я лечу здесь людей, то сразу примчалась сюда, поняв, кто я такой. Роберт затрясся от истерического смеха, переходящего на визг. Я хотел это сделать всю свою жизнь. Потому, что она не дала мне нормального детства, за то, что я слишком рано повзрослел. Но теперь я сделал своё и я готов понести наказание или умереть.
Роберт сам вынес меру наказания и понес его. Он лишился лица, и в месте с ним последней капли человечности.

Этот рассказ я посвящаю человеку, который был со мной восемь долгих лет.

Спасибо ему за это.

Крылатые люди.

Существа голубых кровей, высшие от рождения. Ангелы смерти и жизни. Серафимы.

Когда-то, в далеком прошлом были крылатые люди, парящие в небе как птицы, проживающие свою вечную жизнь в гармонии с природой и наслаждении, люди, которым были не свойственны корысть, эгоизм, зависть. Идеалы. Но родился один, решивший изменить мир, готовый посягнуть на бога. Он потряс основы самого мироздания, собрал единомышленников и восстал. За наглость, которую он совершил, за то, что положил глаз на ношу, которую он не вынес бы, его и его приемников настигла кара. Их лишили крыльев, и они стали смертными. По сей день, их потомки искупают свою вину.

Понимая, что это повторится, и в следующий раз уже не известно кто одержит победу, бог наделил оставшихся в стороне своей властью, властью недоступной смертным. Они стали Серафимами. За безвременное пребывание в нашем мире, они обязаны были даровать жизнь и отнимать ее. Ангелы Жизни – белокрылые Серафимы. Тысячи лет они выполняли исправно свою участь, но однажды воспротивились, решив не давать жизнь дьяволу во плоти и были низвергнуты в бездну. Остались лишь чернокрылые существа, должные забирать жизни у людей в срок. Их имя – смерть.

Отношения между двумя людьми скорее труд обоих над самими собой, чем просто совместное времяпровождение. Человек должен уметь в какой-то степени подстроиться под другого человека, идти на какие-то уступки, осознавая черту, где твоя половинка не может переступить себя. И это проблема. Невозможно найти человека, идеально подходящего тебе, так как идеальных людей не существует.

Звонок. Норманн побежал к телефону.

- Привет, Нор.

- Да-да, привет, я слегка занят.

- Погоди, помнишь, мы вчера говорили об идеалах?

- Смутно, голова на утро трещала неимоверно. Ты все же поехал домой потом?

- Да, и я нашел идеальную девушку.

- Неужели ты опять пьян? Давай приеду, твой голос вызывает у меня опасения. Ты где?

- Я в больнице, не приезжай, тебя жена убьет.

- Что случилось, как ты туда загремел?

- Я познакомился с прекрасным созданием. Эта девушка придет когда угодно и куда угодно, не заставляя тебя ждать. Ее прикосновение – лучшее, что может быть в жизни, она мигом может снять с тебя всю боль и усталость, наполняя твою душу блаженством. У нее нет телефона, ей не дозвониться, но это и не надо. Можно позвать ее массой способов. Она одна единственная, самая верная и преданная подруга твоей жизни.

- Рехнулся? Ты опять начал употреблять наркотики? Девушка без телефона? Где она живет? Я знаком с ней?

- Нет, ты что, наркотики – табу для меня, ты же знаешь. Она живет везде и нигде. О да, ты с ней знаком не понаслышке.

- Можешь рассказать поподробнее? С того момента как я посадил тебя в машину.

- Я поехал, улица была пуста. Медленно, как ты и просил, около самого дома машину занесло, и я врезался в столб. Моя соседка, увидев аварию в окно, позвонила в скорую, меня привезли в больницу, у меня разрыв легкого и сломанное ребро. Пока меня везли, я был в отключке, но тогда я ее и увидел. Прекрасный ангел склонился надо мной, помог мне встать, сказав, что отведет в лучший мир. Господи, Нор, ты не поверишь, я шел с ней по траве, я был счастлив как ребенок, но тут сзади меня схватила костлявая рука врача и выпихнула в наш мир, я очнулся и был снова в машине скорой помощи, медбрат сказал, что меня еле удалось спасти. Я хотел бы его убить, но не было сил. Единственное что я услышал напоследок оттуда это ее слова о том, что я знаю, как ее позвать, когда я захочу. И вот я лежу тут, под капельницей, врач поздравил меня с чудесным выздоровлением. Сказал, что я быстро поправлюсь, но я не хочу. Я хочу туда, в тот мир.

- Ты свихнулся? Я скоро буду, жди.

Гудки.

Когда Норманн приехал в больницу и вбежал в палату, койка была пуста, на соседней сидела медсестра. Она улыбалась. Он кричал, кричал долго, и слова его трудно было разобрать, по щекам слезы текли ручьями, он все понял.

«Давно меня никто так не любил», - проговорила она и вышла.

Привыкая отпускать людей из своей жизни, не задумываешься, из-за чего так выходит. Задайте себе этот вопрос.

Всю жизнь мы встречаем разных людей, и чем больше мы с ними проводим времени, тем требовательней мы к ним становимся. Будь лучше, лучше, лучше. Замечали? Вроде как это подталкивает нас становиться другими, но нет. Ведь мы, по сути, упертые бараны. Мы начинаем делать назло – деградировать. Добровольно опускаться по лестнице вниз, и опускать остальных. Смотря, как они опускаются, мы разочаровываемся в них все больше и больше. Когда больше нет сил созерцать всё это, мы отпускаем их из своей жизни, из которой они с радостью уходят, видя, как мы сами опустились. Парадокс. Оглядываясь назад, мы понимаем, что проходим путь не в ту сторону. И начинается самое поганое. Мы разочаровываемся в себе. Начинаем пить, но, понимая, что это не выход, подбадриваем себя, как можем другими путями. Об этих путях дедушка Фрейд мог бы сказать нам много интересного. Пугаем этим окружающих людей, которые хотят дать нам палку, дабы помочь выбраться из этой трясины. А нас засасывает всё глубже и глубже. И всё же где-то в глубине души есть вопрос, который нас волнует, и которого мы безумно боимся. Есть ли дно?

Закрой глаза и представь. Представь мост, сигарету в руке, музыку внутри тебя и дождь, ливень, колотящий по крышам, стучащий у тебя в голове. Мимо проносятся машины, оставляя за собой следы света в каплях воды. Ливень настолько сильный, что непонятно откуда и куда он льется или это просто струи воды, огромный душ. Ты идешь без зонта, тебе все равно, майка прилипла к телу, приятно холодя спину, а в душе играет музыка, ты готов прыгать по лужам, как ребенок, состояние полного блаженства. Редкое настроение в дождь, которым хочется наслаждаться, вспоминая снова и снова. И ты идешь, видишь следы света, как в фильме, или машины несутся с бешеной скоростью, или ты идешь слишком медленно. Проходя мимо кафе, заходишь с блаженной улыбкой на лице, тебя никто не замечает, все озабочены своими проблемами, озлобленные гримасы на лицах и пустые глаза. Садишься, берешь кружечку теплого чая и сидишь, поежившись, смотря на улицу, на струи воды, бегущей по стеклу, на людей с зонтами, пробегающих мимо. Они лишены того, что сейчас дано тебе в полной мере, по праву, ты заслужил это. Ты уже отбегал свое.

Был человек в твоей жизни, вы были близки, спали в одной кровати, делили пополам сигареты, а тут раз и исчез. Разошлись по тем или иным причинам. Он или она страдает, мучается, и ты вроде первое время тоже. Но друзья поддерживают тебя, смеются в месте с тобой, и уже через день ты отходишь. Натыкаешься вдруг на страницу или блог этого человека в Интернете. Видишь мрачные посты и статусы. И понимаешь: «А ведь реально хуево этому человеку». И вглядываешься в себя, чтобы найти хоть каплю сочувствия, жалости или желания вернуться и видишь лишь одну надпись, написанную на задней стенке твоей черепной коробки. «А ведь тебе реально похуй». И всё. Куда дальше идти, что делать. На человека становится наплевать. Точнее хуже, он физически существует, но для тебя, его нет. Воспоминания, связанные с ним – пустышка, лишь факты того, что все это было. И голос в твоей голове вещает: «Ты такая мразь». И самое поганое в этой ситуации то, что тебе все это безумно нравится, ты получаешь некое садистское удовольствие, будто ты написал пьесу, в которой по сюжету реально должны умереть актеры. И на дебюте кровь хлещет из их ран в зал на лица всех сук, которые потратили прорву денег, чтобы прийти на трагедию, в первые ряды, посмотреть на чужое горе, пусть и лишь поставленное, а ты сидишь в центральной ложе, швейцар приносит тебе бокал рома со льдом и сигару, а ты сидишь и дико смеешься, как маньяк-убийца, прикончивший очередную жертву.

«Дед, дед!» - близнецы неслись наперегонки наверх в пахнущую табаком и напичканную неизвестными им вещами комнату своего дедушки. За компьютером сидел мужчина лет сорока. Его пальцы бегали по сенсорной клавиатуре, на мониторе открывались и закрывались окна. Дети не понимали, почему дедушка пользуется таким старым приспособлением, и вообще, зачем он что-то на нем делает, ведь сейчас все делают машины и программы. «Мы хотели спросить, что значат надписи на твоих руках и ноге», - потупив взгляд, дружно сказали они. «Я занят», - не отрываясь от работы, проговорил дедушка, - «спросите у мамы». «Ну дедуль! Мама сказала, чтобы мы сами спросили у тебя. Расскажи, расскажи!» - затараторили внуки. «Хорошо, что вам рассказать?» - с наигранным недовольством проговорил дедушка. Со стороны нельзя было сказать, что это старый человек и у него уже есть внуки, хотя его не часто можно было увидеть со стороны вообще, единственное, что его выдавало – глаза. Глубокие, постепенно темнеющие к зрачкам, выцветшего зеленого цвета, спокойные, внушающие доверие, безмерно добрые и мудрые глаза. Глаза человека не возраста его тела. Этот человек однажды перевернул мир. Поднял с земли на небо, дав людям простор выбора, необычайно долгий срок на исправление ошибок и осознание смысла жизни. «Расскажи нам про надписи, дедушка», - хором сказали внуки.

- Когда-то давно, когда еще не было ваших мамы и папы…

- Так давно? – удивились дети.

- Не перебивайте, иначе не буду рассказывать.

- Хорошо, дедуль, не будем.

- Когда-то очень давно я был подростком, чуть-чуть старше вас. Я хотел изменить мир, но я чувствовал, что я лишь песчинка в огромном бархане песка, и я решил, что если менять мир, то шаг за шагом. Тогда появилась надпись на моей ноге. Она значила, что я буду идти вперед, идти вперед, не останавливаясь. Решил и начал. Я задал сам себе вопрос: «Что больше всего хотят люди?» - и сам ответил: «Вечную жизнь». Ведь тогда уже было доказано многими учеными, что мы, люди, можем жить до пятисот лет, наш организм рассчитан на это, но не живем. До ста доживали лишь единицы. Секрет крылся в геноме человека, который можно было записать как единички и нули. Из них состоят программы. Я записал, записал и начал искать лазейку. И нашел! Вы не поверите, нашел! Я молниеносно вскочил и побежал в ближайшую клинику нейрохирургии. Мне ответили, что это антинаучно и это чушь, но испробовать это все же решили. Нашли бродягу, привели, он сказал, что ему все равно умирать или нет, а если все же выйдет, и он будет вечно жить, то исправится, поклялся богу что исправится. Я присутствовал при том, как ему с какой-то сывороткой вводили измененный геном. Он прижился, но не прошло и пяти минут, как он умер. Умер в ужасных муках, с застывшей гримасой ужаса на лице. Я не мог себе этого простить. Напился, как тот бродяга и гулял по ночному городу. Я – убийца, я убил человека. Во время моих блужданий ко мне как во сне подошел человек. Он смотрел вдаль, в сторону, откуда через несколько минут должен был появиться первый луч солнца. Его глаза были полны надежды. Он говорил и говорил, говорил о мире, о том, что все вечны, кроме людей, что нам слишком мало отведено на этом свете, что он наделал слишком много ошибок, и у него так мало времени осталось, чтобы исправить их. Он ушел, ушел в рассвет. Так появилась надпись на руке, она значила: «Иди вперед и не оборачивайся назад». Я вернулся домой и стал искать свою ошибку, просидел несколько недель без сна, исправил несколько своих недочетов и вдруг решил запустить. Запустить геном. Перевел в другой формат и запустил и увидел спираль, спираль вечна. Выходит из ниоткуда и уходит в никуда, тогда я понял, что получилось. Я со стальным спокойствием собрался, пришел в ту же клинику и сказал, чтобы мне ввели сыворотку. Меня назвали идиотом, который решил распрощаться с жизнью, я ответил: «Пусть».

Мир перевернулся.

Внуки с радостными криками о том, что их дедушка перевернул мир, понеслись вниз. Старик с потускневшими глазами прикурил сигарету и затянулся, повернулся к компьютеру и начал печатать. Дверь открылась. Вошла его мать.

- А дети остались прежними.

Если кому-то доводилось гулять по городу ранним утром, когда еще не сошла роса и туман рваными клочьями стелется по земле, тот меня поймет, если нет, то обязательно попробуйте. Чувство сонливости пропадает, едва ты выходишь на улицу. По мостовой не стучат ничьи каблуки. В окнах не горят огни. Город спит. Ты в сказке, лишь первый луч восходящего солнца начинает пробиваться из-за горизонта, нещадно сжигая эту мечту. Но он подождет еще минут пятнадцать, и ты сможешь насладиться совершенно другим вкусом первой сигареты, еще раз вдохнуть уже не ночной, но еще и не утренний запах. Кажется, что ты – единственное бодрствующее существо на всем свете. Спят огромные железные черви под землей в своих депо, металлические жуки в гаражах, и маленькие живые мушки в своих кроватях. Чувство превосходства, абсолютной власти, абсолютной и вечной, но нет соблазна ей воспользоваться, ведь она вечна, нужно лишь рано встать и никуда не спешить.

- Камни.

Страсть этого большого ребенка, научившегося мириться с такой забавной штукой, как жизнь. Мириться, играть в прятки, ругаться, капризничать. Они друзья, самые верные и преданные, лучшие друзья. Для него нет правил, он сам их пишет. Его действия не предопределены узким спектром их разнообразия под влиянием извне. Он зависим лишь от своих желаний, как младенец. Но всё чего он желает, покажется всем нам лишь маленькой песчинкой на огромном блюдце. На блюдце жизни, которое он держит в своих руках. Но каждую новую песчинку он должен получить. Каждый новый камень. Камни – его страсть.

- Янтарь.

«Ленуар, вы потрясающе везучи». Фраза, которую он слышал миллионы раз, но отчего она не была менее прекрасна. Она была столь же великолепна, как и девушка, которая ее произнесла. Это чудное создание звали Эллис. Она либо была из низкого сословия, что вряд ли, ведь тогда она бы не была тут уже в третий раз. Скорее она редчайше показывается на публике, лишь на званых вечерах, которые устраивает Ленуар, чтобы показать восхищающейся им знати, свою новую находку. Не смотря на то, что он всеобщий любимец, за его спиной все же обсуждают, почему самый богатый и влиятельный герцог в столице занимается такой чушью, как коллекционирование редких камней. Но герцога это не волновало. В камнях была его жизнь, даже не смотря на то, что достигать любой цели ему было легко, он тратил эти способности на то, что открывал новые и новые их виды. Он даже не подозревал, что на свете может быть что-то красивее их. Не подозревал до тех пор, пока не встретил её. Эллис. Её глаза. Глаза, цвета янтаря. Цвета его любимого камня. Он полюбил их с первого взгляда, упивался лучами солнца, которые они отражали. Он хотел их в свою коллекцию. Скальпель лег в руку.

«Выйдем на крышу?» - предложил он ей. Она согласилась.

- Красивый закат.

- Согласна.

- Знаешь, почему мы стоим на крыше?

- Нет.

- Видишь снующих внизу людей? Они ничтожны. Их жизни не стоят ни гроша, так же как и наши. Просто когда ты находишься среди них, ты не замечаешь этой суетности, ты видишь их озабоченные лица, и тебе передаются их проблемы. На мгновение. Но лишь на мгновение. На самом деле любой в этом мире ставит свою жизнь выше жизни сотен таких же никчемных людишек. Эгоисты.

- К чему ты это? Ты ведь не лучше, ты думаешь лишь о камнях.

- Верно. Но камни вечны.

- И бесполезны.

- Нет, ими можно любоваться, как твоими глазами.

- Гости уже ушли, пригласите меня на чай.

- Прошу, пойдемте.

Повернувшись спиной, Эллис почувствовала, как воздух позади неё быстро рассекла рука, и холодное лезвие из медицинской стали прошлось по ее шее.

«Завтра будет званый вечер».

5 лет.

- Джонни, любимый, иди сюда, малыш, мама тебя покормит.

10 лет.

- Джон, выйди к доске и реши пример.

18 лет.

- Джон, ты крупно облажался, сказав офицеру такие слова. Ты слишком самоуверенный, раз считаешь, что твой наглый язык может говорить это. Семь нарядов вне очереди.

23 года.

- Джон, скрепи документы, у меня скоро совет директоров и поставь тринадцать стаканов с водой.

Ненавижу своё имя.

Всю жизнь я страдаю лишь из-за него. Джон Симираль. Всех в офисе называют по фамилии, но не меня. Казалось бы честь, но я шестерка. Шестерка шефа, его, как принято называть, секретарь. Джон, Джон, Джон. И так целый день. Надо мной смеются за спиной, ведь все у кого было это имя, давно его сменили, но на меня, как проклятие, наложена семейная традиция. Каждого сына семьи называют в честь деда, а каждую дочь в честь бабушки. Пожалуй, начнем, начнем мой последний день, мой последний, но лучший день в своей жизни.

«Доброе утро, Рикки», - подумал он, открыв глаза. Джон всегда любил это имя. Так что для себя он – Рикки. «Надо бы сделать себе самый лучший выходной в своей жизни. Что ты делаешь редко, но между тем, очень любишь?» Опрокинув в себя стакан коньяка и, покурив у окна, Джон оделся и вышел во двор, поймал такси, щедро дал на чай водителю. «Остановите у ресторана Оазис». Самое дорогое блюдо, вино, сигара. Роскошь, которую он себе позволяет не часто. Пара часов гулянья по городу, клуб. Музыка, стучащая в висках, дорожки, белеющие на столах, дым в цвет свету люминесцентных ламп, полуголые девушки. Воротит желудок, бег, белоснежный друг, мерзкий запах, дорогая еда из ресторана выходящая, оттуда же куда входила. Это нормально, тут никто не знает его имени, это не редкость, тут Джон обычный человек, среди обычной молодежи, приходящей сюда оттягиваться. Он любит это стадное чувство, и его будут любить, будут думать лишь о нем, скоро, уже скоро. Барная стойка, скучающая девушка, то, что надо. Его любовь, самая большая в мире, самая сильная и крепкая на этот вечер. Дыхание, отдающее алкоголем, комната на втором этаже клуба, кровать, пропахшая дымом сигарет и запахами десятков людей, расслаблявшихся здесь. «Рикки» все равно, сейчас ему плевать на всё. И так будет отныне и навсегда, он не будет сдавать кровь, чтобы узнать, заболел ли он чем-нибудь, его не будет волновать, что с утра девушка проснется уже беременная, что через месяц она сделает аборт, узнав, что сын родится уже больной спидом. Сейчас ему хорошо, это главное. Прокрутим на полчаса вперед. Эшли, если это ее настоящее имя, заснула, Джонни нашарил ручку и листочек у себя в кармане рубашки, начеркал при свете мобильника благодарность, придавил записку и пятьсот долларов настольной лампой, оделся и тихо вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Оплатил комнату, на пару часов вперед, чтобы его дорогая поспала. «Дорогая», так бы он хотел называть свою жену, но уже поздно отступать. Стук каблуков ботинок, о железные ступени лестницы здания. «Как все-таки иногда приятно прогуляться вот так, пешком, на крышу высотки, почувствовать усталость в ногах».

Крыша. Холодный ветер. Дождь. Погода подстать. Край крыши. Быстро собирающиеся люди внизу. В этом городе ничего не остается незамеченным. Сейчас он всеобщий любимец. Никто не смеется над ним. Кто-то ему сопереживает, кто-то боится увидеть его внутренности на асфальте, для кого-то он клоун, который сейчас не смешно пошутит. Луч прожектора, режущий в глаза. «Не хватает “Алилуи”», - усмехнувшись, подумал Джон.

Шаг, и асфальт ближе.