Мы едем по тем же пробкам, в том же золотом свете. Я активно тренирую смелость, поскольку мне дана такая команда. И поэтому я подрезаю разворачивающуюся на главной машину, чуть не вылетаю под Газель, решаю начать поворот, хотя здесь происходит сужение и одна из полос еще занята.
— Завтра мы всех пропустим, поняла? Даже если будем стоять по полчаса, – говорит он.
— Получается, мы пропустим всего дважды за наше часовое занятие, да? — уточняю я.
Он смеется так, что хватается за мое плечо и трясет его.
" Если и шел я всю жизнь, то дорогой к тебе, ангел мой", – всплывает в голове.
Тем не менее в промежутках между безрассудством и поворотами/разворотами у нас вполне мирная езда. И тогда я переполняюсь таким ощущением полета, такой любовью к этому человеку. Мы [как будто] не виделись столько жизней и неожиданно я ловлю себя в моменте с ним. Вот рядом со мной сидит мой потерянный брат, часть меня, с которой мне так ужасно повезло столкнуться. "Я люблю тебя", – повторяю про себя и боюсь, что в какой-то момент просто скажу вслух. И хотя он обычно что-то рассказывает, сегодня он молчал, и если не чувствовал всего того же, что и я, то без сомнения еще ощутит это.
Он строг. Без злости и повышения голоса, но я знаю, что ему не нравится мое начало движения. И поэтому когда мы выходим из машины и прощаемся, а он смеется моим театральным интонациям, я чувствую, что еще поживу, что пока он не дает моему сердцу распасться.
Я стараюсь так же беречь его [не сердце]. Знать бы еще, насколько преуспела.