ㅤ

— Я думаю, мы скоро умрем.
— Мы никогда не умрем.

"Кэнди".

Только людям ограниченным нужны годы, чтобы отделаться от какого-нибудь чувства или впечатления. А человек, умеющий собой владеть, способен покончить с печалью так же легко, как найти новую радость. Я не желаю быть рабом своих переживаний. Я хочу ими насладиться, извлечь из них все, что можно. Хочу властвовать над своими чувствами.

Оскар Уайльд, "Портрет Дориана Грея".

Неужели правда, что человек при всем желании не может измениться? Дориан испытывал в эти минуты страстную тоску по незапятнанной чистоте своей юности, «бело-розовой юности», как назвал ее однажды лорд Генри. Он сознавал, что загрязнил ее, растлил свою душу, дал отвратительную пищу воображению, что его влияние было гибельно для других, и это доставляло ему жестокое удовольствие. Из всех жизней, скрестившихся с его собственной, его жизнь была самая чистая и так много обещала — а он запятнал ее.

Оскар Уайльд, "Портрет Дориана Грея".

(Евгений Евтушенко)

Неотразимая,
ты зимним зимняя!
Ты завораживаешь,
как замораживаешь!

Душа нальделая
все ледяней.
Что ты наделала
с душой своей!

Быть ледяною
ее заставила
и, словно комнату,
ее уставила

вещами,
может быть и хорошими,
но замораживающими,
холодными…

Там воздух не колышется.
Цветов
там
нет.

Как лёд коричневый,
блестит паркет.
Где-то гомон уличный,
дневной жары накал.
Здесь —
лед рояля угольный
и ртутный лед зеркал.
Здесь не бывает солнечно.
Здесь лампы свет чуть льют.
Свисают
сонные
сосульки люстр.

А я хочу быть в гомоне
среди людей.
Мне страшно в комнате
души твоей.

Душа усталая, —
себе постылая,
и вся уставленная,
и вся пустынная.

Я жила любовью и потерями через рассказы, складывающиеся в историю. Мой мир — одна плетеная паутина слов, натягивающая конечность к конечности, кость к сухожилию, мысли к образам. Я существо, состоящее из писем, персонаж, созданный предложениями, плод воображения, сформированный за счет фантастики.

Тахера Мафи, "Разрушь меня".

Я мерзавец, но у меня есть оправдание — мне ужасно плохо, так плохо, что и не передашь.

Генрих Белль.

Моя поверхность — это я сам. Свидетельствую — под нею хоронят юность. Корни? Все имеют корни.

Уильям Карлос Уильяме, "Патерсон".

И тут его впервые обуял настоящий ужас. Пришло ясное осознание того, как легко промотать жизнь. И это было страшно. Вы просто суетились всю жизнь, сгребая всё в кучу. Сжечь это, или смести, и тогда только делать ноги.

Стивен Кинг, "Оно".

… человек должен платить за то, что получает в этом мире. Может быть, поэтому Господь сперва делает нас детьми и ставит к земле поближе, потому что знает: вам предстоит много падать и истекать кровью, прежде чем вы выучите этот простой урок. Платить за то, что имеете, обладать тем, за что платите, и рано или поздно, чем бы вы ни владели, всё возвращается к вам домой.

Стивен Кинг, "Оно".

Бог простит, Борджиа не прощают.

"Борджиа".

— Разве женщина может сидеть на престоле Святого Петра?
— Ну ведь сидит же.

"Борджиа".

Чезаре во Флоренции с Макиавелли. У Макиавелли есть шпионы. Ради Бога, Макиавелли знает все!

"Борджиа".

— Весь Рим шепчется о твоей жестокости. Ладно, я научу тебя, как надо мстить.
— Меня нужно учить?
— Возможно. Месть не должна казаться местью. Она должна быть неожиданной. И не должна быть публичной.
— Это весть Господа?
— Мы не умеем сражаться, но умеем мстить. Самое главное в том, что нужно уметь ждать. Мести можно ждать всю жизнь, она не умирает.

"Борджиа".

— Тебе какой?
— Не знаю, не могу решить.
— Выбирай.
— Это тарона с фундуком, а это кандити?
— Да.
— Мне нравятся оба.
— Да, но какой ты съешь?
— Я не знаю.
— Как тебя звать?
— Мама, что за вопрос? Это игра?
— Это не игра. Как тебя зовут?
— Лукреция. Лукреция Борджиа.
— Да. Борджиа. Поняла? Ты — Борджиа. Ешь оба, Лукреция Борджиа.
— Теперь я поняла взаимосвязь любви и желания. Какое из блюд — Раффаэло, а какой — Кальвино?
— Это не важно, и в этом вся суть. Ешь оба. Выходи за одного, люби другого. По очереди или одновременно — не важно. Ешь.

"Борджиа".

Трагедия в том, что никто не видит выражения безнадёжного отчаяния на моем лице. Нас тысячи и тысячи, мы проходим мимо и не узнаем друг друга.

Генри Миллер.