Это просто Вьюи блог

Она была маленькой девочкой в шелковом светлом платье, белее самой безупречной чистоты. На лице всегда отражалась ненавязчивая кроткая улыбка, прикрытая золотыми кудрями. Но самое главное ради чего мое сознание отдавало весь мир – это ее уверенность во всем: в делах, в поступках и действиях. Она уверяла меня, что я все делаю правильно, что по другому – нельзя и на момент мне казалось, что я становлюсь сильнее. Ежевика любила свет, в отличие от своего брата Кэри.

Вас всегда окружало прекрасное?

Не искуственное, не ужасное

Не целое, а единичное

Не постояное, а непривычное

Вас всегда окружало типичное?

Вас, наверное, много бесило,

Что вокруг так интенсивно

Развивалось прекрасного чувство.

Вы хотели одни быть таким агрессивным?

Не склонять, а спрягать?

Не лечить, а насиловать?

Солнце ярко слепило глаза и совершенно не соответсвовало моему психическому состоянию. Прочно задвинув однотонные органзовые шторы и оставив на тумбочке стакан минеральной воды, я легла на диван.Фобии снимали с меня лицо и заставляли жить под постоянным натиском суетливых мыслей. В напряжении я закрываю глаза и заставляю себя думать о прекрасной жизни где-нибудь на Ямайке или в Сардинии, но мое подсознание оскверняет все прекрасное и гнетет о страшной недельной бессонице. Сколько бы вы не проветривали комнату, не ходили к психологам и неврологам, не пили транквилизаторов и алкоголя, побороть невозможно.

Возвращение домой было самым последним желанием в моей жизни. Здесь делать нечего. Бессильно лежать - не мой конек, смотреть телевизор, которого нет, ждать гостей – нет сил. Единственная возможность утопиться в прекрасном – это читать забытые моим старым знакомым книги об индейцах Майя. Упоительно и безотказно меня завораживает история всего: народов, общества и континентов. В моей голове помимо постоянных рабочих передряг существует и любовь к истине.

Сейчас самое время попытаться думать о кошмарном действии всего человечества. Говорят сон лечит – меня только колечит. Я заставляю закрыть глаза, но измученные веки подчиняются моему подсознанию, как и весь организм.

Несколько минут и я проваливаюсь в бесконечность несвязных действий и разговоров, впервые за семь дней. Я наблюдатель за чужими жизнями. Еще ощущаю теплый плед и запах сирени.

Очередные образцы сидят вне системы и зависимости. Когда один, всегда весело и трепетно бродит Кэри, на руках несет Ежевику. Неважно ничего, кроме бумаги, мыла, тряпки. В соседней комнате кошелка, а я давно сбежала по набережной. Никто никогда не видел хороших людей. Никто не оказывался в идеальном состоянии. Никому не приходилось находиться в бессмысленной ситуации. Значит, грех на всех. Исповедью вы признаете никчемность своей жизни. Чем чаще, тем в этом нет нужды.

. Мы оттого сближаемся потому что разные. Сколько бы километров пытливых мыслей не разделяло наши юбки - умы обнажены перед друг другом. Давайте отбрасывать повсеместные реалии и понимать, что то дороже, которое ближе к истине. Каждый новый день - голова, разум и мысли. Особенное чувство собственного достоинства, сопровождаемое неиссякаемой верностью в нечто холеричное. Все не так-то просто, но если я продам душу, ее сохранят, а не используют .

Сколько бы времени не пробило, верный час наступает каждую минуту.

Один человек, который долго разговаривал о бизнесе со своим недалеким другом, внезапно переключился на Кастаньеду и Достоевского. Я молила, чтобы неокрепший ум опозорился и мне удалось вступить в диалог. Но как всегда бывает тот, кто хоть раз читал Карлоса, воспринял полностью на физиологическом уровне его психологическое учение. Мне вообще пора заткнуться. Я ни разу не открывала Ницще.

Прекрасно, если на ваших обоях огромные пятна от кофе

И шторы находятся у батареи
Хотя и зимой не особо греет.

Прекрасно, если на ваших обоях нет прожженных пеплом пятен.

Значит ваши друзья не курят,
И вы лежите один в кровати.

Прекрасно, если на ваших стенах нет обоев и краски.

Значит вы находились где-то

В метро, в магазине, в кафе, ресторане,

Или на своем старом балконе,

Где Кэри читает сказки

Если бы вы их раздели

До правды и до кости,

Их волосами можно было бы,

Мой мраморный пол мести

Все дышало ароматом свежей хвои. Огромная елка с разноцветными дизайнерскими игрушками, наглаженный костюм Ирвина и пышное платье Аниты. Ее платье - Замечательное, новое, изысканное, сшитое по индивидуальному заказу с кусочками органзы и жемчужиными вставками. Золотые кольца и цепочка толстого плетения дополняли образ. Руки Аниты были в прекрасных шелковых перчатках, которые скрывали гангрены и обрезанные под корень ногти.

Ева была заплетена в тугую косу и одета так безупречно, что любого ребенка, на ее месте, давно бы стошнило. Велюровое темно-синее платье и плотные черные колготки скрывали ее навязчивую худобу. Огромные малахитовые серьги так врезались в уши, что с другой стороны мочки оставалась кровяная корочка.

Если бы она открывала фаянсовый бар каждую субботу, то написала бы несколько томиков зарубежной прозы. В глазах ее сверкало бы вдохновение и никаких странных мыслей, только волшебство печатных строк. Милая прочитала множество изданий по экономике и была знатной шишкой в своем деле. Деньги, брошенные на ветер, превращались в семячки из которых позже вырастали колосальные плоды. Несколько маленьких ресторанчиков на берегу, два бутика и своя престижная корпорация, созданная ее дядей в двадцатом веке. Гнавшись за популярностью, она гналась за золотом. Никаких приказов в ее сторону, только поощрительные льстивые комплименты.

Одежда с головы до ног прекрасно выглаженная, нет ни одного метра секущихся волос. Огромные густые ресницы, тонкие губы и выразительные скулы. Предпочитая блузки Эли Сааб, она не отрекалась от льняных костюмов Ив Сен Лорана.

Люди после смерти всегда становятся добрее. С них снимают ярлык потенциального раба. Они не задумываются о поступках и начинают жить в свое удовольствие.

Когда умирала Ева группа забитых детей стояла у ворот детского дома и создавала массовку скорбящих. В «этот день» было зябко и сыро. Мои кожаные сабо промокли насквозь. Я до сих пор помню то, как высокопоставленная женщина, разговаривая по телефону, хихикнула. Не к месту, не вовремя, не тактично. Для детей было очень тяжело переживать такие потрясения. Всех заставляли выходить на улицу в тоненьких колготках и читать неосознанные молитвы, а потом есть поминальный обед, который отличался от обычного только добавлением в рис изюма. Свободного часа в «этот день» не было. Все сидели в холе и слушали, как учитель по музыке наигрывала на старом рояле плакучие мелодии. «Этот день» являл собой порождение новых мистических историй из за которых спать вовремя не ложились.

Мне было неприятно и тошно от всей этой атмосферы, пытаясь быть независимым гостем, я сторонилась зомбирующих молитвами детей. Я считала каждую минуту до окончания, нервировала себя и одновременно утешала тем, что скоро возьму в руки кипу бумаг, которые раскроют мне одну из шести потерянных.

Самая нелюбимая, непорочная, антипод моим идеалам подпортила мой характер и, безусловно, повлияла на мои поступки. Но об умершем плохо не говорят.

Никак не связано с Адамом и девушкой из его ребра. Так ее назвали немного опрометчивые родители. Жалко, что Ева умерла, она бы хотела услышать. Остается только мне распотрошить все семейные шкафы этих людей.

Вместо чая - виски, вместо цезаря - опиум. Я достаточно полно и красочно охарактеризовала семью этой прелестной девчушки. Маленькая студия на последнем этаже блочного дома, прекрасный ремонт в стиле кантри и миллионы фотографий. Погружаясь вглубь каждого изображения, можно проследить как минимум одну сюжетную линию. Семейная идиллия и тепло домашнего очага всегда согревало эту квартирку. Ее отец – Ирвин - был лучшим фотографом порт-мортема в городе, примерным семьянином и заядлым алкоголиком. Мать – Анита - щеф-поваром в суши-баре и перевалочным пунктом для наркотиков. А девочка – выброшенной в девять лет на улицу.

Все произошло внезапно и без условностей. Музыкальная школа требовала много сил, общеобразовательная была назойливая и нудная, а дома творился настоящий хаос. Родители все больше ругались из-за пустых проблем, к которым определение проблема даже не очень-то подходит. Если мама не успевала расфасовывать дозы, Ева была обязана марать свои чистые ручки. Она смеялась только в Новый Год, когда приезжала бабушка и родители запирали все свои грехи в шкафы.