ㅤ

— Привет, мы так долго не виделись, целых 10 лет.
— Да уж.
— Может, поговорим?
— Нет.
— Почему?
— У нас с тобой слишком разные взгляды на жизнь.
— В смысле?
— Вот, например ты надел черные туфли с белыми штанами, меня это раздражает.
Он снял туфли и штаны, и стоя посреди кафе, он спросил:
— А так?
Она засмеялась.
— Что ты хочешь?
— Пригласить тебя в ресторан, сегодня вечером.
— Да, хорошо.

Вечер. Они встретились у ресторана.
— И еще раз привет.
— Привет.
— Я рад, что ты пришла.
— Я тоже.
Она долго смотрела куда-то.
— Видишь вон ту девушку, у нее платье, как когда-то было у меня. На ней оно нелепо, неужели я тоже так глупо в нем выглядела?
— Знаешь, я хотел тебе сказать, уже очень давно, но почему-то спохватился так поздно, я хочу жениться. Да — да, уже пора.
На лице девушки появилась улыбка. Он передал ей кольцо.
— Ты согласна?
Она кивнула. Он подскочил со стула и закричал на весь ресторан:
— Она согласна, она согласна стать моей свидетельницей на моей
свадьбе!
Лицо девушки непроизвольно исказилось, а на глазах наворачивались слезы. Потом он наклонился и сказал ей:
— Помнишь, ты говорила, что я не смогу сделать тебе больно? Так вот, девушка в твоем платье-моя невеста, и это я ей подарил это платье. И скоро у нас свадьба. Ну что, все еще не больно?

Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно, ничей взор не обещает столько блаженства, никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.

Но в то же время где - то в глубине сознания билось воспоминание о том, как она посмотрела в глаза Д., там, в лесу, и почувствовала, что он понимает ее лучше всех, понимает как никто другой, что вместе они смогут все, смогут покорить мир и уничтожить его, если захотят, что они - лучше всех, живущих на земле.

Я не та, Вы меня с кем-то спутали!
Полуголая и разутая…

Я не та, Вы другую кликнули!
Слишком тихую, слишком зыбкую…

Так зачем же Вы приближаетесь,
Мою щеку своей согревая?
Зачем же Вы так ошибаетесь?
Я ведь не та, чужая!

Я же Вам бесконечно наскучила.
Мне ж начертано быть одной…
Так зачем же опять измученный,
Ты вернулся к своей не той?..

Заметили вы, что встречаются люди, которые по заповедям своей религии должны прощать и действительно прощают обиды, но никогда их не забывают? Я же совсем не склонен был прощать, но в конце концов всегда забывал. И оскорбитель, полагавший, что я ненавижу его, не мог прийти в себя от изумления, когда я с широкой улыбкой здоровался с ним. Тогда он в зависимости от своего характера восхищался величием моей души или же презирал мою трусость, не зная, что причина куда проще: я позабыл даже его имя.

Здесь должен быть кто-то сильней, и кто-то уметь ломать. И вот, я готов ползти, чтобы ты могла летать.

Тихо и незаметно на землю опустился вечер. Солнце медленно клонилось к горизонту, освещая округу ярко-красным закатом. Лучи его мягко касались крыш соседних домов, ласкали по головам немногочисленных людей, блестели на свежевыпавшем снегу. Невероятное зрелище для такой холодной зимы. Да что и говорить… даже летом увидеть такое – практически невозможно.
Остановившись как раз напротив окна, я невольно засмотрелась вдаль, устремляя взгляд прямо на небесное светило, окруженное ярким заревом. У меня никогда не болели глаза, когда я смотрела на солнце так. Даже не слезились. Ни разу. Солнце вообще меня никак особо не трогало; видимо, даже для него я была слишком ледяной.
Но в этот раз случилось кое-что странное: повинуясь минутному порыву, я распахнула окно и, наплевав на страх упасть с девятого этажа, забралась на подоконник, свесив ноги прямо вниз. Слава богу, что район был довольно-таки старый, и людей тут было не много, да и жили-то мы на последнем этаже. Любопытные взгляды прохожих, впрочем, меня и не тронули бы в любом случае – я была слишком поглощена своими мыслями и красотой заката, что не обратила бы внимание даже на падающую Останкинскую башню.
Было довольно-таки холодно даже для нынешней зимы. А ведь закат от этого становится только притягательнее… Странно, но небо было по-прежнему светлым, как днем, разве чуточку серым и тучным, но яркий свет мало-помалу разогнал остатки кучевых облаков. Звезд пока что не было, и я знала, что у меня в запасе есть часа полтора-два, чтобы надолго вырезать эту картину в памяти.
Глаза начали понемногу закрываться от блаженства, которое я получала. В какой-то момент я почувствовала себя настолько свободной, что мне стало просто все равно. Все равно на Него, на проблемы, на невзгоды. На все то, что гнетет меня уже сколько времени. Мне хотелось улететь. Просто взять и выпорхнуть из окна, присоединившись к стайке птиц, пролетающих мимо. Просто улететь…
В какой-то момент я действительно потеряла счет времени. Оно просто исчезло для меня вместе с пространством и материи. Все, абсолютно все растворилось в сером небе. Скорее всего, я выпала б из окна, если бы не чьи-то заботливые сильные руки, обвивающие мою талию. В голове мелькнули мысли о том, как Он оказался рядом, и почему я не проснулась от шумного щелчка дверного звонка, но и те были вынуждены отступить, гонимые моим состоянием. Ведь все это не важно.
Лопатками я мягко упиралась в Его живот, а голова была где-то на уровне груди. Я чуть улыбнулась, довольная таким положением. Не каждый раз Он позволяет использовать себя так. Поскольку меня крепко обхватывали Его руки, я позволила пальцам отпустить подоконник, за который цеплялась все время. Это было последнее, что могло хлипко, но как-то обезопасить меня от возможного падения. Он держал меня так крепко и уверенно, что я, не задумываясь, отдала свою жизнь в Его руки. В буквальном смысле.
Он молчал. Я пока не знала, хорошо это или плохо. Да и не хотела знать. Я просто получала удовольствие от того, что только от Него зависит сейчас моя жизнь. От того, что Он понимает меня и не прерывает такое сладостное мгновение. От того, что мы дышим в унисон.
Он был таким теплым, согревающим. Как будто солнце не за окном, не где-то там далеко, нет. Оно было совсем рядом, прямо за моей спиной. Оно всегда было и будет рядом, независимо от моего желания. Независимо от всего.
Я распахнула глаза и осторожно повернулась, чтобы остаться незамеченной. Он молча уставился вперед, запоминая картину за окном. На его лице читались чуть ли не детские удивление и интерес – старался запечатлить каждое мгновение сегодняшнего вечера. А я запоминала каждую черточку Его лица, пробегая глазами от правильного рта до глубоких глаз, а затем обратно. И только сейчас до меня начала медленно доходить мысль, что Он – именно тот, именно мой… Мой «кто»? Я не знаю. Просто мой. А я Его. Вот так просто.
Что-то медленно заструилось по моей щеке, оставляя за собой жгучую мокрую дорожку. Слеза? Неужели?

«…У меня никогда не болели глаза, когда я смотрела на солнце так. Даже не слезились. Ни разу. Солнце вообще меня никак особо не трогало; видимо, даже для него я была слишком ледяной…»

Я смотрела не на то солнце.

Это была не влюбленность, не слепое обожание. Просто, однажды увидев тебя, услышав произнесенные тобой незначительные слова, я почувствовал, что ты необходима мне для того, чтобы я мог продолжаться. Не было любовной горячки — в одну секунду я понял, что существую только тогда, когда ты на меня смотришь, что, как только ты уходишь, я превращаюсь в бессмысленный туман. Теперь я знал, что моя жизнь не непрерывна, как мне казалось вначале, а состоит из коротких отрезков времени, разделенных провалами серой пустоты. Ты отдавала мне сначала час своего времени, на следующий день мне удавалось вырвать три. Словно наркоман я ежедневно пытался увеличить дозу твоего присутствия в моей жизни. Я дрожал от злости, глядя, как бездумно ты разбрасываешься своим временем, которое было для тебя обесцененным, а для меня — бесценным. С патологической завистью я считал каждую минуту, подаренную тобою твоим родителям, сестре, кошке — это было счастье, бездумно отобранное у меня.
Тебе, конечно, казалось, что ты по собственной воле уделяешь мне внимание, но я знал, что на самом деле я тебе нравлюсь. Нравиться тебе стало моим основным занятием, и это было очень непростое действие, требовавшее от меня умения ежесекундно чувствовать, чего ты хочешь, чтобы тут же выполнить твое желание, или действовать наперекор тебе, если это служило моей цели, помогало протянуть еще одну нить, связывающую нас. С самого начала я строго запретил себе повторять в разговорах с тобой что-либо из сказанного мною другим женщинам. Это была суеверная боязнь, что ты почувствуешь в моем голосе нотку нечестности, и искусно сотканные и протянутые между нами нити в один момент лопнут. Тогда моя цель снова станет иллюзией, я опять буду твердить: «Ты будешь принадлежать мне», не надеясь произнести: «Ты принадлежишь мне».
Со временем ты привыкла ко мне, потом привязалась. Чтобы убедиться в этом, я пожертвовал целым днем общения с тобой (безумная жертва, за которую я проклинал себя тогда сотни раз) и заметил, что тебе меня не хватало. Затем ты полюбила меня или решила, что полюбила. Именно тогда впервые появилось жуткое ощущение, затем уже не покидавшее меня: то же чувствуешь, входя в темную комнату, и, хотя ничего не можешь разглядеть, знаешь, что там кто-то есть. Я начал его поиски. К тому времени я ориентировался в распорядке твоего дня лучше, чем ты. Ему негде было спрятаться, его не было, но он был. Это пугало, раздражало меня, но главное — заставляло понимать, что раз есть он, полностью мне принадлежать ты не можешь. Наплевав на честность, я продолжил поиск среди твоих старых писем, фотографий, в обмолвках твоих подруг. Я нашел его. Я узнал, что он давно живет в другом городе, и на секунду это принесло мне облегчение. Но все-таки он есть, и его нельзя ни очернить, ни уничтожить, потому что для тебя это уже не реальный человек, а любимый образ. И единственным выходом для меня являлось стать тем, кому ты принадлежишь, стать им, забыв собственное достоинство, индивидуальность и имя.
Я принялся создавать льва по когтю. Писем и фотографий для меня было мало. Переборов боль, я сделал его одной из постоянных тем наших разговоров, заставив тебя первой заговорить о нем. Каждое твое слово служило штрихом моего нового лица. До безумия медлительно, чтобы не испугать тебя неожиданным узнаванием его во мне, я перенимал его жесты, повадки, манеры, характер, мысли, темперамент. Постепенно я перестал быть собой, но еще не стал им. Я уже мог стать им, но медлил с превращением, словно боясь новой души.
Я стал им. Я понял это по твоему прикосновению к моему плечу, по поцелую. Так ты никогда не целовала меня, только его. И еще я понял, что теперь все закончилось, потому что тому, кем я стал, ты не нужна.

«У меня врожденная страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдает меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя, наделенного изрядной долей скептицизма, с сарказмом относящимся к проявлениям энтузиазма в окружающих, получающим удовольствие от возможности выводить людей из себя».

У меня на тебя аллергия.
На твое постоянное "но".

Каждый раз, когда узнаю, что человек меня любит, - удивляюсь. Не любит - удивляюсь. Но больше всего удивляюсь, когда человек ко мне равнодушен.

Легко любить человека, когда тот мягкий и пушистый, когда он ласковый и нежный. Когда он всегда облегчает твои страдания, забирая половину из них. А вы попробуйте любить его, если тот язвительный и колючий. Если он циничен в своем отношении к миру. Если его душой, как правило, правит равнодушие и хладнокровность. Если он, из лучших побуждений, приказывает вам стать сильнее, не взирая ни на что. Легко ли?

Право, нет. Так чего же тогда называть свои сомнительные и временные чувства к некогда мягкому человеку "дружбой" и "любовью"? Если вы даже не хотите принять вашего, с позволения, "друга" в новой версии. Если вы даже не хотите понять, что им движет. Не хотите заглянуть в такую, некогда родную, душу и увидеть, что там по-прежнему обитает тот первичный "ваш" человек. Вы не смотрите и даже не задумываетесь. И ошибаетесь.

Вы, люди, слишком любите сладкое. Любите довольствоваться самым лучшим. Не ищите других путей, которые кажутся трудными и длинными. А ведь они самые правильные.

Я менялась. Меняюсь. И буду меняться всегда. От солнца ко льду. От штиля до шторма. От мягкости к твердости. И это не моя проблема, что вам этого никогда не понять.

-

Извините. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины.

Ушел, не проронив ни единого слова. Словно и не было того откровенного разговора накануне. Словно вообще ничего не было. Оставил одну, терзаемую собственными мыслями. Ему нравится мучить меня, Он уповается моим отчаянием. Он знает все мои болевые.
Проснуться. Как мне хочется проснуться. Избавиться от этого кошмара, избавиться от Его постоянного присутствия за моей спиной, избавиться от всего. Просто проснуться и жить так, как было до Него. Но ЭТО не сон, а жизнь уже никогда не станет прежней.
Из головы все еще не шли Его последние слова о том, что «любовь – это боль». Он просто хочет побыстрее сломать меня. Заставить подчиниться. Из глаз снова брызнули жгучие слезы собственной беспомощности. Как же я Его ненавижу. Ненавижу за то, что Он открыл мне глаза на правду; за то, что разрушил мои спасительные иллюзии; за то, что пошатнул мою уверенность в завтрашнем дне; за то, что принес смуту в мое существование. За то, что сломал мою размеренную жизнь.

А ведь Он прав. Всегда прав. Мне некуда податься, некуда идти. У меня никого не осталось. Никого. Кроме Него.

И тогда… тогда я сделала самый глупый поступок в своей жизни. Я резко встала с кровати, за долю секунды оказавшись у шкафа. Все вещи полетели вниз, на пол. Какие-то брюки, футболки, юбки. Не то, все не то. Снова не то. И, наконец, я нашла ее. Медленно, чуть ли не с бережливой осторожностью, я натянула Его рубашку на себя. Запахнувшись, я без сил упала на кучу вещей, небрежно лежавших на полу, закрыла глаза и уткнулась носом в воротник. Его запах. Хоть так, но все же рядом…

<…>

Он объявился рано вечером. Гораздо раньше, чем обычно. Что это с Ним? Неужели, за столько лет Он впервые так торопится домой, где она, несомненно, дожидается Его прихода. На губах мужчины растянулась блаженная улыбка, которую Он, тут же умело замаскировал под зевок. С этой девчонкой что-то не так. Не может она так влиять на Него. Никто не может. И она тоже.
Сбросив верхнюю одежду, Он пошел на кухню глотнуть хорошего кофе для релаксации. День выдался неважный – об этом свидетельствовала кривая усмешка на лице. Было как-то странно тихо. Слишком тихо.
Но приятный аромат молотых зерен наполнил легкие и быстро отвлек от неприятных размышлений. Он присел за стол и только сейчас заметил кружку с нетронутым чаем. Тот уже остыл. Значит, стоит давно. Он удивленно вытянул лицо: оставить посуду на столе? Это как-то не похоже на нее, воплощение самой аккуратности и идеального порядка. Значит, отвлекло что-то более важное. Что же?
С минуту он задумчиво разглядывал кружку, после чего резко сорвался с места и начал рыскать по всем комнатам. Нет, она не могла ТАК уйти.

Он направился в гостиную, надеясь застать ее там. Ожидания не оправдались. Ее не оказалось ни в ванной, ни где-либо еще. Эта игра в прятки даже забавляла. Пусть прячется, где хочет. Все равно найдет. И все же, самоуверенность начала потихоньку сходить на нет - неужели, ушла? Как вдруг Его взгляд привлекла наполовину открытая дверь в спальню. С едкой ухмылкой тот толкнул ее ногой и зашел внутрь.

Сбивчивое повторение Его имени.

Тот вздрогнул от неожиданности. Такой тихий, слабый голос. Почти шепот. Затем такой же тихий кашель. Здесь. Сомнений не могло быть.

На полу рядом со шкафом в огромной куче одежды дремала она. Мужчина подошел к этому месту и присел, застыв в изумлении. Неужели, в Его рубашке? Что за…? Ладно, оставит это на потом.

Получается, она разговаривает во сне. Он ей снится? Это как-то даже… интригующе.

Она была так прекрасна. Растрепавшиеся волосы небрежно ложились на плечи, рот был чуть приоткрыт, а грудь вздымалась и опускалась в такт тихому, едва различимому дыханию. Он хотел было разбудить, и уже протянул руку к ее плечу, но тут резко передумал и осторожно, стараясь не разбудить это хрупкое создание, взял на руки и перенес на кровать.
И зачем Он это сделал?
Хотя, не будить же ее, действительно. Пусть поспит. Видимо, всему виной очередная бессонная ночь. Он тяжело вздохнул, сетуя на тяжелый нрав своей сожительницы, и присел совсем рядом с ней. А ведь спящей она кажется такой милой и беззащитной. Он отрицательно покачал головой, стараясь отбросить назойливые мысли.

Он становится мягким. А этого нельзя допустить. Его взгляд снова упал на дремлющий комочек возле Него. Это все ее рук дело. Это она меняет Его на корню. Все она. Не удержавшись, Он ласково прикоснулся рукой к ее щеке, от чего веки девушки чуть вздрогнули. Вновь приобретенные непоколебимость и решительность отступили куда-то на второй план перед страхом потревожить ее сон. Но она лишь поджала ноги под себя. Обошлось. Он тихо хмыкнул.

Их отношения — это своего рода история любви. Ну, знаете, двое людей, которые действительно любят друг друга и нуждаются друг в друге. Они даже необязательно хотят нуждаться друг в друге, это иногда сводит их с ума, но они совершенно точно две половины.

(М. Фримен)