Дорогая Клотильда!
Давно от тебя нет ни единой весточки. Последний раз я получил письмо с твоим именем на обороте еще до твоего отъезда. С тех пор ты молчишь, будто держишь паузу перед тем, как известить меня о чем-то очень важном. Но вот, прости, я не выдержал. Невыносимо так долго терпеть твое молчание. Я осмелюсь прервать его.
Надеюсь, ты больше не сердишься на меня за ту глупую шутку. Я и правда был вне себя от мысли, что нас будет разделять нечто большее, чем сорок сантиметров воздуха. До сих пор я иногда ощущаю твое дыхание на своей шее. Я вздрагиваю от мысли, что, возможно, ты снова где-то рядом, начинаю судорожно вертеть головой и искать тебя глазами. Мой взгляд скользит по ступеням лестницы, ведущей к морю, по плетеным оградкам летних кафе, по перекресткам, светофорам, окнам проезжающих мимо такси. По озадаченным лицам прохожих, по затертому дереву бульварных лавочек, по мокрым после утреннего дождика тротуарам узких улочек. По окнам в колодезных квадратах дворов, которые ты так любила. Все это мы проживали вместе, помнишь? Каждое утро, за миниатюрной чашечкой крепкого кофе ты рассказывала мне о художниках, о стилях и, перепрыгивая с одной эпохи на другую, посвящала меня во всевозможные подробности жизни по ту сторону красочных полотен. Я, наверное, слукавлю, если скажу, что с интересом впитывал все эти истории. Но я всегда был поглощен тобой, ловил твою улыбку и наслаждался голосом. Видит Бог, не важно, что ты говорила, но звучало это так прелестно, что каждый невольно проникался симпатией к предмету беседы. И ты не умела иначе.
Потом мы шли по улицам, от переулка до переулка, бережно заглядывая за ширму таинственного молчания городского нутра. Там, сокрытый от глаз широкой грудью фасадов, нам открывался удивительный мир. Скромный, незатейливый, но изумляющий своим тихим уютом. Гул машин и шаловливые порывы ветра стихали в узких арках, и оставляли нас в сакральном, личном пространстве. Помнишь, мы могли провести целый день, спрятавшись от посторонних глаз, стоило только свернуть с брусчатки тротуара в нужном месте.
Кло, милая Кло, ты так любила те беспечные дни. Ты совсем недавно вскакивала, словно маленькая девочка, с парапета и пускалась кружиться по очерченной стенами площадке. Ты запрокидывала голову, и в твоих глазах отражались белые облака, плывущие наверху по небесному квадрату. Ты смеялась и волосы, густые волны каштановых локонов, подхваченные твоим смехом, развивались и пружинили, вырастая в настоящий шторм, в котором тонули, будто несчастные шлюпки, заколки. Порезвившись, ты, будто чуть смущаясь, возвращалась обратно на парапет и поправляла прическу, кокетливо опуская глаза.
Помнишь сережки, которые мы купили тебе на набережной? Сущая безделушка, латунный завиток и пара стекляшек. Ты ведь оставила их мне. День ото дня я поднимаюсь с постели и подхожу к каминной полке. Они лежат там, поверх голубого конверта. Твоего последнего конверта, адресованного мне. Ты же считала письма маленькими произведениями искусства, и не могла отпустить бумагу по назначенному адресу просто так. Ровные строчки твоих широких, округлых и мягких букв всегда пахли виноградным эфиром. Или розовым маслом. А на конвертах ты оставляла наброски. Линии, изящные тонкие черные линии, складывались в лица добродушных старцев, или в могучих и загадочных обитателей тех уголков планеты, куда едва ли ступала нога человека.
Твое последнее письмо, Клотильда, пахнет морем. Я не имею понятия, где ты нашла этот запах, отделенный от соленых вод и свежего бриза. Иногда мне кажется, что это просто сами слова источают свежесть свободы морского горизонта. Ты всегда боялась быть банальной. И теперь, когда ты так далеко, и разлука столь долгая, что я уже почти не чувствую твоих рук на своих плечах я скажу тебе – тебе блестяще удалось избежать этого недуга.
Последнее… Говоря это, я имею в виду “latest”, но не “last”. Это ты научила меня бережному отношению к словам. Научила обращаться к их смыслу так, чтобы они были точны. Чтобы я никого не вводил в заблуждение.
Кло, моя маленькая Кло, я хочу, чтобы ты знала – я ничего не поменял. Твои туфли стоят в прихожей так, как ты их оставила девятнадцать месяцев назад. Кофейный столик я оставил справа от кровати, и, хоть я и спотыкаюсь об него каждый раз, как захожу в комнату, я не в силах убрать его. Раз уж в тот раз ты переспорила меня, уговорила – значит, пусть так он там и останется.
Девятнадцать месяцев и четыре дня. Прости мне мою слабость, Клотильда, и позволь все же считать. Рано или поздно я избавлюсь от этого, но только не теперь. Твои сережки на камине в свете серого, пасмурного утра похожи на слезы. Ты будто знала. Оставила их мне, взамен моих собственных, как протез, чтобы я мог дать волю чувству. Ты всегда заботилась обо мне. О той части меня, которая отвечает за чувства. Любого рода.
До сих пор я не привык сидеть за столиком в «Shiko» один. Ты знаешь, одного моего взгляда не хватает, чтобы оживить улицу за оградой летней веранды. Не хватает, чтобы увидеть улыбку Бога, которая, как мы с тобой считали, здесь смотрит на нас ото всюду. Мне не хватает твоего взгляда, твоего голоса и легкого аромата духов, чтобы вернуться на тот угол Екатерининской, который мы знали. Который мы сочинили для того, чтобы любить.
Воздух стоит на месте. Ему некуда торопиться, поэтому он может позволить себе застыть в узких переулках. Он окутал чугун завитого бульварного бортика, молоком свернулся в оконных нишах и лишь иногда лениво перетекает с места на место. Для отвода глаз или в поисках наиболее удобного положения.
Одну за другой, аккуратно, я вывожу эти буквы. Так, чтобы ты могла гордиться мной, так, чтобы ты знала, что твоя любовь к письмам бережно хранится в моем сознании. Для себя я решил. Сегодня.
Сегодня, дорогая Клотильда, девятнадцать месяцев и четыре дня. Сегодня я возьму в руки конверт, что лежит рядом, и положу в него это письмо. Сегодня, милая Кло, я капну в него каплю розового масла и уроню свою стеклянную слезу на латунном завитке. Сегодня я запечатаю его, и не оставлю обратного адреса на обороте. Сегодня, моя дорогая, маленькая Клотильда, я мокну перо в тушь и, затаив дыхание, выведу на обороте:“Last”. Так, как ты этого хотела. Так, как ты меня просила. Я спущусь к холодному, серому морю и отдам конверт волнам. Сегодня, милая Кло, я знаю, где тебя искать. На мокром песке, который хранит следы моих слабых, скованных болью шагов, там, где впереди величественное молчание морского горизонта, а позади – Улыбка Бога.
…твой Брюс
