— Не оставляй меня одну.
— Я должен.
Томящее полуденное солнце в последний раз скользнуло краснеющими лучами по могущественным остриям утеса Кастерли, растворяясь в порозовевшем вечернем небе, заливая его алеющим светом, словно на белоснежные снега облаков выплеснули всю кровь, что была пролита бушующими кланами, борющимися за Железный Трон. Размеренность и относительное спокойствие во всей природе нарушал лишь слабый ветер, приятно касающийся кожи нагретыми за день струями, стекающими с самого неба. С западной стороны величественного замка открывался вид на Закатное море, волны которого лишь изредка подгонялись ленивым потоком ветра, вследствие чего путешествия кораблей как из Утеса, так и в него затягивались. К моему счастью.
Я прекрасно знала, что Он должен. Присягнув на веру рыцарству и богам, Джейме был верен данной клятве и мечу. Безукоризненно исполняя свою службу, брат добился неприкосновенного уважения и доверия со стороны отца; сплетающиеся в особом узоре тонкие полосы шрамов, расцветающие на его груди, являлись свидетельствами грандиозных побед в турнирах и первых вылазках в Королевский лес, которые не остались незамеченными воспитателем Джейме, лордом Кракехоллом.
Каждое его движение, вольное или невольное, будь то мановение рукой или учтивый кивок головой - все это говорило о том, кем он являлся. Настоящим Ланнистером. Львом. Наследником Отца.
Даже сейчас, опираясь мускулистыми руками на мраморную ограду величественного балкона в солярии Тайвина, где мы обычно встречали закат и провожали счастливые юные дни, он с некой дерзкой гордостью вскинул голову, позволяя непослушным, песочного цвета волосам рассыпаться по лбу и шее, приковывая все мое внимание к его персоне. В это дивное мгновение, переводя светло-зеленые, по-детски чистые глаза, таким образом, что головы наши повернулись друг к другу одновременно, губыДжейме растянулись в кривой, одному лишь ему присущей обезоруживающей улыбке. Как и мои. Одновременно с его. Как-то Нед Старк охарактеризовал его улыбку "режущей, словно нож". Для меня это был настоящий меч, поднимавший целое восстание теплоты в душе, и с каждым разом восстание окончательно разрушало меня до основания. Без Джейме я более не чувствовала себя целой.
Мы пришли в этот мир вместе. Мы принадлежим друг другу.
Ветер усиливался с каждой секундой, опасливо предвещая ночной шторм и улучшение погоды для мореплавателей. Наверное, мы провели достаточно долгое время, внимательно разглядывая друг друга, так как едва я нехотя прервала наш молчаливый разговор, как солнце уже устало скрылось за одним из возвышений Кастерли, однако продолжая распространять алые реки по небу, позволяя первым вестникам сумерек покрывать израненные облака.
Кажется, он знал, о чем я думала.
Я слышала, как участилось дыхание брата, чувствовала, как отчетливо и яро начало биться его сердце. Проступившие вены на молочной, заметно огрубевшей коже рук, от напряженного сжатия прохладного мрамора поигрывали на его суставах, и ладони медленно заскользили к моим, что были аккуратно сложены в замок, покойно сжатые на грациозном, аккуратно подточенном изгибе перил.
Сама природа жаждала приближения заветного дня моей свадьбы с Робертом Баратеоном. Дня, когда Утес Кастерли останется лишь призрачным воспоминанием, а безлунные ночи, проведенные за бесконечными разговорами и молчаливыми объятиями с Джеймебудут заживо похоронены в каменистой септе Утеса. Как и юная и прекрасная леди Серсея, дочь Тайвина и Джоанны Ланнистеров.
С самого, казалось, рождения меня готовили к тому, что я стану Королевой. В дальновидных планах отца сначала родилась именно Королева, а потом уже белокурая девочка, навечно связанная со своим братом.
Мне не нужен был Роберт Баратеон, Корона Семи Королевств, Железный Трон и роскошные владения Королевской Гавани в придачу без человека, который являлся неотъемлемой частью меня самой. Как бы ни готовила меня септа, как бы ни учила достойно принимать разочарования и боль, с такой мощной волной горя я не могла справиться самостоятельно. Тошнотворная боль прохладной и скользкой рукой скрутила мои легкие, едва аккуратные пальцы Джейме опустились на мои ладони; я чувствовала, как он приблизился, как сожалеющее закрылись его веки, как глубоко он задышал, теперь возвышаясь за моей спиной, все ещё удерживая теплой рукой мою. Мы делили горе, что мощным потоком леденеющего ветра навеяло с моря, как я и предположила, теперь уже с азартом поигрывающим беспокойными волнами. Вместе. Я ощущала привкус соленой воды, и этот вкус вкупе с разрывающим горем был самым ужасным, что только может быть на свете.
Небо прощально расцветало самой сочной гаммой кровавых оттенков, воцарившаяся тишина в момент триумфа заката с завидной скоростью успокаивала шум волн; надежные рукиДжейме опаляли мою кожу, становилось невыносимо мучительно терпеть его невинные, робеющие прикосновения к моим волосам, то, с какой сдерживаемой жадностью он прильнул к моему плечу. Печальная улыбка коснулась моих губ, едва в алеющем мраке прикрытых глаз восстал образ воинственного Ланнистера, облаченного в золоченые доспехи, мужественные руки гордо сжимали валирийскую сталь, что грозно и победоносно сверкала в его руках. Высившийся стан вселял юношескую неуверенность в его противников, смягчающим бальзамом обливая мое сердце. Но сейчас он был таким смиренным. Покорным. Моим.
— Оставь меня.
— Я не должен.
Скользнувшая по моей щеке теплая, заметно напряженная ладонь заставила вновь раскрыть глаза и встретиться взглядом искрящимися реками золота в глазах насыщенно – зеленого цвета, потемневшими с приближением ночи. Не в силах остановить желание впитать в себя всего его без остатка, я, подобно ему, покорно склонила голову, прислонившись лбом ко лбу. Этот жест был гораздо интимнее неприкрытого влечения и изобилующей страсти, гораздо значимее бесчисленного количества слов, важнее даже героических поступков, что Джейме считал неотъемлемой, преимущественной частью свой жизни. Ничего на свете в это мгновение не имело больше значения, чем наше единое сердце, бьющееся в отчаянном и идентичном ритме; мы перехватывали вздохи друг друга, подобно расстающимся юнцам, с неимоверной жаждой сжимали наши руки. Мы были единым целым.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Каждое его признание тупым, ржавым лезвием проходилось по моему израненному сердцу, в ту же секунду омывая терпким, целительным бальзамом. Джейме заживо жег мою душу, вынуждая задыхаться собственной любовью к нему.
И это разъедающее изнутри чувство, старательно и медленно убивающее, терзающее мысли, гордость, мораль было самым прекрасным, на какое только способен живой человек.
Оно заставляло с каждым прожитым мигом вожделеть необъемлемой власти и собственной покорности. 
