@neuer
NEUER
OFFLINE – 02.04.2021 16:36

Живи решением, а не проблемой.

Дата регистрации: 23 августа 2011 года

And to anyone who takes pity or effence, I say, judge yourself. This is where I live. This is who I am.
http://vk.com/shilovskaya.alex
http://trislovamne.ru/ostraumka
https://twitter.com/#!/little_protege
http://vk.com/galemorganharold
<script src="http://www.clocklink.com/embed.js"></script><script type="text/javascript" language="JavaScript">obj=new Object;obj.clockfile="0026-yellow.swf";obj.TimeZone="Russia_StPetersburg";obj.width=150;obj.height=100;obj.wmode="transparent";showClock(obj); </script>

Ой, ну что, я сюда вернулась. А почему?… Даже не знаю. Наверное, потому что меня оккупировали везде, и изливать себя мне больше негде.

Сейчас уже май, а я хочу обратно в зиму. Нет, правда, я люблю холод, снег. Мне комфортно зимой. Я никогда особенно не любила весну, а теперь и вовсе ее не полюблю.

За это время прошло не так много событий. Отличная сессия, два концерта, поездка в Швейцарию и Францию, неделя Германии, защита курсовой. И еще одно. Разрыв с близким мне человеком. Кто бы мог подумать! Конечно, я знала, что так будет. Но я не знала, что это будет так скоро. И что произойдет так. Мне…нехорошо, да. Но я все равно держусь. И не показываю свои эмоции. Иногда просто накатывает такое, что нужно поныть. Благо такое бывает редко. Ладно, ничего…прорвемся.

Боже, еще один близкий человек моему сердцу https://weiterimmerweiter.viewy.ru теперь читает мой блог) Спасибо, что следишь ;)

Я чувствую, как я сильно загоняюсь. Внутрь себя. Мне хочется уехать в одиночестве туда, где я никого не знаю и туда, где раньше нигде не была. Я не знаю, почему, но я совсем не чувствую приближения нового года. Я совсем не ощущаю атмосферы праздника. День ото дня мне становится страшно, что я могу потерять близких и дорогих мне людей. Я не знаю, откуда у меня это чувство. Но раз от раза я все чаще вспоминаю цитаты, что ничего нельзя удержать и чем ближе ты к человеку, тем дальше он от тебя. Но я не могу быть дальше, потому что эти люди мне необходимы. И мне чертовски страшно даже думать, что кто-то из них может уйти. Иногда мне кажется, что кто-то устал от меня. Это лишь внутреннее ощущение, но вдруг?

Сегодня у меня был дикий приступ тревоги и паники. Я не могла есть. Я даже не могла элементарно читать. Что-то дикое сдавливало мне горло и доводило до полнейшего отчаяния и страха, ощущения, что что-то случилось. Но больше всего меня раздражает то, что мне приходится носить всё это в себе и улыбаться. Это получается, хотя и с трудом, но и то благодаря моим двум девочкам из универа, с которыми мы просто не можем не смеяться. Но после, когда я еду домой, все мысли накатывают на меня волной и становится дико.

Я не знаю, поможет ли мне то, что скоро я уеду на новый год. Возможно, будет полегче. Нужно будет готовиться к экзаменам и разбирать каждый вопрос. Философию и культурологию так просто не сдать. Да и историю Германии тоже. Нужно всё учить.

Завтра очередная неделя учебы, внутренних побегов и улыбок. Плюс завтра еще зачет по истории науки. Я надеюсь, он пройдет успешно, и я получу уже четвертый зачет.

Публицист Кристофер Хитченс, который год назад умер от рака пищевода, тщательно документировал все фазы своего заболевания.

Я не раз просыпался с чувством, будто я умер. Но то июньское утро, когда я почувствовал себя запертым в собственном трупе, стало для меня полной неожиданностью. Мне показалось, что меня выпотрошили, а потом грудь набили медленно застывающим цементом. Я слышал собственное дыхание, но не мог набрать воздух в легкие. Сердце билось то ли слишком сильно, то ли слишком слабо. Любое движение, даже самое малое, требовало тщательного обдумывания и планирования. Мне потребовались нечеловеческие усилия, чтобы пересечь номер в нью-йоркском отеле и вызвать скорую помощь. Медики прибыли очень быстро, вели себя вежливо и профессионально. У меня было время удивиться, зачем им нужны такие экзотические ботинки и шлемы и столько оборудования, но теперь, вспоминая всю сцену целиком, я вижу: это был момент элегантного и необратимого перехода из мира здоровых за резкую границу края недугов. Несколько часов потребовалось, чтобы привести мое сердце и легкие в рабочее состояние, а затем сотрудники печального пограничного поста передали мне приветы из прошлого и сообщили, что моя следующая остановка должна быть у онколога. Будущее мое окутала мрачная тень.

Накануне вечером я отмечал с друзьями в Нью-Хейвене успешный выход своей последней книги. А в конце того дня, ставшего столь отвратительным, мне, как предполагалось ранее, предстояло выступать у Джона Стюарта в The Daily Show, а затем в книжном магазине на 92-й улице, в Верхнем Ист-Сайде, вместе с Салманом Рушди. Колебания длились недолго и в конце концов привели к следующему: я не могу отменить этих встреч, подвести друзей и упустить возможность продать кучу собственных книжек. Я справился со всем этим так, что никто ничего не заметил, хотя меня дважды по-страшному вырвало прямо перед выступлением. Именно так ведут себя жители края недугов в безнадежных попытках хоть как-то уцепиться за прежнее место обитания.

Новая страна оказалась на удивление гостеприимной. Все ободряюще улыбаются, расизмом и не пахнет. В воздухе витает дух абсолютного равенства, а те, кто занимают высокое положение, явно добились этого своими заслугами и напряженным трудом. Шутки здесь так себе, о сексе никто не говорит, а кухня хуже любой, с какой мне только доводилось сталкиваться. В этой стране есть собственный язык — lingua franca, скучный и сложный, со множеством труднопроизносимых названий, таких, как «ондансетрон» (лекарство от тошноты). Имеется немало экзотических действий, к которым еще предстоит привыкнуть. Например, официальное лицо, с которым ты встречаешься впервые в жизни, может вдруг изо всех сил ткнуть тебя пальцем в горло. Именно так я узнал, что рак уже распространился по моей лимфатической системе, и один из деформированных красавцев-узлов, который располагался над правой ключицей, уже настолько велик, что его можно увидеть и прощупать. Не очень-то приятно, когда твой рак вот так запросто прощупывается. Особенно если на данном этапе никто не знает, каков его первоисточник. Карцинома ловко движется изнутри к поверхности. А вот диагностика и лечение часто слишком медленно и неловко движутся в обратном направлении. В мои ключицы впилась целая куча игл. Мне сказали, что результат биопсии будет готов через неделю.

Выявление ороговевающих раковых клеток, полученных при первом анализе, заняло времени больше, чем открытие неприятной, но неизбежной истины. Когда я читал медицинские документы, то в глаза мне сразу бросилось слово «метастазированный». Некто чужой поселился в моих легких и в моем лимфатическом узле. А базой его, как выяснилось спустя какое-то время, оказался мой пищевод. Мой отец тоже умер от рака пищевода, причем очень быстро. Ему было семьдесят девять. Мне — шестьдесят один. Если жизнь — это гонки, то очень скоро мне предстоит финишировать.

Пресловутую теорию Элизабет Кюблер-Росс, согласно которой человек переходит от отрицания к гневу, от торговли к депрессии и затем к сомнительной благодати «принятия», следовало проверить на моем примере. Какое-то время я действительно находился на стадии отрицания: я ведь жег свечу своей жизни с обеих сторон и находил, что она дает очень приятный свет. Но по той же причине я не мог представить, что это известие повергнет меня в шок и заставит рыдать из-за того, что жизнь так несправедлива. Я давно уже чувствовал, что Мрачная Жница машет косой в мою сторону, и теперь столкнулся с чем-то настолько предсказуемым и банальным, что это казалось скучным даже мне самому. И по той же причине бессмысленным был гнев. Я был глубоко подавлен ощущением пустой траты времени. У меня было столько планов на ближайшие десять лет. Я чувствовал, что достаточно потрудился, чтобы заслужить их реализацию. Неужели я не доживу до того дня, когда мои дети вступят в брак? Неужели не увижу, как будет отстроен Всемирный торговый центр? Неужели не прочту — и не напишу! — некрологов на престарелых злодеев Генри Киссинджера и Йозефа Ратцингера? Но я понимал: подобные мысли — это именно то, что они и есть: сентиментальность и жалость к себе. Свой последний полет в качестве здорового человека я совершил в Чикаго, где проходила книжная выставка и где меня ждало множество читателей. Именно тогда я перешагнул порог в миллион миль полетов с компанией United Airlines, и впереди меня ждали немыслимые преимущества и льготы. Но ирония — это мой бизнес, и я не видел в происходящем ничего иронического. Вряд ли мне было бы приятнее узнать о своем раке в тот день, когда меня вышвырнули бы из салона первого класса и оставили прямо на летном поле. На дурацкий вопрос: «Почему я?» космос, не задумываясь, отвечает: «А почему нет?»

Перейдем к стадии торговли. Может быть, здесь есть какая-то лазейка. В онкологии торговля идет за возможность нормально прожить еще хоть несколько лет, и ради этого вы соглашаетесь на химиотерапию, а потом, если повезет, на лучевую терапию или даже на операцию. Вот на что идут ставки. Вы поступаетесь чувством вкуса, способностью к концентрации, пищеварением, волосами… И сделка кажется вполне разумной. К сожалению, в процессе приходится опровергать одно из самых привлекательных клише нашего языка. Вы слышите его сплошь и рядом. Люди не болеют раком. Они сражаются с раком. Никто из доброжелателей не может упустить соблазнительный образ: вы можете победить! Даже в некрологах тех, кто умер от рака, постоянно говорят о том, что они умерли после долгой и бесстрашной борьбы со смертью. Никто не говорит того же о тех, кто долгое время страдает болезнями сердца или почек.

Лично мне нравится образ борца. Иногда мне хочется страдать за правое дело, рисковать жизнью ради блага других людей вместо того, чтобы являться обычным смертельно больным пациентом. Но хочу, чтобы вы узнали: когда ты сидишь в комнате рядом с целой кучей других финалистов, и добрые люди приносят большой прозрачный пакет с ядом и подключают его к твоей руке, а ты читаешь (или не читаешь) какую-нибудь книгу, пока отрава медленно поступает в твой организм, то образ стойкого солдата или революционера в воображении как-то не возникает. Ты тонешь в собственной пассивности и бессилии, растворяешься в беспомощности, будто кусочек сахара в горячем чае.

Из-за упомянутого яда я потерял около четырнадцати фунтов, и при этом мне не стало легче. Из-за него мои ноги покрылись ужасной сыпью, для которой ни у одного врача не нашлось названия, не говоря уже о лекарстве. (Дайте какого-нибудь другого яда, который без борьбы избавил бы меня от этих мерзких красных точек.) Я готов был стать жестоким и безжалостным к врагу и его распространяющимся колониям, убивающим мое тело. Но почему-то вопросы смерти и сохранения жизни оставляли меня на удивление безразличным. Я с легкостью смирился с потерей волос. Волосы начали выпадать в первые же две недели лечения. Я заметил это в душе и стал собирать их в пластиковый пакет. Из моих волос можно было бы построить целую плавучую дамбу в Мексиканском заливе. Но я не был готов к тому, что лезвие бритвы неожиданно проскользнет по моей щеке, не встретив на пути ни единой щетинки. И к тому, что моя абсолютно гладкая верхняя губа начнет выглядеть так, словно я сделал эпиляцию, будто я чья-нибудь тетушка — старая дева, я готов не был. (Большую часть волос на груди, которые, пока не выпали и напоминали два континента, пришлось сбрить из-за различных больничных манипуляций, и они являли собой довольно печальное зрелище.) Я перестал быть самим собой. Если бы одной из моих медсестер была Пенелопа Крус, то я бы этого даже не заметил. В войне против Танатоса, если уж мы называем этот процесс войной, первой ощутимой жертвой является мгновенная утрата Эроса.

Такой была моя первая реакция на коварный удар. Я твердо решил сопротивляться изо всех сил, пусть даже пассивно. Я хотел получить самые квалифицированные консультации. Мое сердце работало, кровяное давление нормализовалось, другие анализы тоже были хорошими. Мне стало ясно, что если бы не мое богатырское здоровье, мне пришлось бы давно перейти к более здоровому образу жизни. Против меня выступил слепой, лишенный эмоций враг, которого радостно приветствовали те, кто давно уже желал мне болезней и смерти. Но на стороне моей жизни сражались блестящие, бескорыстные врачи — и плюс к тому удивившее меня количество групп поддержки. Об этом я надеюсь написать в следующий раз, если, конечно, — как всегда говорил мой отец — уцелею.

Натали Портман

Актриса, 31 год, Лос-Анджелес

На самом деле я 85-летняя карлица.

Однажды я шла по улице, и вдруг кто-то крикнул: «О боже, смотрите, это же Вайнона Райдер». Я обернулась, чтобы увидеть ее, но тут поняла, что все смотрят на меня.

Свою первую роль я сыграла в 11 лет, так что ближе к двадцати я уже вовсю говорила себе: хватит.

«Леон» не принес мне особой радости. Я горжусь тем, что снялась в нем, но это было так странно — в 12 лет вдруг ощутить себя объектом сексуального вожделения.

Это так странно — быть ребенком на съемочной площадке. Пока идет работа, ты такая же, как все, но как только объявляют перерыв, все актеры расходятся по своим комнаткам — поспать или попить пива, а ты берешь книги и идешь в школу.

По-настоящему умные люди не получают пятерки. Они знают, что оценки на самом деле ничего не значат.

Я рада, что прошла через все это. Я успела побывать той, кем меня хотели видеть родители; той, кем хотели видеть продюсеры; и той, кем хотели видеть зрители.

В списке актрис я, кажется, плетусь в самом хвосте. В среднем я делаю пару фильмов в год, а многие мои коллеги — даже те, кто младше, — давно уже снялись в сорока.

После «Звездных войн» я вдруг осознала, что всю жизнь буду актрисой. Невозможно стать адвокатом, доктором или кем-то еще после того, как ты снялась в этом фильме.

Когда я смотрю на свою куклу из коллекции «Звездных войн», я думаю, что это так странно: где-то далеко прямо сейчас маленькие дети играют мной.

Я — ребенок восьмидесятых. У меня были Барби и Мой маленький пони, но я вечно портила их — изрисовывала лица и отрезала волосы.

В детстве я хотела стать космонавтом, доктором и ветеринаром, но перед этим, конечно, русалкой.

Кажется, я выросла быст­рее, чем должна была вырасти.

Хотела бы я иметь такую же дочь, как я — симпатичную, остроумную, образованную, знающую многих людей и к тому же способную заработать кучу денег.

У моего отца был раздолбанный «шевроле», а у моей матери был раздолбанный «олдсмобиль». Мои родители не тратились на большие дома и не покупали хороших машин, зато мы смотрели все театральные премьеры и много путешествовали.

Отец научил меня одному простому правилу: чего не может быть в жизни, не должно быть на экране.

Однажды, когда мне было восемь, отец взял меня на одну из своих медицинских конференций. Он демонстрировал лазерную хирургию на курице, и все аплодировали, а я была в бешенстве, потому что курица умерла. С тех пор я не ем мяса.

Мой дед, польский еврей, был ярым социалистом. В тридцатые он занимался организацией лагерей, где тех, кто собирался уезжать в Палестину, обучали ведению сельского хозяйства. Первый кибуц был создан людьми, прошедшими как раз через такой лагерь.

Я неплохо говорю на иврите и даже думаю на нем — когда оказываюсь в Израиле.

Никогда не знаешь, как рождаются слухи. Когда, например, я постриглась наголо, про меня стали говорить, что я либо неонацистка, либо лесбиянка, либо у меня рак. Хорошо хоть не всё сразу.

Я стараюсь не браться за роли евреев. Каждый месяц мне присылают по двадцать сценариев о холокосте, но я ненавижу этот жанр.

Я хочу как можно больше сниматься в комедиях, потому что до сих пор не видела ни одной по-настоящему смешной.

Мне нравится, когда люди говорят мне, что я выгляжу как еврейка.

Я знаю, что у меня красивые уши, хотя у меня нет мочек. Но я научилась любить свои уши такими, какие они есть. Ведь жить без мочек — это не конец света.

Мне всегда казалось, что руки — самая красивая и выразительная часть тела.

Ненавижу махать перед людьми своими сиськами.

Мужчины такие странные. В школе у меня был парень, и когда я поцеловала его на первом свидании, про меня стали говорить: шлюха.

Кажется, именно мне суждено стать той женщиной, которая объявит войну шпилькам. Все вокруг говорят, что я должна носить обувь на высоком каблуке, но я никогда не понимала этой странной концепции: чем длиннее ноги, тем они привлекательнее.

Меня страшно интересует, как именно человечество пришло к тому, что женщины должны брить подмышки и ноги.

Я редко ругаюсь с людьми, но однажды я поссорилась с человеком, который сказал, что я слишком много думаю обо всем подряд.

Умные женщины любят умных мужчин больше, чем умные мужчины любят умных женщин.

Ненавижу повышать голос. Когда я злюсь, я плачу.

Не люблю, когда меня называют милой. «Милая» — это слово, которое больше подходит для твоей кошки.

Один дизайнер как-то сказал мне, что если я надену его платье, то продажи его марки взлетят вверх. Помню, я очень расстроилась. Последнее, в чем я бы хотела оказывать на людей влияние, — это мода.

Не нужно становиться актерами. В мире есть чем заняться.

Иногда самое сильное, что ты можешь сделать, — это сказать «нет».

Я обожаю сон. Многие люди вскакивают утром по будильнику, даже если им никуда не нужно спешить. Они считают сон пустой тратой жизни, но мне всегда казалось, что сон, наоборот, — это лучший способ провести время.

Чем старше ты становишься, тем меньше тебя должно беспокоить, что о тебе думают остальные.

Я полный технический кретин. Проблемы начинаются даже тогда, когда я включаю телевизор.

Я вечно говорю по телефону, потому что у меня никогда не получается подолгу быть с теми, с кем мне по-настоящему хочется быть.

Не люблю, когда продюсеры размахивают мною, как плюшевым Микки-Маусом.

Самым честным со мной был Вуди Аллен. Он сказал: «Господи, как ты ужасна!»

В детстве все думают, что смогут изменить мир.

Мечты — это просто попукивание мозгом.

Когда мои друзья впервые пробовали марихуану, меня просто не было дома.

Я люблю быть дома.

нужно все менять или будь как должно
не могу понять, нету сил проверить
под одеждой холод бежит по коже
я уже с трудом открываю двери
нету сил готовить, стирать одежду
застилать постель, заряжать мобильник
нету сил вставать по утрам как прежде
но хватает чтоб отрубить будильник
я гнию как нищий дезоморфинщик
и живу хоть как-то того лишь ради
чтобы после приема отвратной пищи
заблевать стихами листок в тетради

(с)

Я же теперь без тебя ни одного события не смогу пережить. Да что там…И дня не смогу. Я привязалась к тебе очень. Всей душой, правда

Страус не имеет австралийского паспорта. (с)
Все страусы в дождливую погоду не ходят в шлёпанцах. (с)

Обе посылки отрицательны, поэтому вывода сделать нельзя.

Господи, это так прекрасно, что у меня пропал дар речи

Тут другая причина. А именно та, что рядом с тобой может подохнуть человек, а ты ничего не почувствуешь. Сострадание - да, но никакой боли. Твое брюхо в порядке - вот в чем дело! В метре от тебя в криках и мучениях умирает человек, а ты ничего не чувствуешь. В этом и заключается бедствие мира! Запомни это, мальчик. Поэтому все так медленно и движется вперед. И так быстро назад.

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но неважно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов, держащегося на ковбоях; я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих; поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне, в городке, занесенном снегом по ручку двери, извиваясь ночью на простыне -- как не сказано ниже по крайней мере -- я взбиваю подушку мычащим "ты" за морями, которым конца и края, в темноте всем телом твои черты, как безумное зеркало повторяя.


Дождаться ночи и увидеть отраженье в окне,
И разложить ее портреты на зеленом сукне.
Оплавить свечи в воду и довериться зеркалам,
Сойти с ума, гадая, что готовит завтрашний день.
А день как день, вот он был, а вот и вышел он весь.
А ночь как ночь, глядишь давно пора бы выключить свет.
Ты сто четвертым гражданином влез под грязный навес,
Шипя, ползет за жалкой жертвой желтоглазый дракон.

И целый веер пассажиров лезут в задний проход,
И двери-бритвы отсекают незалезшую плоть.
Водитель Менгеле всем телом наступает на газ,
И из трубы сочится сладкий убивающий дым.

А позже руки кандалами приворотят к станку,
И до отбоя будешь резать из железа солдат.
В вечернем шопе добывать в цветных пакетах корма,
И перебежками, наощупь, добираться домой.

Дождаться ночи и увидеть отраженье в окне,
И разложить ее портреты на зеленом сукне.
Оплавить свечи в воду и довериться зеркалам,
Сойти с ума, гадая, что готовит завтрашний день.

NEUER

Самые популярные посты

13

Раньше выстрела не падай.

10

нужно все менять или будь как должно не могу понять, нету сил проверить под одеждой холод бежит по коже я уже с трудом открываю двери ...

7

Я чувствую, как я сильно загоняюсь. Внутрь себя. Мне хочется уехать в одиночестве туда, где я никого не знаю и туда, где раньше нигде не ...

7

Боже, еще один близкий человек моему сердцу http://weiterimmerweiter.viewy.ru теперь читает мой блог) Спасибо, что следишь ;)

7

Божебожебожемой, он же такой классный

7

Тэм, Тэм, какой же ты классный

Как такой голос может так сочетаться с такой внешностью, ну кааааакк?) Тэм из лав:*