Одним из достоинств нашей психики является умение воспринимать мир непосредственно. Ты либо хочешь, либо не хочешь; тебе может нравиться или не нравиться; бывает «вкусно», «скучно», «холодно», «печально». С чем бы ты ни сталкивался, твой мозг неизбежно выносит вердикт.
Казалось бы, что может быть проще, чем расслышать себя? Тем не менее, быть собой, следовать себе и уж тем более выражать себя – это самая сложная и дерзкая стратегия в обществе символического обмена.
Проблема само-ампутации индивида проистекает не только из области репрессивных институтов, которые пытаются возделать каждого из нас по стандарту, но также из самой нашей потребности в идентичности.
Идентичность всегда фашизоидна. Она предполагает «Я» как своего рода схему существа – его упрощенный образ, который впоследствии замещает собой и само это существо. Кроме того, «Я» отражается только в Другом, и потому предполагает эксплуатацию и обособление существ друг от друга.
Именно поэтому нетерпимость к личности расцветает и в тех областях социальной реальности, где личность, казалось бы, должна торжествовать. Например, в среде творческой интеллигенции. Вот уж где никто и никогда собой не бывает, а главное – не терпит безкупюрную личностность Другого.
«Луч» не редко публикует разного рода гермафродитов и копрофагов. Мы уже привыкли к тому, что такие публикации вызывают приступы эпилепсии у ряда читателей. Но мы и подумать не могли, что куда большей провокацией окажутсяобзоры массовой культуры.
Под текстом «Да здравствует Плохой!», где речь идёт о телесериале Hit&Miss и социализации транссексуализма, один читатель уличает меня в «заигрывании с миром быдла», другой – в дурновкусии и «телевизионном ширпотребе», а третийзамечает, что возмутительна не сериальная «мать с членом, убивающая за деньги», но сам факт просмотра телешоу.
Это наблюдение указывает на интересную социо-психологическую проблему, с которой сталкивается не только отдельно взятая редакция, но неформальный современник в целом.
Мы обожаем говорить о конфликте между художником и обывателем, личностью и массой, не замечая подчас, как в борьбе с «миром быдла» мы и сами – быдло, которое с коричневой пеной у рта не столько критикует реальность «простых», сколько мастурбирует свою «сложность».
Мы смотрим странные фильмы, читаем непонятные книги и любим искусство ёбнутых – пусть. Вырождение начинается там, где всё это является не частью палитры, но назидательным щитом, закрытой и однообразной системой, провозглашающей свою исключительность идеологией.
Принято считать, что искусство, которое нам нравится, непопулярно потому, что народ не способен понять его тонкую природу. На деле же мы просто не хотим, чтобы это наше «непонятное» искусство было понято и стало популярным. Ведь тогда мы лишимся нашей элитарной идентичности.
По этой же причине, и в отличие от своих культурных оппонентов, «продвинутая интеллигенция» не станет рекламировать свои вкусы и предпочтения. Она будет выть о тупости общества, но не станет шерить, лайкать и рекомендовать «правильную культуру» в социальных сетях – она её просто потребит, кайфанет и промолчит. Иначе – нет причастности к клубу, нет столь привлекательной избранности, нет возможности пощеголять «экспертом».
«Быть интеллигентным» обязует соблюдать корпоративную этику, которая реализуется через потребление. Если я читаю Жижека и смотрю Фасбиндера, то всё «ok», мне дадут, но стоит протащиться от «Бэтмена», предварительно набившись попкорном и посетив Макдональдс – мой «исключительный» Интеллект, моё «небесной красоты» Чувствилище – всё под хвост.
Спрашивается, где больше фашизма? В тёте Моте, которая, пукнув, смеется, или в интеллигенте, который, как и полагается принцессам, «не какает»?
Снобизм – удел закомплексованных зануд, которые стесняются сами себя и пленимы анальной паникой. Чем глубже, умнее и чувственнее человек, тем меньше его волнует статус и клуб. Он – патриот разнообразия, и знает: чувства разлиты повсюду.
Попса, не попса, модно, не модно – всё это костыли, в которых нуждаются напуганные и растерянные. Для личности нет блокбастеров и артхауса, нет приличного и неприличного, достойного и недостойного – есть только водопад жизни и ежесекундная возможность наглотаться её волнующих слёз.
Личность не думает о том, что скажут и что подумают. Она бесстыдна. Сноб же, напротив, – сам стыд и раболепие; сплошная судорога, ужимка, поза, грозящая вот-вот расплакаться от напряжения.