Сабрина-мелкая сучка.

Я поняла, что если думаю об авроре, то скучаю по истокам. Я больше скучаю по самому началу моей авроры, по нашему 2011. Мне кажется хоть я тогда и я сейчас очень разные люди, все равно тогда было как-то более искренне и душевнее. Мне не грустно из-за того что я больше не буду в авроре как пионер, а если накатывает грусть, то из-за того что такое больше не повторится и что до конца этого раньше не ценил. Но такова человеческая натура Среди нынешних 16ти летних все меньше заслуживающих уважения индивидуальностей Из-за этого работа вожатым и пугает А вообще первый месяц осенни мне кажется создан что бы вспоминать и обдумывать все моменты лета А аж с октября снова начинаешь жить Как твои деньки девятнадцатилетней? Между 18 и 19 нету такой большой разницы как между 19 и 20. Или мне пока так кажется

Письмо Чарли Чаплина дочери Нет любви бескорыстней и безусловней, чем любовь родителей к своим детям. Чарли Чаплин, отец 12 детей, в 1965 году, будучи умудренным стариком 76 лет, написал письмо своей двадцатиоднолетней дочери Джеральдине, ищущей себя в танце на парижской сцене. Письмо эмоциональное, глубоко личное, но в то же время подходящее каждому из нас. Это пример отцовской любви и заботы, грусти и радости, гордости и переживаний, накопленной мудрости и сохранившегося в нем детства. «Я никогда не был ангелом, - писал гений кинематографа, - но я всегда стремился быть человеком. Постарайся и ты». Прочитайте это письмо и подумайте, чему научили Вас Ваши родители, и чему Вы хотели бы научить Ваших детей. «Девочка моя! Сейчас ночь. Рождественская ночь. Все вооруженные воины моей маленькой крепости уснули. Спят твой брат, твоя сестра. Даже твоя мать уже спит. Я чуть не разбудил уснувших птенцов, добираясь до этой полуосвещенной комнаты. Как далеко ты от меня! Но пусть я ослепну, если твой образ не стоит всегда перед моими глазами. Твой портрет — здесь, на столе, и здесь, возле моего сердца. А где ты? Там, в сказочном Париже, танцуешь на величественной театральной сцене на Елисейских полях. Я хорошо знаю это, и все же мне кажется, что в ночной тишине я слышу твои шаги, вижу твои глаза, которые блестят, словно звезды на зимнем небе. Я слышу, что ты исполняешь в этом праздничном и светлом спектакле роль персидской красавицы, плененной татарским ханом. Будь красавицей и танцуй! Будь звездой и сияй! Но если восторги и благодарность публики тебя опьянят, если аромат преподнесенных цветов закружит тебе голову, то сядь в уголочек и прочитай мое письмо, прислушайся к голосу своего сердца. Я твой отец, Джеральдина! Я - Чарли, Чарли Чаплин! Знаешь ли ты, сколько ночей я просиживал у твоей кроватки, когда ты была совсем малышкой, рассказывая тебе сказки о спящей красавице, о недремлющем драконе? А когда сон смежал мои старческие глаза, я насмехался над ним и говорил: «Уходи! Мой сон — это мечты моей дочки!» Я видел твои мечты, Джеральдина, видел твое будущее, твой сегодняшний день. Я видел девушку, танцующую на сцене, фею, скользящую по небу. Слышал, как публике говорили: «Видите эту девушку? Она дочь старого шута. Помните, его звали Чарли?» Да, я - Чарли! Я - старый шут! Сегодня твой черед. Танцуй! Я танцевал в широких рваных штанах, а ты танцуешь в шелковом наряде принцессы. Эти танцы и гром аплодисментов порой будут возносить тебя на небеса. Лети! Лети туда! Но спускайся и на землю! Ты должна видеть жизнь людей, жизнь тех уличных танцовщиков, которые пляшут, дрожа от холода и голода. Я был таким, как они, Джеральдина. В те ночи, в те волшебные ночи, когда ты засыпала, убаюканная моими сказками, я бодрствовал. Я смотрел на твое личико, слушал удары твоего сердечка и спрашивал себя: «Чарли, неужели этот котенок когда-нибудь узнает тебя?» Ты не знаешь меня, Джеральдина. Множество сказок рассказывал я тебе в те далекие ночи, но свою сказку — никогда. А она тоже интересна. Это сказка про голодного шута, который пел и танцевал в бедных кварталах Лондона, а потом собирал милостыню. Вот она, моя сказка! Я познал, что такое голод, что такое не иметь крыши над головой. Больше того, я испытал унизительную боль скитальца-шута, в груди которого бушевал целый океан гордости, и эту гордость больно ранили бросаемые монеты. И все же я жив, так что оставим это. Лучше поговорим о тебе. После твоего имени — Джеральдина — следует моя фамилия — Чаплин. С этой фамилией более сорока лет я смешил людей на земле. Но плакал я больше, нежели они смеялись. Джеральдина, в мире, в котором ты живешь, существуют не одни только танцы и музыка! В полночь, когда ты выходишь из огромного зала, ты можешь забыть богатых поклонников, но не забывай спросить у шофера такси, который повезет тебя домой, о его жене. И если она беременна, если у них нет денег на пеленки для будущего ребенка, положи деньги ему в карман. Я распорядился, чтобы в банке оплачивали эти твои расходы. Но всем другим плати строго по счету. Время от времени езди в метро или на автобусе, ходи пешком и осматривай город. Приглядывайся к людям! Смотри на вдов и сирот! И хотя бы один раз в день говори себе: «Я такая же, как они». Да, ты одна из них, девочка! Более того. Искусство, прежде чем дать человеку крылья, чтобы он мог взлететь ввысь, обычно ломает ему ноги. И если наступит день, когда ты почувствуешь себя выше публики, сразу же бросай сцену. На первом же такси поезжай в окрестности Парижа. Я знаю их очень хорошо! Там ты увидишь много танцовщиц вроде тебя, даже красивее, грациознее, с большей гордостью. Ослепительного света прожекторов твоего театра там не будет и в помине. Прожектор для них — Луна. Вглядись хорошенько, вглядись! Не танцуют ли они лучше тебя? Признайся, моя девочка! Всегда найдется такой, кто танцует лучше тебя, кто играет лучше тебя! И помни: в семье Чарли не было такого грубияна, который обругал бы извозчика или надсмеялся над нищим, сидящим на берегу Сены. Я умру, но ты будешь жить. Я хочу, чтобы ты никогда не знала бедности. С этим письмом посылаю тебе чековую книжку, чтобы ты могла тратить, сколько пожелаешь. Но когда истратишь два франка, не забудь напомнить себе, что третья монета — не твоя. Она должна принадлежать незнакомому человеку, который в ней нуждается. А такого ты легко сможешь найти. Стоит только захотеть увидеть этих незнакомых бедняков, и ты встретишь их повсюду. Я говорю с тобой о деньгах, ибо познал их дьявольскую силу. Я немало провел времени в цирке. И всегда очень волновался за канатоходцев. Но должен сказать тебе, что люди чаще падают на твердой земле, чем канатоходцы с ненадежного каната. Может быть, в один из званых вечеров тебя ослепит блеск какого-нибудь бриллианта. В этот же момент он станет для тебя опасным канатом, и падение для тебя неминуемо. Может быть, в один прекрасный день тебя пленит прекрасное лицо какого-нибудь принца. В этот же день ты станешь неопытным канатоходцем, а неопытные падают всегда. Не продавай своего сердца за золото и драгоценности. Знай, что самый огромный бриллиант — это солнце. К счастью, оно сверкает для всех. А когда придет время, и ты полюбишь, то люби этого человека всем сердцем. Я сказал твоей матери, чтобы она написала тебе об этом. Она понимает в любви больше меня, и ей лучше самой поговорить с тобой об этом. Работа у тебя трудная, я это знаю. Твое тело прикрыто лишь куском шелка. Ради искусства можно появиться на сцене и обнаженным, но вернуться оттуда надо не только одетым, но и более чистым. Я стар, и может быть, мои слова звучат смешно. Но, по-моему, твое обнаженное тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнаженную душу. Не страшно, если твое мнение по этому вопросу десятилетней давности, то есть принадлежит уходящему времени. Не бойся, эти десять лет не состарят тебя. Но как бы то ни было, я хочу, чтобы ты была последним человеком из тех, кто станет подданным острова голых. Я знаю, что отцы и дети ведут между собой вечный поединок. Воюй со мной, с моими мыслями, моя девочка! Я не люблю покорных детей. И пока из моих глаз не потекли слезы на это письмо, я хочу верить, что сегодняшняя рождественская ночь — ночь чудес. Мне хочется, чтобы произошло чудо, и ты действительно все поняла, что я хотел тебе сказать. Чарли уже постарел, Джеральдина. Рано или поздно вместо белого платья для сцены тебе придется надеть траур, чтобы прийти к моей могиле. Сейчас я не хочу расстраивать тебя. Только время от времени всматривайся в зеркало — там ты увидишь мои черты. В твоих жилах течет моя кровь. Даже тогда, когда кровь в моих жилах остынет, я хочу, чтобы ты не забыла своего отца Чарли. Я не был ангелом, но всегда стремился быть человеком. Постарайся и ты. Целую тебя, Джеральдина. Твой Чарли. Декабрь 1965 г."

Пусть уж меня ненавидят за то, что я есть, чем любят за то, чем я не являюсь.

Курт Кобейн

Подумай об этом безумии,
таком очевидном,
таком безобидном
безумии человека,
который в уединении
пишет стихотворение.

Подумай, в какое он ставит себя положение!
Он мог бы в карты сыграть,
или выпить,
или пойти танцевать,
или в кино
отправиться… Но
в каком-то самозабвении
он пишет стихотворение.

Подумай также о долготерпении
бедняги, который
на знает, как скоро
современники признают его дарование,
и тем не менее
пишет стихотворение.

Подумай о мании
такой очевидной,
такой безобидной
человека, которого даже
не одобряет жена
и который в случае ее одобрения
пришел бы в смущение.

Подумай о том,
кто в поэзию верит,
кто с нею в дружбе
и кого неприятности,
по всей вероятности,
по этой причине
ожидают на службе.

Подумай о том,
кто терпит лишения
и кто тем не менее
(это в наши-то дни!)
пишет стихотворение.

Констан Бюрньо (Перевод М. Кудинова)

ак мало все же человеку надо!
Одно письмо. Всего-то лишь одно.
И нет уже дождя над мокрым садом,
И за окошком больше не темно…

Зажглись рябин веселые костры,
И все вокруг вишнево-золотое…
И больше нет ни нервов, ни хандры,
А есть лишь сердце радостно-хмельное!

И я теперь богаче, чем банкир.
Мне подарили птиц, рассвет и реку,
Тайгу и звезды, море и Памир.
Твое письмо, в котором целый мир.
Как много все же надо человеку!

Эдуард Асадов

Мне всегда не хватало терпенья и воли.
Мне хотелось чуть больше. Как минимум - вдвое.
А ещё не хватало во взгляде загадки,
Нужных слов - в лексиконе, а в мыслях - порядка.
Не хватало тепла. Никогда не хватало
На духи, на часы, на такси до вокзала.
Не хватало капелей, стихов, сновидений,
Пяти стоп, шести чувств, семи пятниц в неделе.
Не хватало мне крыльев. А я бы летала…
Две руки есть, но их почему-то мне мало.
Нет, двурукою мне недостаточно быть,
Чтоб жалеть, раздавать, обнимать и дарить.
Не хватало людей, лиц, имён и событий,
Песен, вёсен, дождей и внезапных открытий…

… А сегодня проснулась. Привстав на кровати,
Испугалась: а вдруг мне когда-нибудь хватит…

© Веселкина Таня

Давайте станем чуть добрее,
Не будем злиться на других.
Жить с добрым сердцем веселее.
Ценить друзей, любить родных.

Мы все зависим друг от друга,
Плоха ли жизнь, иль хороша.
Дождь за окном, кружит ли вьюга.
С добром всегда светла душа.

Если хочешь понять человека,
То не слушай, что он говорит…
Притворись дождем или снегом
И послушай, как он молчит…
Как вздыхает и смотрит мимо?
Что улыбку рождает в нем?
Посмотри, каков он без грима,
С которым мы все живем…
Наблюдай, как он входит к детям,
К людям страждущим, старикам…
И хотя бы на миг на свете
Попытайся и стань им сам!
Не старайся быть хуже, лучше,
Без оценки смотри сейчас:
Прямо в сердце его, прямо в душу,
Прямо в бездну далеких глаз!
Если хочешь понять другого,
В глубь иди тогда, не вовне…
Не всегда стоит верить слову,
Часто истина - в тишине…

а ведь влюбляются не в красоту. влюбляются в смех, вечно вьющиеся волосы, ямочки на щеках, родинку над губой или даже шрамик над бровью. а в красоту — нет. красоту просто хотят

А ты теперь тяжелый и унылый, Отрекшийся от славы и мечты, Но для меня непоправимо милый, И чем темней, тем трогательней ты. Ты пьешь вино, твои нечисты ночи, Что наяву, не знаешь, что во сне, Но зелены мучительные очи, — Покоя, видно, не нашел в вине. И сердце только скорой смерти просит, Кляня медлительность судьбы. Все чаще ветер западный приносит Твои упреки и твои мольбы. Но разве я к тебе вернуться смею? Под бледным небом родины моей Я только петь и вспоминать умею, А ты меня и вспоминать не смей. Так дни идут, печали умножая. Как за тебя мне Господа молить? Ты угадал: моя любовь такая, Что даже ты не мог ее убить. 22 июля 1911

все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах - не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни - все хриплым голосом,
все стихи любимые - неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные - предатели,
цирковые клоуны - все печальные,
а упрямые скептики - все мечтатели.
если дом уютный - не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться - навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит точно не с теми празднуешь.

28.12.2012 Ок Мельникова

кто-то отписался, очень приятно. иди нахуй!

ОНА: Когда мне будет восемьдесят пять,
Когда начну я тапочки терять,
В бульоне размягчать кусочки хлеба,
Вязать излишне длинные шарфы,
Ходить, держась за стены и шкафы,
И долго-долго вглядываться в небо
Когда все женское, что мне сейчас дано,
Истратится, и станет все равно —
Уснуть, проснуться или не проснуться,
Из виданного на своем веку
Я бережно твой образ извлеку,
И чуть заметно губы улыбнутся…

ОН: Когда мне будет восемьдесят пять,
По дому буду твои тапочки искать.
Ворчать на то, что трудно мне сгибаться,
Носить какие-то нелепые шарфы
Из тех, что для меня связала ты.
А утром просыпаясь до рассвета,
Прислушаюсь к дыханью твоему
Вдруг улыбнусь и тихо обниму.
Когда мне будет восемьдесят пять,
С тебя пылинки буду я сдувать,
Твои седые букли поправлять
И взявшись за руки по скверику гулять.
И нам не страшно будет умирать,
Когда нам будет восемьдесят пять

Не бывает людей не желающих жить,
Есть лишь те, кто собой недоволен.
Кому скучно и грустно, и не с кем дружить,
Кто обижен, с работы уволен…

Кто боится, волнуется по мелочам,
Ненавидит себя за ошибки…
Начинает хандрить и бежать по врачам,
Забывая про смех и улыбки.

Не бывает людей не желающих жить,
Есть лишь те, кто устали бороться.
Стоит только для радости сердце открыть
И тогда смысл жизни вернётся!

Санечка Иванкова

Слишком мало — сказать «Прости»…
Слишком много — ответить «Прощаю»…
Слишком глупо просить «Не грусти»…
И нечестно совсем — «Обещаю»…
Безнадежно звучит — «Я был должен…»
И обманчиво — «Знаешь, я тоже…»
Непонятно — «Я думал, мы сможем…»
Как-то робко совсем — «Быть может…»
Проникновенно — «Сказать я хочу…»
И с надеждой — «Не стоит, может…»
И нежданно — «Тебя всё люблю…»
И печально — «И я тебя тоже…»
Грустно — «Часто тебя вспоминаю…»
И с печалью в глазах — «Я знаю»
И вздыхая — «Мне сны сняться…»
И в ответ — «В них тебя обнимаю…»
Твердо — «Я во всем виноват…»
Со слезами — «Не стоит, мы оба…»
Горько — «Как вернуть все назад?»
Плача — «Если бы знала, давно бы…»
Нежно за руки взяв — «Прости…»
Губ коснувшись слегка — «Я прощаю…»
, Крепко-крепко обняв — «Не грусти»
И поддавшись — «Я обещаю…»
Очень страшно услышать — «Пора…»
Слишком сложно ответить — «Мне тоже…»
И наивно — «Мы встретимся вновь…»
И жестоко ответить — «Быть может…»
Слишком мало сказать — «Прости»
Слишком много ответить — «Прощаю»
Очень страшно сказать — «Отпусти…»
Невозможно сказать — «Отпускаю…»