ekki hugsa

Я не хочу ничего решать.
Я хочу постить фотографии Николая.

— Не знаю, как лучше сказать, но… каждый раз, перечитывая «Воздушный кокон», я поражался: что увидела ты, стало видно и мне. Особенно сцены, где появляются LittlePeople. Все-таки у тебя уникальное воображение. Оригинальное и очень… заразительное, что ли.
— LittlePeople-существуют-на-самом-деле , — очень тихо произнесла Фукаэри.
— Существуют?
Она помолчала. Потом добавила:
— Так-же-как-мы-с-тобой.
— Так же, как мы с тобой? — эхом повторил Тэнго.
— Увидишь-если-захочешь .

Харуки Мураками
«1Q84», книга 1

Посмотри, что с нами стало? Насколько мне известно, только у древних греков были боги вина и веселья - Вакх и Дионис. А у нас вместо них - Фрейд, комплекс неполноценности и психоанализ, боязнь громких слов в любви и склонность к громким словам в политике. Скучная мы порода, не правда ли?

Эрих Мария Ремарк
«Триумфальная арка»

Он идеален…

Утсивок толкнул Джейме в спину, а шут в зеленом и розовом клетчатом наряде подсек ему ноги. Когда он грохнулся наземь, один из лучников схватил его за цепь между запястьями и вытянул его руки вперед. Толстый дотракиец отложил нож и достал из ножен огромный кривой, серповидный аракх, излюбленное оружие табунщиков.
Они хотят меня напугать. Дурак скакал, хихикая, у Джейме на спине, а дотракиец неспешно приближался. Козел хочет, чтобы я намочил штаны и молил его о пощаде, но этого удовольствия я ему не доставлю. Он Ланнистер из Кастерли Рок, лорд-командующий Королевской Гвардией, и ни один наемник не исторгнет у него крика.
Аракх, сверкнув серебром на солнце, опустился так быстро, что глаз не мог уследить,
и Джейме закричал .

***

Когда я впервые читала эту главу в "Буре мечей", то чуть сама не закричала.
Всем ведь известно, что в этой гребаной, но такой классной "Песни льда и пламени" у меня нет и не будет никого любимее Джейме.
Единственное, что огорчает меня еще больше - то, что не будет Варго Хоута. А как же "шапфиры", м, ребята?

Я вертелся во все стороны, пока у меня не закружилась голова; я думал, что упаду, как во сне, прямо с этого отвесного утеса. О где ты, девушка, которую я люблю? Так думал я и смотрел везде, как смотрел везде в этом крошечном мирке, что лежал подо мною. А прямо передо мной грубо горбилась громадная туша моего американского континента; где-то далеко, на той стороне, мрачный сумасшедший Нью-Йорк извергал в небеса свою тучу пыли и бурого пара. В Востоке есть что-то коричневое и святое; а Калифорния бела, как бельевые веревки, и пустоголова - так я думал, по крайней мере, в то время.

Джек Керуак: «На дороге»

Его отношения с большинством женщин имели устойчивые свойства смеси лаконизма и страсти. Медленные подготовительные маневры утомляли его практически так же, как выяснения отношений, неизбежно приводящие к разрыву. Незыблемое единообразие сценариев всех любовных интриг казалось ему зловещим.
Их схема – сентиментальные речи, прикосновение руки, поцелуй, страстный поцелуй, обнаженное тело, апогей в постели, снова постель, меньше постели, безразличие, финальное разочарование – представлялась ему постыдной и фальшивой. Более того, он старательно сокращал в каждом действии этой пьесы количество мизансцен: встреча на приеме, ресторан, такси, его собственная квартира, ее собственная квартира, уик-энд на берегу моря, снова квартиры, потом уловки, алиби и под занавес – бурная сцена разрыва на пороге дома под дождем.
Но с Веспер ничего похожего быть не должно.

Ян Флеминг: «Казино Рояль»

HOUSE TARGARYEN

- Вы могли бы спустить меня на пол, - сказала Кэрол.
Максвелл бережно опустил ее и помог встать на ноги. Она прислонилась к стене и негодующе заявила:
- По-моему, трудно придумать более нелепый способ переноски. Тащить женщину, как узел с тряпьем! Где ваша галантность?
- Прошу прощения, - сказал Максвелл. - Мне, конечно, следовало оставить вас на полу.

Клиффорд Саймак: «Заповедник гоблинов»

мне не нравится.: '(

They are the stars, they’re dying for you,
But I hope they live forever.

Нормальный человек… Что это такое ‒ нормальный человек? Тот, кто никогда не сделал ничего мерзкого. Так, но наверняка ли он об этом никогда не подумал? А может быть, даже не подумал, а в нем что-то подумало, появилось, десять или тридцать лет назад, может, защитился от этого, и забыл, и не боялся, так как знал, что никогда этого не осуществит. Ну, а теперь вообрази себе, что неожиданно, среди бела дня, среди других людей, встречаешь это, воплощенное в плоть и кровь, прикованное к тебе, неистребимое, что тогда? Что будет тогда?

Станислав Лем: «Солярис»

Nikolaj Coster-Waldau
for GQ Magazine