Like a chocolate

и все пройдет. и крики, слезы когда придет, подарит розы обнимешь крепко, что есть сил ты лишь дождись. как он просил.

С тех пор каку меня расширился круг общения, я стала лучше о себе думать. Не в плане «чембольше узнаю людей, тем больше люблю себя», а просто раньше казалось, что проблемы мои какие-то дикие и я не понимаю самых простых вещей, которые всем остальным женщинам внятны. Оказывается, все влипают в одни и те же лужи, все мучаются одинаковыми проклятыми вопросами. (Никогда не говори «все», говори «многие».) И самый проклятущий из них вот какой: те, кого мы любили и с кем потом расстались – не важно, по чьей инициативе, но по их вине, – зачем они возвращаются? (даже так —?!) Человек, который год или пять лет назад разбил тебе сердце, от которого уползла в слезах и соплях, ненавидя или прощая – нет разницы, – которого не забыла до сих пор, как нельзя забыть удаленный аппендикс, даже если все зажило, хотя бы из-за шрама.Который ясно дал понять, что все кончено. Зачем – он – возвращается? Раз в месяц или в полгода, но ты обязательно получаешь весточку. Sms, письмо, звонок.Он хочет всего лишь узнать, как дела, похвастать очередным успехом, позвать в кино, переспать или снова послать меня к черту. Я не могу, я всю жизнь подыхала от недоумения, и не я одна страдаю, потому что ну все уже, все – он десять раз с тех пор женат и я дважды замужем, гадости все друг другу сказаны, извинения принесены. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Такие дела, милый, такие дела – все сводится к противоречию: я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Неубедительно? Но это именно то, что я чувствую. Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не милый, отлично чувствует линию и раз от разу набирает номер, чтобы спросить: «Хочешь в кино?» И я отвечаю: «Я не хочу в кино. Я хотела прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в один день – с тобой. А в кино – нет, не хочу». Ну то есть вслух произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном:он звонит, чтобы спросить: «Ты любила меня?» И я отвечаю: «Да». Да, милый; да, ублюдок; просто – да. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я досих пор выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так, чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой, орать, не снимать трубку, но в любом твоем деянии (бездействии) он все равно услышитответ на свой вопрос: «Ты любила меня?» – «Да». В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят, этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается сам, и он мне не нравится. Может, самой слать им эсэмэски раз в месяц? Расход небольшой, покой дороже: «Я любила тебя». Уймись.

У наших сердец постоянно поставлены стражи.
они защищают сердца от кражи,
и если их сами предложим даже,
то это уже побег.
Такие солдаты не просто служат,
они с нашим детством давненько дружат,
и если кому-то вдруг станет хуже,
потом не избавишься от помех.
Мы кормим их трижды в сутки,
они нам послушны и очень чутки,
читают книжки и носят куртки,
как самый крутой контроль.
Мы чувствуем страх, неловкость,
а вдруг кто проникнет в емкость,
и врубит сердце на мега громкость,
огромный такой и злой.
Оставит там бомбу, порох,
вещей своих офигенный ворох,
и станет нам так невозможно дорог,
что лучше теперь не жить.
Спасаемся, кто как привык и может,
еще один день так без смысла прожит,
мне страшно, но я умоляю, Боже,
убей солдат, научи любить.

ЗНАЕШЬ …
Я люблю молчать, когда самое время сказать что-то.
Я люблю плакать, когда никто этого не видит. Я люблю разговаривать о своих проблемах сама с собой. Я люблю улыбаться, когда это совсем не к месту.
Я люблю бездействовать, когда выбор только за мной. Я люблю жить, хотя жизнь не разделяет моих эмоций. ПОВЕРЬ…
Я не боюсь выглядеть смешной. Я боюсь разучиться смеяться. Я не боюсь чувствовать, я боюсь утонуть в чувствах. Я не боюсь душевной боли, я боюсь физической. Я не боюсь любить. Я боюсь быть нелюбимой.

А помнишь,

мы ехали в Питер, в плацкарте, нас все ненавидели - видишь ли, рано - а мы хохотали и резались в карты, и пили вино из гранёных стаканов, и галича пели нахально и громко, коптились в дыму десяти дымоходов, а этот, из пятого, кажется, Ромка - подсыпал соседке немножечко соды в бутылку со спрайтом, жестокая шутка, соседка попалась весёлая, Лиля - и эти вагонные длинные сутки мы много смеялись, и много чудили

А помнишь,

мы просто хотели победы, работали долго, до выноса тела, начальник нас вызвал на, кажется, среду и выдал какое-то новое дело. Мы очень старались и много курили, в предбаннике офиса спорили матом, хотели как лучше, но нас победили –

другого отдела другие солдаты. Они-то поопытней, справились лучше. А мы чуть не плача в родном вестибюле, с обидой вкушали горячий, пахучий, ужаснейший кофе. «Нас снова надули»… но мы ведь не знали, что это бывает… За всё, что когда-то случается с нами,

за всё, что у нас из-под ног выбивает – в ответе мы сами, мы сами, мы сами…

А помнишь,

Когда ты женился на Юле, и я говорила – дурак ненормальный, еще поживи с ней чуть-чуть до июля, а вдруг передумаешь – будет ведь жаль, но –

Ты был уверен, влюблён и настойчив, доверчив, наивен и бескомпромиссен. Когда тебе двадцать, тебе между прочим – плевать на остутствие видимых истин, женюсь и пошли все!…далёкой дорогой, я сам для себя предсказатель погоды. Но здравые мысли приходят с тревогой, а часто – с болючим и быстрым разводом. Полгода спустя, когда вы разбегались, я капала Юле в стакан валерьянки. А мир окружал ненавязчивый август, такое отличное время для пьянки…

А помнишь,

Когда нам исполнилось тридцать, и мы эту дату решили игнорить, пошли заказали огромную пиццу и тут нас настигло глобальное горе – казалось, что это черта отчужденья, за ней – ни любви, ни работы, ни секса, и пенсия рядом, и все дни рожденья отныне напичканы будут линексом…

А помнишь,

Когда нам маячило сорок, и мы вспоминали со смехом тридцатник, запрыгнули в поезд, поехали к морю – а в сумке халва и замыленный Piatnik (какие же, всё же, отличные карты), и снова чудили, и так молодели… Хохочущий громко девятый плацкартный готовился к бурной рабочей неделе. И словно и не было лет и болезней, и словно бы нас не касались разводы.

А помнишь,

Какой замечательной песней тебя провожали лечиться на воды?

Тебе шестьдесят, ты спокоен и строен. А дети и внуки нам машут с перрона. Я всё-таки стала твоею женою, но еле успела с последним вагоном.

Мы едем и едем, не так, но отчасти. Мы стали потише, и чай вместо водки.

И ты говоришь - но ведь было же счастье…

А я выдыхаю тихонечко – вот как…

(c) Лала Тарапкина

Мне не нужно быть для тебя никем - ни гламурной леди, ни сверхталантом. Огранённым временем бриллиантом я сверкаю только в твоей руке, отражаюсь только в твоих глазах, зеленых, ласковых и знакомых. Я не воин. Я рождена для дома, я готова даже шарфы вязать, и варить борщи, и рожать детей, на твоём плече засыпать устало. Мне тебя хронически не хватало в веренице прошлых моих "не тех", не попавших в масть, в амплитуду, ритм, не совпавших в целое, просто - лишних. Наливаясь сладостью поздней вишни, я вбираю солнце, коплю внутри, становлюсь податливо-восковой, половинкой, незаменимой частью. Постигаю медленно это счастье - неделимость мира на мой и твой: пусть другие жизнь пополам дробят

ГЛАВА ИЗ "Я ХОЧУ ТЕБЯ ЗАБЫТЬ…".
_

Вера – это единственное, что у меня осталось. Все, что касается нашего будущего, во мне начинается с пяти букв: «Я верю…». У меня нет никаких предположений, догадок, гарантий. Я просто верю – не больше и не меньше, чем вчера.

Не раз слышал о тех, кто вокруг и вроде бы близко, что надеяться бесполезно. «Эй, хватит страдать! Отпусти, забудь, закрой. Пора начать
новую жизнь». Бывало, после этих слов, на которые я непроизвольно от себя никак не реагирую, на меня черными птицами нападали отчаянные мысли. «Неужели, я сам себя обманываю? Неужели, я столько ночей подряд засыпаю в самообмане?». Становилось страшно, буквально на пару минут, что мне не хватит сил на всю ту жизнь, в которую я верю. Голову заполняла свинцовая тяжесть, переполняла ее – бесполезно бороться с таким наплывом, ты погиб, всё, веру затопило.

И только эта тяжесть хотела ворваться ко мне в сердце, как вдруг я на скорости света перемещался в то время, когда были мы, счастливые, и больше ничего, кроме нас.

Например, в последний приступ подобного отчаянья я оказался в дне, когда ты сказала, что хочешь стать моей женой. Вот мы идем по линии ночного моря, где-то недалеко маяком горит лампа прибрежной таверны, а на небе тишина, свет отключили – и луна, и звезды проспали свой сегодняшний выход.

Я прижимаю тебя к себе, а ты, опустив глаза, следишь за нашими шагами по мокрому песку. У нас обоих выдался сложный день: мое руководство объявило, что зарплату и в этом месяце не выплатят, в компании финансовый кризис, мол, кто хочет, может уходить; а ты поругалась с родителями, которые на третьем десятке жизни решили разводиться. Казалось бы столько сложного вокруг и мы ничего не можем с этим поделать. Ни сил, ни денег и даже сильного желания не хватит. Но все это отмирало, отходило на второй план в пусть и маленьком пространстве между нами.

Да, у нас не было денег, но зато мы были друг у друга. И это не рай в шалаше, это всего лишь вера двоих друг в друга. Что все получится, главное нам быть - вместе.

Мы приближаемся к свету таверны, вокруг так тихо, что даже море не слышно. Ты неожиданно останавливаешься, выходишь из-под моей руки, становишься напротив меня. Говоришь с неким опасением, но смело, твердо, отважно. «Любимый, я хочу стать твоей женой… Не нужно никаких печатей в паспорте, свадеб… Все это ерунда. Я просто хочу быть твоей. С тобой. Неужели это не достаточно?».

Я научилась быть взрослой женщиной.
Походка статная. Взгляд уверенный.
В любви разборчивой, недоверчивой.
Живущей правильно и размерено.

Неуязвимой быть средство найдено.
Простой расчет, все решенья взвешены.
Ума и сердца контакт наладила,
Чтоб лишний раз не стучало бешено.

Я научилась быть состоявшейся.
Быть независимой, быть «железною».
Когда-то важным таким казавшийся
Мир чувств теперь, как игра полезная.

Быть от страданий пустых свободною,
Без страха путь пройти в одиночестве.
Быть для себя. Лишь своей. Холодною.

Да, я могу. Только мне не хочется…

автор: Галечка Титова

- Привет! Как дела? Очень дорого. Звонить мне. Я знаю сама. - Ты знаешь, я в призрачном городе Схожу понемногу с ума. Кричу сквозь бетонные стены, Себя же спасти я молю. Меня бьют поддых перемены. А я отдышусь и встаю. Ну как там? Я слышала в Африке Зимы не бывает совсем. А я в твоем вязаном шарфике Всё прячусь от бед и проблем. Ты мне напиши. Звонить дорого. Я жду. Без тебя нелегко. Скажи, почему все, кто дорог мне Находятся так далеко? Я знаю, что нет одиночества. Но, только, пойми, иногда Уткнуться в плечо твое хочется А ты далеко… Вот беда. Да что я болтаю без устали! Сетую о тяжкой судьбе. У нас хоть остались минуты ли? Ты мне расскажи о себе. О том, как дела, как живется, О том, что ты чувствуешь там… - Вернусь обязательно, солнце, Тебя я беде не отдам! Люблю тебя, дурочка, слышишь? Прости, уже трафика нет… … Ты сквозь расстояние видишь Как я улыбаюсь в ответ.

он, старое пианино мучая,
спросил у меня как-то
наедине:
" почему ты такая колючая?".
я ответила:
" из-за ножей в спине".

Я люблю цветы, повязки на голову, дорогие духи, море, высокие этажи, сплошной поток машин, рок… да мало ли что я еще люблю. Главное, люблю тебя

Мы жалеем себя слишком часто и слишком много.
Упиваясь тоскою, отчаянно ищем участья.
Мы кричим о ничтожных проблемах и ропщем на Бога.
Мол, зачем же ты, Боженька, дал нам такие «несчастья»?
«Ну зачем столько груза на хрупкие наши плечи?
Чем мы, Господи, заслужили, и чем мы хуже
Тех других, у которых все ярче, удачней, легче,
У которых порше в гараже да омары на ужин?
Ах, зачем же ты, Боженька, так поступаешь подло?
Заставляешь страдать от любви и лишаешь сна?»
Быть смертельно несчастным – становится нынче модно.
А представьте… Представьте, что завтра придет война.

Что мы знаем о ней? - знаем только лишь понаслышке.
Мы привыкли ходить на парад в честь девятого мая.
Мы учили историю, да, мы читали книжки,
Мы смотрели кино, словно что-то в нем понимая.
Мы же знаем, что все это в прошлом, не здесь и не с нами,
Что на мраморных плитах не высекут наших имен.
И картины войны остаются лишь страшными снами,
Отголосками смутными прошлых, далеких времен.

А представьте, что здесь она – не в кино, не в книжках,
Что не где-то, не в прошлом, а с нами случилась беда,
И уходят в огонь не чужие, а наши мальчишки,
Чтобы больше назад не вернуться уже никогда.
А представьте, что мы засыпаем под звуки бомбежки
И не знаем о том, а проснемся ли мы на рассвете.
А представьте, как мы доедаем последние крошки,
Как на наших глазах умирают от голода дети,
И как небо дрожит, и как стонет земля от снарядов,
А вокруг только холод и смерть и безумье на лицах…
И лишь только бы жить, да живые любимые рядом –
Вот и все, чего можно желать, о чем стоит молиться!

А ведь жили они! и священную веру хранили
В искалеченных болью сердцах до последнего мига.
И они умирали за то, чтобы мы в мире жили!
А случись это с нами – смогли бы мы также? Смогли бы?!

Мы жалеем себя. Слишком часто и слишком много.
Мы привыкли считать, что нам все что-нибудь да должны.

Вера Сухомлин

Тело: Хочу текилу!

Сердце: Протестую, хочу любви!

Мозг: Протест отклонен, я тоже хочу текилу.

23 февраля - повсюду пьяные мужики, 8 марта - повсюду пьяные мужики.

мой мужчина говорит: «ты бы поела, похожа на сухофрукт».
после скалит зубы и целует нежно в висок,
если уйду от него - я труп.
он для меня парашют, мой потерянный второй носок.
и вроде отношения уже идут под смертный конвой,
мою душонку начинает трясти испуг.
мой мужчина говорит: «усеки, наконец, что я твой,
и перестань пугать понапрасну подруг».
я изучила его до костей.
знаю каждый волос и каждый второй позвонок.
мой мужчина не любит шумных гостей,
а также громкий дверной и телефонный звонок.
он может обнять меня и смеяться до немоты,
а после ссор мы похожи на серых крысят.
говорю мужчине: «если б не ты,
я бы сдохла, как сотни бездомных котят».
мой мужчина больно хватает меня за плечо,
когда я в порыве собрать свои вещи.
учит меня, как лучше готовить харчо
и как подавать ему клещи.
мой мужчина говорит: «никуда мы не денемся,
для расставания нам не хватает причин».
мне в слова подозрительно верится,
но лучше, чем он, не бывает мужчин.