Люди после смерти всегда становятся добрее. С них снимают ярлык потенциального раба. Они не задумываются о поступках и начинают жить в свое удовольствие.
Когда умирала Ева группа забитых детей стояла у ворот детского дома и создавала массовку скорбящих. В «этот день» было зябко и сыро. Мои кожаные сабо промокли насквозь. Я до сих пор помню то, как высокопоставленная женщина, разговаривая по телефону, хихикнула. Не к месту, не вовремя, не тактично. Для детей было очень тяжело переживать такие потрясения. Всех заставляли выходить на улицу в тоненьких колготках и читать неосознанные молитвы, а потом есть поминальный обед, который отличался от обычного только добавлением в рис изюма. Свободного часа в «этот день» не было. Все сидели в холе и слушали, как учитель по музыке наигрывала на старом рояле плакучие мелодии. «Этот день» являл собой порождение новых мистических историй из за которых спать вовремя не ложились.
Мне было неприятно и тошно от всей этой атмосферы, пытаясь быть независимым гостем, я сторонилась зомбирующих молитвами детей. Я считала каждую минуту до окончания, нервировала себя и одновременно утешала тем, что скоро возьму в руки кипу бумаг, которые раскроют мне одну из шести потерянных.
Самая нелюбимая, непорочная, антипод моим идеалам подпортила мой характер и, безусловно, повлияла на мои поступки. Но об умершем плохо не говорят.