Я просто шел по темной улице. Темная вода струилась по асфальту, золото света от фонарей разливалось по земле. Холодный ветер задувал под воротник пальто, первые нотки зимы прокрадывались в сознание. Холод наполнял ладони, просачиваясь сквозь сжатые пальцы, и неумолимо пробирался внутрь. Улица заставила меня вдыхать запах октября, запах опавшей листвы, запах глубокой ночи, ночи, которая позволяет мне остаться наедине с собой.
Я просто шел по темной улице. Я шел, втянув голову в плечи, закутавшись в скудную удавку шарфа, шел, засунув руки по локоть в карманы, шел, ощущая отчуждение каждой непокрытой клеточкой своего тела. Я шел, лишенный желаний, переставлял ноги в стремлении достичь прилавка.
Я шел пять минут, я выкурил сигарету и выбросил белоснежный окурок в грязь, покрытую осенними листьями. Я шел десять минут, и пинал жестяные банки, и они рассыпались в пыль прямо у меня под ногами. Я шел час, шел второй, я чувствовал боль холода кончиками пальцев, я смотрел перед собой и не видел ничего, кроме глупого мелькания фонарей на пустых улицах спящего города, в котором никого нет.
Мне стало скучно смотреть себе под ноги. Я уже перешагнул через все лужи, через все темные трещины на тротуаре, я прошел мимо диктаторов и самых знаменитых мертвецов, я проскочил кордоны береговой охраны и вышел на прямую, ведущую прямо к рассветному солнцу. Но до него еще было далеко, дальше, чем до самых далеких звезд, чем до самой простой мечты, дальше, чем до теплых рук, которые могли бы обвить мою шею и уронить продрогшее тело в мягкие объятия пухового одеяла. Я был далек от очага, далек от идеалов совести, далек от немого успеха. Далек от отутюженных стрелок на брюках, далек от рычащего мотора мустанга, далек от пустынных километров и заснеженных вершин единственного настоящего места на свете. Мне стало так скучно переставлять ноги, я так разуверился в механике процесса, что вскинул голову в беззвучном вопле.
Мой взгляд оторвался от луж и носков потертых ботинок, он было устремился вперед, в радостном стремлении впиться в небеса, встающие стеной прямо из-за горизонта. Но он встретил лишь холодную ночь, морось и подсвеченные золотом рекламные щиты.
Я встал, как вкопанный. На перекрестке было пусто. Не было ни луны, ни звезд, ни самого даже неба, из подсвеченной темноты на меня смотрели три белых прямоугольника. Я не поверил своим глазам. Я моргнул, потом моргнул еще раз, потом сжал кулаки и замерзшими костяшками потер глаза, но ничего не изменилось.
Левый плакат гласил: «Пока жизнь вам не нравится, она проходит». В центре криком в ночь врывалось: «Будущее уже наступило». Наконец, справа, вполоборота ко мне стоял щит, изрекающий: «Молодость – это проза».
Я зажмурился и открыл глаза лишь тогда, когда уже запомнил все до последнего слова. Мои чувства были смешаны, но одно я знал точно – если мне и не хватало одного-единственного кусочка, чтобы собрать паззл своих намерений – то вот, это он. Я открыл глаза. Передо мной по прежнему стояли щиты с обращенными ко мне репликами. Значит, это не галлюцинация, не самообман. Это не мое сознание шлет мне знаки. Просто что-то извне, что то снаружи не выдержало и ставит меня перед фактом. Заставляет действовать, заставляет в форме, доступной моей глобализованной голове. Я круто развернулся на пятках. Сухой песок был теплым, босые ноги погружались в него и вновь вырывались вовне, рассыпая фонтаны песчинок. Я бежал к волнам прибоя, с единственным желанием – обнять их, будто старых друзей. Вдалеке белели треугольники парусов, скалистые уступы разрезали потоки бриза. Я пал на колени в соленые волны. Я понял, что, ошеломленный их красотой, я не способен вымолвить ни слова. Я не помнил ни единой причины, которая могла бы согнать с моего лица улыбку. Вдалеке, ближе к полоске зеленого леса, за моей спиной стояли три рекламных щита. Старые, покосившиеся, они расписывали преимущества новой линейки автомобилей, вкус консервированных овощей и выгоды ипотечного кредитования.
