Imaginations from the other side.

Одним из достоинств нашей психики является умение воспринимать мир непосредственно. Ты либо хочешь, либо не хочешь; тебе может нравиться или не нравиться; бывает «вкусно», «скучно», «холодно», «печально». С чем бы ты ни сталкивался, твой мозг неизбежно выносит вердикт.

Казалось бы, что может быть проще, чем расслышать себя? Тем не менее, быть собой, следовать себе и уж тем более выражать себя – это самая сложная и дерзкая стратегия в обществе символического обмена.

Проблема само-ампутации индивида проистекает не только из области репрессивных институтов, которые пытаются возделать каждого из нас по стандарту, но также из самой нашей потребности в идентичности.

Идентичность всегда фашизоидна. Она предполагает «Я» как своего рода схему существа – его упрощенный образ, который впоследствии замещает собой и само это существо. Кроме того, «Я» отражается только в Другом, и потому предполагает эксплуатацию и обособление существ друг от друга.

Именно поэтому нетерпимость к личности расцветает и в тех областях социальной реальности, где личность, казалось бы, должна торжествовать. Например, в среде творческой интеллигенции. Вот уж где никто и никогда собой не бывает, а главное – не терпит безкупюрную личностность Другого.

«Луч» не редко публикует разного рода гермафродитов и копрофагов. Мы уже привыкли к тому, что такие публикации вызывают приступы эпилепсии у ряда читателей. Но мы и подумать не могли, что куда большей провокацией окажутсяобзоры массовой культуры.

Под текстом «Да здравствует Плохой!», где речь идёт о телесериале Hit&Miss и социализации транссексуализма, один читатель уличает меня в «заигрывании с миром быдла», другой – в дурновкусии и «телевизионном ширпотребе», а третийзамечает, что возмутительна не сериальная «мать с членом, убивающая за деньги», но сам факт просмотра телешоу.

Это наблюдение указывает на интересную социо-психологическую проблему, с которой сталкивается не только отдельно взятая редакция, но неформальный современник в целом.

Мы обожаем говорить о конфликте между художником и обывателем, личностью и массой, не замечая подчас, как в борьбе с «миром быдла» мы и сами – быдло, которое с коричневой пеной у рта не столько критикует реальность «простых», сколько мастурбирует свою «сложность».

Мы смотрим странные фильмы, читаем непонятные книги и любим искусство ёбнутых – пусть. Вырождение начинается там, где всё это является не частью палитры, но назидательным щитом, закрытой и однообразной системой, провозглашающей свою исключительность идеологией.

Принято считать, что искусство, которое нам нравится, непопулярно потому, что народ не способен понять его тонкую природу. На деле же мы просто не хотим, чтобы это наше «непонятное» искусство было понято и стало популярным. Ведь тогда мы лишимся нашей элитарной идентичности.

По этой же причине, и в отличие от своих культурных оппонентов, «продвинутая интеллигенция» не станет рекламировать свои вкусы и предпочтения. Она будет выть о тупости общества, но не станет шерить, лайкать и рекомендовать «правильную культуру» в социальных сетях – она её просто потребит, кайфанет и промолчит. Иначе – нет причастности к клубу, нет столь привлекательной избранности, нет возможности пощеголять «экспертом».

«Быть интеллигентным» обязует соблюдать корпоративную этику, которая реализуется через потребление. Если я читаю Жижека и смотрю Фасбиндера, то всё «ok», мне дадут, но стоит протащиться от «Бэтмена», предварительно набившись попкорном и посетив Макдональдс – мой «исключительный» Интеллект, моё «небесной красоты» Чувствилище – всё под хвост.

Спрашивается, где больше фашизма? В тёте Моте, которая, пукнув, смеется, или в интеллигенте, который, как и полагается принцессам, «не какает»?

Снобизм – удел закомплексованных зануд, которые стесняются сами себя и пленимы анальной паникой. Чем глубже, умнее и чувственнее человек, тем меньше его волнует статус и клуб. Он – патриот разнообразия, и знает: чувства разлиты повсюду.

Попса, не попса, модно, не модно – всё это костыли, в которых нуждаются напуганные и растерянные. Для личности нет блокбастеров и артхауса, нет приличного и неприличного, достойного и недостойного – есть только водопад жизни и ежесекундная возможность наглотаться её волнующих слёз.

Личность не думает о том, что скажут и что подумают. Она бесстыдна. Сноб же, напротив, – сам стыд и раболепие; сплошная судорога, ужимка, поза, грозящая вот-вот расплакаться от напряжения.

Давайте выпьем! Не будем ни на чьей стороне: ни на стороне Мазарини, ни на стороне Фронды. Будем мушкетерами!

Случайные цитаты на будущее.

Захотелось стать красивой. Что для этого нужно делать?

Я никак не могу смириться с тем, что я всего лишь человек.

"Пристально вглядываясь в темноту, я долго стоял, задаваясь вопросами, боясь, сомневаясь, мечтая о том, о чем ни один смертный не смел мечтать ранее."

Э.А. По

"Здесь танцуют и все будет хорошо". А я взяла такая и поверила. Нет, правда-правда, по-настоящему, не просто сказала, а ПОВЕРИЛА. Понимаете? Бастилию взяли, ребят, слышите? Чего нам теперь-то, теперь пусть играет музыка и солнышко светит. В конце-то концов. Камня на камне не осталось. Да и к черту, к черту это все. Радостно мне. Пока радостно - радуйтесь.

Ебаные трупы везде. Грязь, грязь, грязь. Куски мяса. Воздух мерзкий. Не хочу его дышать.

Ах да, я рациональная и черствая. Упорядоченная и порядочная. Скучная и занудная. Я ненавижу себя и от этого всех. Что-то из этой же оперы.

Сижу, пью молочко. На самом деле, это все вранье. Нет у меня никакой аллергии на лактозу. Просто это одна из тех вещей, про которые мне проще соврать. Ну, как мне объяснить людям, что я не пью молоко, просто потому что? Я сама не знаю, почему его не пью. Всегда, кроме сейчас. Я даже его не не люблю. Хотела нарисовать птичек - нарисовала пустой лист. Здорово. Мне нравится. Лучшее. Куда дальше? Притворюсь паркетом. Расстелюсь в дверном проеме. И не там, и не здесь. А где-то между. Мое пространство кончается моей комнатой. Я в абсолютной безопасности от всех, кроме себя. Меня тошнит уже от этого спокойствия. Всегда тошнило. Тик-так, блядь. Хочется замазать стены каким-то кремом из меда. Только он липкий и мерзкий. И я не могу встать. Не могу пошевелиться. Не могу. И набирать этот текст тоже больше не могу.

Сделайте из меня хотя бы подобие человека. Хотя, делайте из меня, кого угодно.

Тебе говорят не ходи в лес, там волк, там, блять, волк, он убьет тебя, он тебя истерзает, будут собирать тебя по запчастям. А я все равно пойду. Вот так.

Я не могу выкинуть из головы слова, всего пара предложений. Десять тысяч вселенных умерло. Погибло, блять, вы не слышите. Вы слышите не то. Так курьезно, украли перчатки. Однажды, на барной стойке оставила. И еще кое-что. Я бы прокричала, заорала бы, словно режут, только не знаю, что сказать. Что-то очень важное. Я не вру, тут правда нет никого, кто мог бы заглянуть за эту долбаную кулису, никого нет. Да-да, театр, это именно то, что нужно. Только в театре, больше нигде нельзя произносить эти слова. В жизни места нет, слишком нереально. Верую ибо абсурдно? Только сейчас поняла. Такого никогда не случится в реальном мире, никогда, только там. Не здесь. И только таким голосом, я бы смогла сказать проговрить, сейчас я даже промолчать-то не могу.

А у меня, Таничка, недавно все почти получилось. Только потом больница и долгие разговоры с психиатором, который чуть не поставил мне раздвоение личности. И руки больные от капельниц. Если не уверен на сто процентов, лучше ничего не делать. Иначе заебешься огребать. Это так совет. Который один хер кроме тебя никто не прочитает.

Я любил тебя однажды. Я никогда тебя не любил.

В ЭТОМ ВСЕМ НЕТ ЖИЗНИ. В ЭТОЙ ЧЕРТОВОЙ ЖИЗНИ НЕТ ЖИЗНИ, БЛЯТЬ.