Все, что вам не нужно знать.

***

Космос. Последний рубеж. Это путешествие звездолета Энтерпрайз, бороздящего его просторы в попытке объять необъятное, в попытке осознать необъяснимое.

***

Капитан Джеймс Т. Кирк подолгу смотрит, вглядывается во тьму, испещренную, расцвеченную далеким светом неведомых солнц, яростных ядерных гигантов.
Капитан Джеймс Т. Кирк любит космос. Любит его обманчивую тишь, вечную, ледяную тишину, страстные ионные бури, невероятные миры, открывающиеся ему…
Капитан Джеймс Т. Кирк любит космос так, как не любил ни одну женщну, ни одного мужчину.

Он вглядывается в него, буравит тьмою своих зрачков, а под кожей его, в венах текут и плавятся огненные чужие солнца, яростные ядерные огни.
Иногда они светят мертвенным чуждым светом из его карих глаз: в минуты гнева, в минуты боли…
Звездный капитан улыбается разумным своей улыбкою (т еплой и нежной улыбкою с градусом абсолютного ноля), улыбается - человечный и правильный, яростный и разумный, понимающий и великолепный. Космический. Абсолютно космический.

В Звездом Флоте особая слава у этого человека - Джеймса Т. Кирка. О нем говорят, с улыбкой ли, с отвращением, с ненавистью: "сумасшедший звездный парень".

Иногда Джеймс Т. Кирк останавливается в вечном своем сумасшедшем беге, прикрывает лучистые карие глаза, в которых отражается (идет будто бы изнутри) свет далеких галактик, спрашивает себя: "как же жил раньше? как существовал? как дышалось легче тогда, когда не знал я каково это - в бездне?"
А бездна смотрит на него в ответ, тишью и ледяными ветрами ласково гладит по лицу, шепчет ему: "то обман. все вы подо мною и сами во мне, звездный мой мальчик. и не скрыться."

***

Капитану Джеймсу Т. Кирку страшно и холодно, он во тьме и один, один, совершенно один. Никто не знает, не видит, вот же он! Космос! Смотрит на них, ничтожных, смотрит и говорит, тихо, едва-едва слышно: "и не скрыться."
Капитан зябко кутается в шинель. Золотые рукава натягивает пониже, чтобы не видно было нервную дрожь его пальцев. Он - капитан. Звездный и сумасшедший мальчик.

Космос смотрит. Смотрит холодно и обжигающие горячо. Жжет и лавой, жжет льдами, двоякий и переплетенный. Он - смерть и жизнь, начало, конец, хаос и порядок, энтропия и негэнтропия, пощечина и сладостный поцелуй, безумие и разум, познания и потеря, эволюция и…

Бесконечность.

Капитан Джеймс Т. Кирк мягко ей улыбается. Он в ней, часть ее, целого, самостоятельная и самодостаточная, он вне ее, смотрит и наблюдает, видит и не может узреть. Ему кажется, он годы и годы провел во тьме, отличной он той, что видит сейчас. Он не прозрел, лишь пал выше.

Космос - это всегда выше. Зовет, тянет силы и жилы из тела, течет в крови, будто яд. Космос - это диагноз, смертельный и не излечимый, он забирает людей себе.
Космос - это навсегда.

Звездный и сумасшедший мальчик слышит шепот, ледяными ветрами, обманчивой тишью вливающийся в уши: "космос, последний рубеж. и не скрыться." Сначала закрывает руками уши, кричит, потом привыкает и в глазах отражаются сотни галактик.

***

***

джотто много пьет. от алкоголя его губы горчат и алауди морщится, отстраняясь, когда джотто в очередной раз пытается засунуть свой язык ему в рот. на что джотто понимающе и трезво ухмыляется. и толкается глубже.

джотто тушит сигареты алауди кончиками своих бледных пальцев. ему не больно. пальцы его давно уже не чувствительны к иному жару, кроме посмертного пламени. иногда джотто тушит сигареты о бледную кожу алауди. ему не больно.

алауди много курит. джотто это бесит до зубовного скрежета.

когда-нибудь я заставлю тебя их сожрать, говорит джотто без улыбки.

приятного мне аппетита, отвечает алауди. без улыбки. свежие ожоги от сигаретных бычков на его плечах зудят и чешутся.

у алауди пальцы в чернилах и пепле. недавно он слышал, как на коже какого-то ублюдка в подвале джотто шипит расплавленный свинец.

милосердие, думает алауди равнодушно. ми-ло-сер-ди-е.

за его спиной захлопывается стальная дверь подвала. тихое отвратительное шипение слышно даже сквозь истошные крики и мягкий голос джотто.

у него нет сна, вместо сна — черно-белый стоп-кадр. джотто нежно ему улыбается, целует глубоко и алауди привычно морщится от отвратительной горечи на губах босса. запускает ладони под одежду и короткими ногтями раздирает едва поджившие ожоги.

джотто толкается глубже и падает тоже — глубже. в синих его глазах нет ни обещанного милосердия, ни… ничего человеческого.

мафия сломала его, думает алауди, равнодушно глядя на бледные пальцы джотто, крепко прижимающие к коже облака раскаленный бычок от дешевых сигарет.

мафия сломала и меня тоже, думает алауди, равнодушно.

когда я успел так проебаться, думает алауди, когда джотто смыкает руки на его шее. алауди закрывает глаза и пытается не сопротивляться.

***

когда я успел так проебаться, думает джотто много позже, когда на прямоугольный деревянный ящик глухо падают первые комья земли. джотто думает: жаль.

и ничего не чувствует.

***

у алауди все хорошо. только черви завелись под кожей. иногда кажется, что на месте поцелуев джотто на коже вскрываются гноящиеся язвы. кожа на губах лопается, ранки истекают гноем, сукровицей и бледно-розовой кровью.

у алауди все хорошо. только тонкие косточки пальцев никак не срастаются. он на них смотрит, а они снова и снова трескаются — что за напасть? полукружия ногтей аккуратно ссыпает в целлофановый мутный пакетик. выбрасывает. к черту.

у алауди все хорошо. небо стынет после пожара заката. ветер свеж и упруг, толкает джотто в лицо со своею мягкою силой… алауди хочется, чтобы он стесал. нахер. все (его) гребанное лицо в кровавые ошметки.

у алауди все преотлично. и улыбка у джотто все такая же многозначительная. некоторые скажут — светлая. только вот черви, те же, что под кожей у алауди, те же черви влажно падают на кровавую ковровую дорожку в холле особняка новорожденной вонголы изо рта джотто при каждом его слове.
джотто пиздит что-то про справедливую мафию и новую эру. потом запирается в своем кабинете, часто дышит алауди в губы (детектива потом долго тошнит. мафиози хрипло и болезненно хихикает ему в ухо). потом идет в бар пить дрянной виски и снимать шлюху. оставляя алауди медленно гнить.

у алауди… все отвратительно, мерзко и хочется вышибить мозги сначала ублюдку джотто, потом себе. нет, сначала вытравить червей из-под кожи пестицидами. или наркотой. или хоть ножом ее срезать, чтоб негде было им копошиться. алауди и не понял, когда все пошло по пизде, честно говоря. когда его чистая и, ха-ха, светлая, голубая любовь к джотто рассыпалась сонмом червей и под кожу переползла.

ну, ничего, не плачь. у алауди ведь все хорошо. и дырка в башке тому совсем не помеха.

Ладно, но что мешает Доктору стереть себе память, перед этим оставив заметки о том, что нужно будет сделать, не упоминая результата, и, после того, как все забудет полететь и нахуй предотвратить кучу этих ебАных смертей его спутников?????

С нетерпением жду, что в новый сезон Доктора кто включат хоть какое-нибудь взаимодействие тринадцатой и Джека Харкнесса.
Все на пользу моему отп, конечно.

Впрочем, я так же (безуспешно, впрочем) ждал этого самого взаимодействия между одиннадцатым и Джеком. Не дождался.

Вопрос: для чего я создал блог ?
Ответ: я не знаю.

Я завожу блог для того, чтобы иногда оставлять здесь свои мысли, заметки, возможно, свое творчество. Все, что вам не нужно знать.