воля и разум

ответ одно слово: "Игорь"

вот он появился, и я же ему практически все говорю… и дневники уже не нужны

хотя, не спорю, иногда у меня возникает жуткое желание высказать ему что-нибудь такое ужасное, так сильно его обидеть, тогда мне и хочется записать это в дневник. это бывает чаще всего в моменты ревности)

НО потом я думаю о том, пусть я и запишу это на комп в прогу с паролем, а мало ли Игорь все равно это прочтет? как же сильно он огорчится..

и поэтому я стараюсь это держать в себе. пока я не облекла свои мысли в слова, у меня еще есть тайны. и они под моим контролем

а так у меня есть прога на компе, где я что-то очень редко записываю. я ее установила тогда, когда у меня было душевное потрясение, и мне ужасно сильно надо было высказаться, а Игорю этого говорить было нельзя

так что та прога для вот таких экстренных случаев, когда уже простоо невозможно держать это в себе, руки так и чешутся настрочить тысячу строк в поисках правды..

в поисках правды потому, что когда описываешь свою проблему или высказываешь ее вслух (я иногда говорю сама собой, но пока этого никто не слышит, кроме моей кошки, я нормальная), то решение бывает находится само собой

так вот.

дневники нужны тогда, когда ты один

сегодня легла в пол4

а все потому, что мне не лежалось вообще

поэтому я встала и сделала полтора теста по русскому, полтора потому, что в одном задании я увидела: "Я думаю, ты устала."

я-то в общем и не устала, чуток глаза слипались, но решила, что это знак, и завалилась спать.

кстати, засыпала я все равно долго

слишком много было во мне энергии

да. то, что я читаю, это меня утомляет. это труд. я чувствую себя усталой

но тело все равно просит движений!

так что физ. нагрузка мне по-любому нужна

да здравствует, Джесс!

хотя мне иногда страшно ее выгуливать. во-первых, собаки, во-вторых, когда я в последний раз выгуливала Тасю, она на следующий день заболела и умерла

а вдруг это я виновата..

ааа

еще я вчера смотрела "Дорогая, мы убиваем наших детей". 3 сезон 17 серия

это просто капец! я так ревела! слёзы лились ручьем

ЧТО ЭТО ЗА МАТЬ-ТО ТАКАЯ?

пацана жалко ужасно

а его отчим мог бы уже и подвалить его матери за такое

была бы я ее мужиком, я бы ей подвалила. сука ебаная

нет слов

убивать таких

— Может ли мужчина - я имею в виду джентльмена - назвать женщину свиньей?
Бросив этот вызов всем присутствующим, маленький человечек вытянулся в шезлонге и медленно допил свой лимонад с видом самоуверенным и настороженно-воинственным.
Никто не ответил. Все давно привыкли к маленькому человечку, к его вспыльчивости и к высокопарности его речей.
- Повторяю, я своими ушами слышал, как он сказал, что некая леди, которую никто из вас не знает, - свинья. Он не сказал "поступила по-свински", а грубо заявил, что она свинья. А я утверждаю, что ни один порядочный человек не может так назвать женщину.

Доктор Доусон невозмутимо попыхивал черной трубкой. Мэтьюз, обхватив руками согнутые колени, внимательно следил за полетом чайки.
Суит, допив виски, искал глазами палубного стюарда.
- Я спрашиваю вас, мистер Трелор, позволительно ли мужчине назвать женщину свиньей?
Трелор, сидевший рядом с ним, растерялся при этой внезапной атаке; он не понимал, почему именно его заподозрили в том, что он способен назвать женщину свиньей.
- Я бы сказал, - промямлил он неуверенно, - что это… э… зависит от… того, какая… женщина.

Маленький человечек был ошеломлен.
- Вы хотите сказать, что… - начал он дрожащим голосом.
- Что я встречал женщин, которые были не лучше свиней, а иногда и хуже.

Наступило долгое напряженное молчание. Маленький человечек, видимо, был потрясен откровенной грубостью этого ответа. На его лице отразились неописуемые боль и обида.
- Вы рассказали о человеке, который выразился невежливо, и высказали свое мнение о нем, - продолжал Трелор спокойным, ровным тоном.
- Теперь я расскажу вам об одной женщине - прошу прощения, о леди и, когда кончу, попрошу вас высказать ваше мнение о ней.
Назовем ее хотя бы мисс Кэрьюферз, - просто потому, что ее звали не так. То, о чем я вам расскажу, случилось на одном из пароходов Восточной компании несколько лет тому назад.

Мисс Кэрьюферз была очаровательна. Нет, вернее будет сказать - изумительна. Это молодая девушка и знатная леди. Ее отец занимает высокий пост, фамилии его я называть не буду, так как она, несомненно, всем вам знакома. Девушка эта ехала с матерью к старику на Восток в сопровождении и двух горничных.

Она - простите, что я повторяюсь, - была изумительна! Другого слова не подберешь. Говоря о ней, приходится все прилагательные употреблять в превосходной степени. Она делала все, за что ни бралась, лучше всякой другой женщины и лучше, чем большинство мужчин.
Как она играла, как пела! Соперничать с ней было невозможно, - это самое сказал какой-то краснобай о Наполеоне.
А как она плавала! Будь она профессиональной спортсменкой, она бы прославилась и разбогатела. Она одна из тех редких женщин, которые в простом купальном костюме, без всяких финтифлюшек, еще красивее. Но одевалась она со вкусом настоящей художницы.

Вот я говорил о том, как она плавала.
Сложена она была идеально - вы понимаете, что я хочу сказать: не грубая мускулатура акробатки, а безупречность линий, изящество, хрупкость. И вместе с тем - сила. Сочеталось это в ней чудесно. У нее были прелестные руки: у плеч - только намек на мускулы, нежная округлость от локтя до кисти, а кисть крохотная, но сильная. Когда она плыла быстрым английским кролем… ну, я разбираюсь и в анатомии и в спорте, но для меня так и осталось тайной, как она умудрялась это проделывать.

Она могла оставаться под водой две минуты - я проверял с часами в руках. Никто на пароходе, за исключением Деннитсона, не мог, нырнув, собрать со дна столько монет за раз. На носу был устроен наполнявшийся морской водой парусиновый бассейн в шесть футов глубиной. Мы бросали туда мелкие монеты, и я не раз видел, как она, нырнув с мостика в эту шестифутовую глубину (что само по себе было нелегким делом), собирала до сорока семи монет, разбросанных по всему дну. Деннитсон, хладнокровный и сдержанный молодой англичанин, ни разу не мог ее превзойти и только старался всегда не отставать от нее.

Море казалось ее стихией, но и суша тоже. Она была великолепной наездницей… она была совершенство! Глядя на нее, такую женственную, окруженную всегда полудюжиной пылких поклонников, томно-небрежную или блистающую остроумием, которым она их покоряла и жертвой которого они часто бывали, можно было подумать, что только для этого она и создана. В такие минуты мне приходилось напоминать себе о сорока семи монетах, собранных со дна бассейна.
Вот какой была эта чудо-женщина, которая все умела делать хорошо.

Ни один мужчина не мог остаться к ней равнодушным. Не скрою, я тоже ходил за ней по пятам. И молодые щенки и старые седые псы, которым следовало бы уже образумиться, - все ходили перед ней на задних лапах, и стоило ей свистнуть, как все до одного - от юнца Ардмора, розовощекого девятнадцатилетнего херувима, будущего чиновника в консульстве, до капитана Бентли, седовласого морского волка, который, казалось, не более китайского идола был способен на нежные чувства, бросались на ее зов.
Был среди нас и один приятный, немолодой уже человек, - фамилия его, кажется, Перкинс, - который вспомнил, что с ним едет жена, только тогда, когда мисс Кэрьюферз "поставила его на место".

Мужчины были мягким воском в ее руках, и она лепила из них, что хотела, а иногда предоставляла им таять или сгорать, - как ей вздумается. Она была сдержанна и надменна, но любой стюард по ее знаку, не колеблясь, облил бы супом самого капитана.
Кто из вас не встречал подобных женщин, пленяющих всех мужчин на свете? Мисс Кэрьюферз была великая завоевательница сердец. Она была, как удар хлыста, как жало, как пламя, как электрическая искра. И, поверьте мне, при всей ее обаятельности у нее бывали такие вспышки, что жертва ее гнева трепетала и от страха просто теряла голову.

Притом, чтобы лучше понять то, что я вам расскажу, вам следует знать, что она была горда. В ней соединялись гордость расовая, кастовая, гордость женщины, сознающей власть своей красоты. Страшная это была гордость, страшная и капризная!

Мисс Кэрьюферз командовала всем и всеми на пароходе и командовала Деннитсоном. Мы признавали, что он намного опередил всю нашу свору. Он нравился девушке все больше и больше, в этом не было сомнения. И я уверен, что никогда она ни к одному мужчине не была так благосклонна. А мы продолжали поклоняться ей, были всегда под рукой, хотя и знали, что за Деннитсоном нам не угнаться. Неизвестно, чем бы это кончилось, но мы прибыли в Коломбо, и кончилось все это совсем неожиданно.

Вы помните, как в Коломбо туземные ребятишки ныряют за монетами в кишащую акулами бухту? Конечно, они рискуют это проделывать лишь по соседству с береговыми акулами, которые охотятся только за рыбой. У ребят выработалось какое-то сверхъестественное чутье: стоит появиться страшному людоеду - тигровой или серой акуле, которая забредает сюда из австралийских вод, - и раньше, чем пассажиры разберут, в чем дело, мальчишки все уже выбрались в безопасное место!

Как-то после завтрака мисс Кэрьюферз со своей свитой, по обыкновению, сидела под палубным тентом. Она улыбнулась капитану Бентли, и он разрешил то, чего никогда до сих пор не разрешал: пустить туземных ребятишек на верхнюю палубу. Мисс Кэрьюферз заинтересовалась ими, - ведь она сама была искусным пловцом.
Она забрала у нас всю мелочь и принялась бросать монеты за борт, то по одной, то целыми горстями, диктуя условия состязания, браня неудачников, награждая отличившихся, - словом, дирижировала всем.

Ее особенно заинтересовали их прыжки. Как вы знаете, центр тяжести у человека расположен высоко, и при прыжке ногами вниз трудно удержать тело в вертикальном положении и не перевернуться. У мальчишек был свой способ, ей незнакомый, и она объявила, что хочет его изучить. Они прыгали со шлюп-балок, согнувшись, и только в последний момент выпрямлялись и вертикально входили в воду.

Красивое это было зрелище. Ныряли они, однако, хуже. И только один из них делал превосходно и это, и все остальное. Вероятно, его обучал какой-нибудь белый: он нырял "ласточкой", и притом замечательно красиво. Вы знаете, что это такое: прыгаешь вниз головой с большой высоты, и задача в том, чтобы войти в воду под правильным углом. Стоит ошибиться, и рискуешь повредить себе позвоночник, остаться на всю жизнь калекой; нередки и смертные случаи. Но этот мальчик знал свое дело. Я сам видел, как он нырял с вант, с семидесятифутовой высоты. Прижав руки к груди, откинув голову, он взлетал, как птица, и падал, распростершись в воздухе. Если бы он ударился так о воду, его сплющило бы, как селедку. Но над самой водой голова его опускалась, вытянутые руки сходились над ней и грациозно изогнутое тело правильно входило в воду.

Мальчик снова и снова повторял свой прыжок, восхищая всех нас, а особенно мисс Кэрьюферз. Ему было не больше тринадцати лет, но он был самым ловким из всей ватаги, любимцем и вожаком своих товарищей. Даже мальчики постарше охотно ему подчинялись. Он был красив: гибок и строен, как молодой бог, живая фигурка из бронзы, с широко расставленными умными и смелыми глазами - весь, как чудесный яркий огонек жизни.
Бывают и среди животных такие удивительные творения природы - леопард, лошадь. Кто из вас не любовался игрой их стальных мускулов, неукротимой порывистостью, грацией и кипучей жизнерадостностью каждого движения!
В этом мальчике жизнь била ключом, она таилась в блеске его кожи, горела в глазах. Взгляд на него освежал, как глоток кислорода, - такой он был чудесный, юный, стремительный и дикий. И этот-то мальчик в самый разгар забавы первый подал сигнал тревоги. Товарищи его изо всех сил поплыли за ним к трапу, вода так и кипела от их беспорядочных движений, фонтаны брызг взлетали вверх. Мальчуганы карабкались наверх, помогая друг другу скорее выбраться из опасного места. Лица у всех были испуганные. Наконец они все выстроились на сходнях, не отводя глаз от поверхности моря.

— Что случилось? - осведомилась мисс Кэрьюферз.
- Акула, наверное, - ответил капитан Бентли. - Пострелятам повезло, что она никого не сцапала.
- Разве они боятся акул? - спросила она.
- А вы? - спросил он, в свою очередь.

Она вздрогнула, бросила взгляд на море и сделала гримаску.
- Ни за что в мире я не вошла бы в воду, когда поблизости акула! - Она снова вздрогнула. - Они отвратительны!

Мальчики поднялись на верхнюю палубу и столпились у поручней, с обожанием глядя на мисс Кэрьюферз, бросившую им столько монет.
Представление кончилось, и капитан Бентли знаком приказал им убираться. Но мисс Кэрьюферз остановила его:
- Погодите минутку, капитан. Я всегда думала, что туземцы не боятся акул.

Она поманила к себе мальчика, нырявшего "ласточкой", и жестом предложила ему прыгнуть еще раз. Он покачал головой, и вся толпа у поручней рассмеялась, как будто услышала веселую шутку.
- Акула, - пояснил он, указывая на воду.
- Нет, - сказала она, - никакой акулы нет!

Но мальчик решительно кивнул, и его товарищи закивали так же решительно.
- Нет тут никаких акул! - воскликнула она и обратилась к нам:
- Кто одолжит мне полкроны и соверен?

Немедленно полдюжины рук протянулись к ней с кронами и соверенами. Она взяла две монеты у Ардмора и показала мальчикам полкроны, но ни один не бросился к поручням, мальчики стояли, растерянно ухмыляясь. Она стала предлагать монету каждому отдельно, но каждый только качал головой и улыбался, переминаясь с ноги на ногу. Тогда она бросила ее за борт. Мальчики провожали сверкавшую в воздухе монету взглядами, полными сожаления, но никто не шевельнулся.

— Только не предлагайте им соверен, - шепнул ей Деннитсон.
Не обратив внимания на его слова, она вертела золотой монетой перед глазами мальчика, который нырял "ласточкой".

— Оставьте! - сказал капитан Бентли. - Я и больную кошку за борт не брошу, когда акула близко.
Но мисс Кэрьюферз только рассмеялась, упорствуя в своей затее, и продолжала соблазнять мальчика совереном.
- Не искушайте его, - настаивал Деннитсон. - Это для него целое состояние, и он способен прыгнуть.
- А вы не прыгнули бы? - резко бросила она и добавила мягче: - Если я брошу?
Деннитсон покачал головой.
- Вы дорого себя цените, - заметила она. - Сколько нужно соверенов, чтобы вы прыгнули?
- Столько еще не начеканено, - был ответ.

На мгновение мисс Кэрьюферз задумалась. В стычке с Деннитсоном мальчик был забыт.
- Даже ради меня? - спросила она очень тихо.
- Только если бы надо было спасти вас.
Она снова обернулась к мальчику и показала ему золотой, прельщая его таким огромным богатством. Затем притворилась, что бросает, и он невольно шагнул к поручням; только резкие окрики товарищей удержали его. В голосах их звучали злоба и упрек.
- Я знаю, вы только дурачитесь, - сказал Деннитсон. - Дурачьтесь, сколько хотите, только ради бога не бросайте!

Был ли это непонятный каприз, думала ли она, что мальчик не рискнет прыгнуть в воду, - трудно сказать. Для нас всех это было полной неожиданностью.
Золотая монета вылетела из-под тента, сверкнула в ослепительном солнечном свете и, описав сияющую дугу, упала в море. Никто не успел остановить мальчика, и он вмиг очутился за бортом. Он и монета взлетели в воздух одновременно.
Красивое было зрелище. Соверен упал в воду ребром, и в ту же секунду в том же месте почти без всплеска нырнул в воду мальчик.

Раздался общий крик ребятишек, у которых глаза были зорче наших, и мы бросились к поручням.
Ерунда, что акуле для нападения нужно перевернуться на спину. Эта не перевернулась. Вода была прозрачна, и мы сверху видели все. Акула была крупная и сразу перекусила мальчика пополам.

Кто-то из нас шепотом сказал что-то - не знаю, кто, - может быть, и я. Затем наступило молчание.
Первой заговорила мисс Кэрьюферз. Лицо ее было смертельно бледно.
- Я… мне и в голову не приходило… - сказала она с коротким истерическим смешком.

Ей понадобилась вся ее гордость, чтобы сохранить самообладание. Она посмотрела на Деннитсона, словно ища поддержки, потом поочередно на каждого из нас. В глазах ее был ужас, губы дрожали. Да, теперь я думаю, что мы были жестоки тогда: никто из нас не шелохнулся.
- Мистер Деннитсон, - сказала она. - Том! Проводите меня вниз.

Он не повернулся, не взглянул на нее, даже бровью не повел, только достал папиросу и закурил, но в жизни я не видел такого мрачного выражения на человеческом лице.
Капитан Бентли что-то злобно буркнул и плюнул за борт.
И все.
И кругом молчание.

Она отвернулась и пошла по палубе решительной походкой, но, не пройдя и десяти шагов, пошатнулась и должна была упереться рукой в стену каюты, чтоб не упасть. Вот так она и шла дальше - медленно, цепляясь за стены.

Трелор умолк и, повернувшись к маленькому человечку, устремил на него холодный вопросительный взгляд.
- Ну, - спросил он наконец, - что вы скажете о ней?
Человечек проглотил слюну.
- Мне нечего сказать, - пробормотал он, - нечего.

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье, —
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?

Николай Заболоцкий

Только один из тысячи, говорит Соломон,
Станет тебе ближе брата и дома,
Стоит искать его до скончания времен,
Чтобы он не достался другому.

Девятьсот девяносто девять других,
Увидят в тебе то, что видит весь свет.
А Тысячный не откажет в объятиях своих,
Даже когда целый мир говорит тебе-нет.

Он с тобой, если прав ты и если не прав,
Надо или не надо,
Встанет на защиту у всех на глазах,
Только чтоб ты не падал!

Девятьсот девяносто девять бросят тебя,
Не стерпев насмешек и злости,
А Тысячный, бесконечно любя,
Будет рядом у эшафота-и после!

© Р. Киплинг.

забавно)

такое чувство, будто все в этом мире способствует тому, чтобы я стала более мнительной

а в принципе, это же выгодно, чтобы люди становились мнительными. такими людьми руководит страх.. и => они действуют под влиянием эмоций, неосторожно, не думая

хм

по ходу я из-за таблеток реал стала более дерганной

надо купить бируши

вьюи сейчас кажется мне таким бессмысленным, таким тупым.. ну серьезно. хорошей инфы здесь не найдешь. одно дерьмище

хочется удалиться.. но я когда-то решила, что этот блог не прошу никогда. ибо завела я его в тот день, когда познакомилась со своим мальчиком. и это совпадение.. как начало новой жизни