Прошло уже три года, а я так и не поняла. Отказываюсь понимать подлость, предательство и обман.
Роняешь голову на руки и непонятно от чего сжимаешься в комок. Напротив стоит злая мама, в которой всегда находила поддержку и утешение и отчитывает тебя, как какую-то провинившуюся первоклашку. А тебе и стыдно и терпко и сказать то нечего, нечего возразить ее злым словам, нечего сказать в свою защиту. Тебе стыдно, за то, что ты счастлива, а она, с высоты всей своей жизни этого никак не может понять. И все острее от того, что вот 20 минут назад пришел опять тот день, и все воспоминания у вас с ней перед глазами, хоть и зарекались говорить об этом, думать, мысли допускать глупые.
Вот обычное утро, я встаю, за окном встает солнышко, как-то по весеннему хорошо на душе. 10 дней с воспалением легких дома, когда тебе 15 и всей душой хочется жить, не терять не один день по напрасну кажется маленькой вечностью. Иду по привычке в ванную умываться, завтракаю, чмокаю утром папу (только вчера вечером всей семьей смотрели фильм, я лежала у него на руке, а с другой стороны меня лежала мама), обнимаешь все еще болеющую маму и весело себе напеваешь попсовую песенку под нос. Вот мама упаковывает папе домашний обед на работу, целует его на прощание и папа идет ждать меня в машину. Мама чем-то встревожена, но старается не показывать, и я отмахиваюсь, в надежде, что до вечера, она опять будет в хорошем настроении. Папа завозит в школу, я в отличном настроении бегу на урок (ощущаю себя чертовски красивой в новом платье) и падаю рядом с Мариной на пустой стул, отлаженным годами движением целую ее в щеку и жизнь идет своим чередом, со всеми нагоняями за несделанную домашнюю работу и красными щеками у доски. Если бы я знала, что быть ребенком мне осталось всего полтора часа, может бы, совершенно иначе их восприняла, прогуляла бы, пошла в парк, или хотя бы просто не засыпала на уроках от скуки.
Трудно очень писать, на глазах пелена слез, руки безумно дрожат, но я вот так вот еще никогда не вспоминала этот день, что бы прямо до деталей все выложить. Может быть, станет легче, но я совсем в этом не уверена и пока только пытаюсь сдержать поток слез прежде чем уткнуться в подушку носом и поплакать, извиваясь от давно забытой боли обманутого ребенка и обиды на поступок человека, ради которого я делала все, что бы дать повод мной гордиться, меня любить. Что бы показать, что я ничем не хуже других детей, и может даже могла бы быть чуть лучше в его глазах.
Проходит 40 минут и звенит звонок, все срываются и бегут на улицу, что бы собраться в беседке, на солнышке, возле входа в школу и обсудить все новости, которые скопились за весенние каникулы. Я не исключение лечу вместе со всеми, но начинает звонить телефон – мама, чем я очень не довольна, потому что знаю, что это надолго и с девочками я уже не поболтаю и в тот же момент появляется какая-то легкая тревога, но не перебивает злость. Беру трубку, и мама очень тихо начинает говорить, что она чувствует, что с папой что-то не так, просто выговаривается, что он себя очень странно ведет, и она совершенно не понимает, что происходит. Кое- как привожу ее в чувства, с грустью смотрю на девочек, которые уже обменялись свежими сплетнями, прощаюсь и иду на следующий урок. Видимо там не рассказывали ничего, что привлекло бы моей внимание, потому что я начала думать о том, что сказала мама, хоть и достаточно быстро мои мысли скрылись в направлении предстоящего приезда школьников из Германии и прочей глупой лабуды. Звонок с урока, перемена длиться 30 минут и я решаю позвонить маме и убедиться, что она перестала выдумывать глупости. Отхожу к стене, что бы меня не снесло потоком детей, набираю номер. Два гудка, ровно два, не могу забыть это, как не старалась.
Срывающийся в рыдания голос: «Юля, папа ушел от нас». Я ничего не понимаю и не представляю, как такое могло произойти. Начинаю хихикать, первое апреля все же, но мама резко обрывает меня. ПАПА УШЕЛ ОТ НАС. А дальше огромный такой пробел. Помню как сползла по стене, как Марина лупила по щекам, как я ревела без остановки и не понимала, что происходит вокруг. Такая острая моральная боль предательства, что я казалось, больше никогда не встану с пола и не смогу сказать не слова. Дорога домой, открываю дверь, мама с пустым лицом, какое бывает у душевнобольных, смотрит в одну точку. Первый порыв уйти из этого дома, где абсолютно каждая вещь напоминала о семье, нашей семье, которой больше не существовало. Какие то вещи полетели на пол, потом со слезами в сумку, мама которая ни на что не реагировала и только начинала захлебываться слезами временами. Такси, лицо дедушки с широко раскрытыми глазами, мама уложенная в постель.
Наконец закрытая дверь ванной, медленно села в ванную с пачкой лезвий в руках. Скажешь, что дурочка, знаю, но в 15 это было очевидно, и очень приемлемо, как мне казалось. Слезы, от осознания, что я собираюсь сделать, потом слезы от первой царапины, и очень много крови в воде, закружилась голова. И в этот момент, я поняла, что уже сама себе не принадлежу. У меня есть мама, которая беспомощна и не станет жить, если я что-то сделаю с собой. У меня есть бабушка и дедушка, которые остались одни, потому как мама больше напоминала тяжелобольную при смерти, чем живую женщину. Бинт на руки, кофта сверху, звонки маминым подругам, в попытке найти помощь взрослых людей и их хохот в телефон со словами о прекрасной шутке к первому апреля, и ночь, которую провела рядом с мамой, которая тяжело дышала и смотрела в потолок, не говоря ни слова, и не двигаясь.
Почему первое апреля? А это была пятница. Ну вот прям четкая аргументация, что до понедельника уже все наладиться, что бы я спокойно пошла в школу, а мама начала подыскивать себе работу.
Ненависть накрывала меня волнами, меня рвало на части изнутри, выворачивало. Я не знала, что мне делать, я ощущала беспомощность, рану на руке и какой-то ужас, неуверенность, что завтра вообще наступит, а если наступит, то как мне в нем жить.
Мама стоит напротив, кричит, ты поднимаешь на нее взгляд и встречаешь зеркальное отражение своих глаз. Мама вздыхает, а ты сглатываешь комок в горле, знаешь, что подумали, об одном и том же. «С ним я буду счастливой», и тишина, оглушительная тишина в ответ. Такая по качеству как в ту ночь, три года назад, когда вы понимала друг друга без слов. Молча, встаешь и обнимаешь. И вы так стоите 10 минут, не меняя позы, не шевелясь, тихо прокручивая воспоминания в голове, и удивляясь, как выстояли вместе.
Долгожданный поцелуй в лоб от мамы, и тихое: « Твоя жизнь, тебе решать, я не вправе осуждать. Не ошибись как я когда-то, не упусти главного», и покой который окутал пледом и освободил от того, что мучило последние несколько дней.
Я дописала, а сейчас я буду плакать, у меня такая традиция, каждый год, я отмечаю это событие слезами и тишиной. А завтра, я буду изо всех сил стараться не думать об отце и его:" Ты поймешь меня когда-то", и смеяться над глупыми шутками Дня дураков.