Келли просыпался каждый день и видел либо жирафов, либо элементарную синюю геометрию на оранжевом фоне. У него было два комплекта постельного белья. Оба на двоих, но ему это было не нужно. Он не раздвигал дивана – широкое двухместное ложе вызывало у него чувство одиночества. Поэтому он ограничивался половинкой, а простыню складывал вдоль пополам, чтобы не валялась по полу. Келли уже привык к такому положению вещей и не хотел ничего менять.
В юности он представлял все иначе. Он представлял комнату под крышей в каком-нибудь старом доме. Светлые обои, высокий потолок. Огромное, почти во всю стену, двустворчатое окно в белой раме, а за ним – ежедневное небо. Синее, серое, красное на закате и фиолетовое в момент рождения ночи – это служило бы Келли телевизором. А в комнате, почти во всю ее площадь – огромная мягкая кровать. Она не складывается и не двигается. По складкам постельного белья пробегает тень восходящего солнца и легкий ветерок из приоткрытой створки. И в юношеских мечтах Келли это ложе не напоминало ему об одиночестве. Тогда он был уверен, что оно будет пустовать только тогда, когда он этого захочет. А в остальное время, по его наивному предположению, всегда нашлась бы та, которая, пусть и ненадолго, составит ему компанию на этом поле сна, которое одновременно было и кабинетом, и столовой, и.. игровой комнатой. А за окном, под небесным покрывалом, грелись бы на солнышке скаты коричневых крыш. И Келли наблюдал бы за подростками, которые вылезли поближе к небу. Выпить вина, побыть одни или оставить свой красочный след на стене лифтерной будки. Тогда он и сам был не прочь заняться этим.
«Бы». Чувствуете, сколько несвершенного в этом коротеньком слове? Вроде бы такое маленькое, оно отражает огромный груз упущенных возможностей, невоплощенных грез. Келли очень не любил это «бы». Если «бы» он держал небольшой абортариум, ну знаете, такое заведение, в котором из успешных женщин вырезают маленькие неожиданности, так вот если бы Келли держал такое заведение, он назвал бы его «Бы».
Но у бедняги никогда не вязалось с предпринимательством. Начисто было атрофировано необходимое чутье, да и руководитель из него был никудышный. Так что Келли вовремя понял, что он из тех, кто «работает на», и в момент социального созревания быстренько устроился на мясокомбинат. Вы наверное спросите, как это такой маленький человек, обычный городской скромный паренек всаживает иголки со снотворным в бедных зверушек, как вскрывает им глотки, вырезает языки, уши, потрошит туши и сдирает кожу, а потом рубит ребра и хребты, срезает с них плоть и отправляет на прилавок.. Да Бог с вами! Келли и коровы-то настоящей никогда не видел. Я забыл, к стыду моему, как рассказчика, сказать вам, что дело происходит в недалеком будущем. Лет, наверное, через десять после предполагаемого конца света. У нас тут все уже немного иначе. С точки зрения мясопроизводства, конечно же, не более.
Так вот, мыслями об уютном гнездышке под крышей, затерянном в историческом центре столицы, юношеские мечты Келли не ограничились. В числе прочих стоит упомянуть одну – о прекращении жестокого обращения с животными. Нет, Келли не был «зеленым», и соболезнующим вегетарианцем не был тоже. Просто он хорошо чувствовал скорбную безысходность сложившейся в мире ситуации – человеку все еще приходилось использовать божественный механизм для создания еды. Успехи на биолого-химическом поприще были еще слишком малы для того, чтобы выращивать мясо, минуя стадию влажных телячьих глаз и трепещущей души.
Но время на месте не стоит, и пробирки не покрылись пылью. В поте лица уважаемые корифеи наук трудились над созданием плоти, идентичной натуральной, и под занавес эпохи двигателей внутреннего сгорания им это удалось. Так что Келли обрел самостоятельность уже в новом мире, мире без тяжелых металлов в каждом вдохе и без демонических обрядов на животноводческих фермах.
Работа у Келли не сложная. Если совсем грубо округлить его заслуги – он грузчик. Весь процесс делится на несколько простых этапов. Вместо загонов на «ферме» теперь стерильные боксы размером метр на метр на метр. Их сотни в длинной освещенной оранжерее, в несколько рядов, и ни следа былой грязи, вони, навоза.. Просто множество стеклянных коробок.
Сначала, вместо фермеров в грязных клетчатых рубашках, приходят крахмальные ученые в белых халатах. Они кладут в бокс основу будущего антрекота – маленький, похожий на грецкий орех кусочек мышечной ткани, вытруженный в лаборатории. Подводят к нему электроды, какие-то трубки, жмут на кнопки. Потом переходят к следующему боксу с таким же кусочком бездушной, пробирочной плоти.
Метр на метр на метр. Тонна мяса вырастает за четыре дня. Изначальный кусочек краснеет, набухает, иногда даже пульсирует под напором жидкости из трубок. Сплетается плоть, растут жилы, иногда даже кости удаются. Келли знать не знает, как все это происходит, да ему и не важно. Он подъезжает к готовому боксу на своем проспиртованном погрузчике и смотрит на лампочку. Зеленая – значит парное мясо, первосортная говядина, нужно везти на склад «А». Там аккуратно положить в холодильную камеру и возвращаться в оранжерею. Желтая – значит мясо на кости. Везти на склад «В». Там разберутся, что делать дальше. Красная – значит буренка не удалась. Много жил, или и вовсе не коровкина это плоть. Везти в сектор «С», там потыкают шприцами и решат – на фарш или на свалку. То есть на фарш через другие коридоры.
Вот и вся работа, которой занимается Келли, и его это устраивает. Он радуется, что его детская мечта, его предположение оправдалось. Что великие умы придумали все именно так, как ему хотелось. Вечером, ровно в шесть, он снимает свою спецовку, натягивает джинсы и футболку и идет в паб, отметить свою победу над человеческой жестокостью парочкой кружек пива. Каждый день он решает важнейшую проблему – проблему голодающего мира. После бара он приходит домой и включает телевизор, в котором в перерыве между супергеройским кино, улыбающиеся мужчины и женщины предлагают вам парное молоко. Буренки теперь счастливы, гуляют по полям, жуют травку и звенят колокольчиками. Вывели даже специальный, карликовый вид для городского одомашивания.
А свиньи и вовсе вымерли. Остались только в лесах да в зоопарках. Ну не нужны они теперь живые. Зачем поганить жизнь таким мерзким телом, которое половина религиозного мира считает грязным, когда отбивную можно вырастить напрямую, без участия Бога.
Келли доволен. Каждый вечер он падает на половинку дивана и накрывается либо жирафами, либо простейшей синей геометрией на оранжевом фоне. Не все его мечты сбылись, но он считает, что сбылось достаточно. Остальное можно списать на процессуальную ошибку. И на свалку, то есть на фарш, только другими коридорами.