« Сидеть на крыше за сохнущим бельем и каждую более-менее странную тень принимать за Бога ». Я научусь писать стихи, и тогда ты меня полюбишь. До тех пор в меня будет проваливаться по три книги в неделю и много чужого смеха. За половину истории снег достигает уровня второго этажа, мы выходим из пары в окно и идем домой, откапывать самих себя. Эти твои мартовские шуточки, которыми я собиралась озаглавить своё письмо [но дала ему свое имя]. Плохая привычка - писать столько писем, возможно, после смерти меня заставят на них отвечать, на все до единого.

Старуха перед храмом убеждает, что если убрать из молитвы слова, останешься только ты сам, и что она много раз такое видела. В ней исчезает слишком много вина, но ей хочется верить. В конце концов, это ведь не она путает лица поэтов. И не она оставляет круглые следы от горячих чашек на наших столах. Мы будем тогда на море и не будем об этом знать, а пятна обнаружим позже. Лучше вовсе не возвращаться и оставить всю эту чрезмерную прорву прочитанного.

Обещают холодные вечера, это время учиться не отрекаться от всех ради минут близости. Время менять шторы на более светлые, переставлять образа и верить, верить, верить. Время прятать усталость, плохие вкусы, недовольных соседей за их собственными дверями. Время доставать прозрачные блузки и бесстыдные мысли, вспоминать глупые истории, ложиться под поезда [неутихающих страстей]. Всё это должно было случиться, так почему не этим числом отметить начало?

Встретимся ровно в семнадцать минут четвертого.
Будет утро.