вы все такие смешные.

через запотевшее стекло огни полу-сонного города превращялись в разноцветные бингальские огни, она подбородком зарылась в большой чёрный шарф и пыталась распутать белые наушники бледными от холода пальцами рук. остановка сменялась следующей, входили-выходили люди. пару парней от которых пахло дешовыми алкогольными коктейлями в банках, лица их были убитые, они по рыбьи говорили: мне всё равно, что пить, на чём ездить, мне всё равно. Мы наверно уже все превратились в этих немых с плавниками и немыми зрачками. Земной шар как круглый аквариум и последние несколько дней идёт снег. Кто то из моих знакомых говорил что его бесит такая погота, вроде снег а когда падает на асфальт или кожу превращяется в дождь, превращяя всё в овсяную кашу. тогда наступает это противное чешуйчетое состояние и ты тонешь, в лицах, людях, шуме, тишине. В этой благополучной отмасфере развивается пустота, чёрная разьедающяя всё, нужно чем то заполнять а чем попало нехочется, вот она и сьедает -сьедает. В итоге наступает этот праздник где всем весело с кровью в алкоголе или ещё чем то. А всё к тому что каждый хочет жить заново. Она распутала наушники и заиграла музыка какая то очень знакомая но далёкая, я уверенная она хочет жить заного каждый день и её тошнит от собственной безысходности на ряду с бесконечностью. Конечная, шаг что бы быстрее, что бы промокнуть меньше. По всюду, люди, около метро курящие-стоящие, в метро прыгающие безбилетники или люди с социалками или бидетиками которые рвутся под определённым углом. Ей в самый последний вагон, так быстрее но дальним маршрутом, все мы состоим из противоречий говорим что люди мрази, что мы их ненавидим в итоге говорим своей второй половине что любим её. Ей совсем нехотелось есть, но доберясь до дома она всё равно изучила холодильник. всё как всегда, нужно лечь по раньше но в итоге опять в 2 ночи. Кажется что у времени какое то своё правило когда идти быстро когда мучительно медленно. Оно так мстит людям.

ветер вдыхал снега кокаин, люди идя по дорожкам имели дорожки

края бокалов избиты исколаты, губы от них так же, немножко

рассвет наступает синхорннно с закатом, крамсая людей, кромсая ладожки

дети вдыхали какаин, на малиновых дневника обложках.

— мы заменим твои руки. делай пометки, и будешь летать как миллионы немых птиц.

— что за чушь ты несёшь?

люди с голосом резким, как прорези в немых часовых отрезках

пишут что то на отбелезнённых листах, разбиваясь в пух и прах

забывая о мечтах. у них тонкая светлая кожа, они на белый парус похожи

обжигают о солнце руки, в вальсе в метро ружатся до потери сознания

у них нет понятия скука, у них всё по порядку всё по полкам разложенно

мне бы такую в сети, мне бы такое признанье поэта.

еслиб не безысходность у рыб бы не так было всё безнадёжно. если бы не Летвинова, можно я буду земфириной можно?

внеплановые рейвы уносят её над магнитными полюсами нашего города, ну она же маленькая совсем, постоянно теряет перчатки и время. а вдруг упадёт, а вдруг разобьётся ? и так что не собрать потом ну ни как. а рядом с домом живут 3 чёрных кота, знают всю её заканчивая пальцами на ногах, взамен молчат себе и никому не рассказывают ничего. они то уж конфидициальние любого врача и надёжние любого дневника. в кино у неё на 8 минуте начинают болеть глаза и она проваливается под гул зрителей шуршещих, гудящих колонн. тогда ей снится василий, она может сказать привет и так просто пожать руку несуществующего друга. и напоминалки она теряет, знаете у неё все карманы заваленны важными напоминалками на обрывках, пойти тудаа-то, сделать тоо. и они выпадают от вечно не закрытых карманов. чтож ей не жалко, жалко её маме ей бы в ораторы или в политики. Так ты сделала вот то, что нужно было а потом отрицательное утверждение и она на повышенные сразу. Тогда прогулкой до комноты считающейся общей собственностью и под одеяло с головой, ни чего не знаю, не умею, вижу образы колидоскопа в темноте. да мам, всё хорошо, да, я тоже люблю тебя. пока. чорт, опять сквозь лесничные пролёты и на вылете холодно совсем. чорт, я же забыла левую перчатку, нужно вернутся. завачу ка пожалуй одеяло и поживу с котами недельку.

доброе утро колла кальян с потухшим угольком,

доброе утро тела идущие по улицам города.

она стояла на пристани, и зрачки выдавали. безсознательность и желание сводили с ума бледную кожу которая вот вот сгорит под солнечным пленом. волновыми кистями вода пыталась обнять её побледневшую. ещё немного и она провалится в пустоту, с аллергической реакцией на всё кроме овсянной каши и воды. вытряхнув карманы посыпались кораблики из разного мусора, ветер их сдувал на водянную поверхность. и её тоже ветер сдул и со всеми брызгами. она же не кораблик.

руки холодные.

комкая стёкла как бумагу

комкая кожу как стёкла

под мной/тобой лёд, и холод северных птиц,

вполне припарковывать вопросы без итога.

между нами соль и предлепосадочный бриз,

в корзины тела и души с нашего огорода.

а под потерей болезненной белезны,

лист умирает карандаша графитом.

так же, готовясь к последущей весне

забыв про сугробы белого пороха

на погиель керамическую летишь

в миг раздавят трещенны нашего города.

кнопки в ноги без памяти в зелёнку. если бы не ты я бы в захлеб как обычно. пьяные танцы, сгорелые дома, люди-жирафы это всё несчитается. и сейчас потеряюсь среди рыб и лесничных пролётов. пластика пальцев по тёмным на ощупь коридорам. а как мой знакомый - мне нравится очень. как голубой цвет и мимика подводная. главное безследно остаться неполно непонятой. наверное проще не знать чем не помнить. внутри вакоум и пол кило соли.

тела бродят, спотыкаясь, в заспиртованом доме

на утро кашель и пробитый мозг на взрыв

вечером дым, твои мои откровенья

на балконе не так холодно как казалось бы

а руки его пахли спиртом и детским кремом. мусор он выносил каждый раз и недавал этого делать мне, только в строго-исключённых случаев когда набиралось больше 2 пакетов. он постоянно молчал, в этом молчании была завараживающяя пустота. а если и говорил что то то неповторял больше 1 раза, я научился понимать его шопот и недоговорённость фраз.он постоянно пытался обходить меня и не сталкиватся в каридоре. видились мы только утром мимолётом, он сидел постоянно в своей комнате. и вечером когда ужинали, порой он говорил что неголоден и шол сразу к двери. я замечал что у него в комнате вечный беспорядок, разбросанные вещи, незаправленая кравать и пару кружек от кофе. иногда он срывался и кричал на меня, иногда бил. ударил пару раз по щеке. мне это нравилась, только тогда я чувствовал хоть какую то близость. холодные лодони, постоянно. тёплое дыхание. от него пахло табаком и ментолом. я постоянно перед ним как идиот, что то спрашиваю очевидное, веду себя странно. медик ложится очень поздно, я рано. стены у нас очень тонкие и я порой слышу как он перелистывает страницу очередного конспекта.

Осень красочными листьями, машинками прожигает из нутри

вечно доктор мом, и пытатся усмирить горловые жертвы-прожекторы.

Если уютно то не всегда тепло или же удушливо жарко

в вагонах поездов туда сюда как потеренные их состовляющие

Маршеруем этой акустикой консервных сонных банок

Мои ладони на зло мёрзнут отчаевшись в этой суете от дифицита внимания

у кого то дома кот хочет поесть а у кого то он просто скучает

На сером фоне моя москва становется глазораздрожающе контрастной

уснуть или усыпить всех хороших людей до следующего

сквозь метрянные рейвы

люди за угол совесть

растроенние растройств

адаптация юной злобы

словно простроченный чемодан

внутри пусто